22 июня. Очень символичная дата. Каждый гражданин Советского Союза, и стар и мал, знает, как много в этом звуке для сердца русского слилось. Как много в нём отозвалось!
И вот именно в эту дату, на тринадцатый день нашего пребывания на Зубе Дракона, «График» по радиосвязи сообщил на «Вершину Двенадцать», что направил нам вертолёт. С аккумуляторами, с водой и боеприпасами, с сухпайком… АГС – положили, не забыли! И вот, вертолёт вылетел из полка. Мы с Зуба видим, как он поднимается с полковой взлётки. Видим, как набирает высоту. Настроение у нас – замечательное! Особенно, у меня. У меня после ночной смены наступила отдыхающая. И я пошёл в СПС спать. Без меня разгрузят! Скинут на нашу вертолётку всё, а потом, я помогу по постам растаскивать. Вот покемарю положенное мне время и помогу. И я отрубился в прекрасном настроении. А дальше – мы знаем, как в армии умеют изменить настроение на противоположное.
А там ещё – вот такая штуковина! Поскольку все мы ещё зелёные, поскольку боевого опыта у нас нет, то ведём мы все себя, как конченные идиоты. Все, включая меня. Серёга Губин рассказывал же, что их с Орлом раза четыре обстреляли с нависавшей над ними высотки! Она там – единственная высотка.
И с этой высотки несколько раз душманы обстреляли пост. Обстреливать стационарный пост боевого охранения Советской Армии – это, конкретно, нападение на Советский Союз! То есть, эти люди – это враги, ведущие боевые действия против регулярных частей Советской Армии. А Серёга с Андрюхой даже не доложили об этом командованию! Попрыгали за камни, поматюгали душманов, поржали, что те такие криворукие. И на этом всё! А как же, всё-таки, чтобы доложить?! Может, «График» задумал бы там установить датчик, или систему «Охота». А противодействие оказать?! А разведку провести?..
В обязательном порядке надо было пойти и посмотреть, что там. Простая рекогносцировка показала бы, что там, на той высотке, там – только две нормальные позиции. Всё остальное в галимых скалах.
Пулемёт на скалах – не установить. Если только человек с автоматом пристроится, как петушок на жёрдочке. Сам выстрелит, сам и свалится! Со скалы – в пропасть.
На эти две позиции можно посадить двух пацанов с рогатками. Когда душманы будут подниматься, то они будут так уязвимы, что пионер с рогаткой погонит их обратно в Хисарак. А два пацана с рогатками, они там, вообще, всех на уши поставят.
Место на двух позициях можно заминировать. Ставишь две мины, и всё у тебя хорошо. Если душманы придут… А они обязательно придут. Мы же вчера обстреляли Хисарак. Духи пальнули в Бузрукова, мы пальнули в духов. Теперь ждите, пацаны, обратку!
Духи всегда, всегда-привсегда «дают сдачи». У них это – в крови. Они выросли с этим. У них месть – это закон! А правительство в Кабуле – это нихрена не закон. У них: «мой дом – моя крепость» - это закон! А, тук-тук-тук в дверь, откройте, я Ваш участковый – это нихрена не закон. Афганец будет яростно защищать свой дом с оружием в руках, призовёт на защиту всех своих сыновей, братьев, дядьёв, … и они все – готовы погибнуть при защите. Они будут сражаться с тобой и твоим участковым насмерть, но в дом, ни тебя, ни его, вооружённого, не пустят! Даже, если они не имели ничего против нового участкового, или против Бабрака Кармаля. Не в этом дело! Не в Бабраке. Всё дело в Законах, по которым они живут, по которым жили их предки. Его дом – это его крепость! Если ты выстрелил в него, то он возьмёт автомат и выстрелит в тебя. Он не будет писать заявление участковому. Ему плевать на участкового. Он сам себе участковый, сам себе судья и сам себе прокурор. Он – воин! Он сам себе мордоворот и защитник! Он сам отвечает за себя, за свою семью и за свой дом. Поэтому, он возьмёт автомат и пойдёт мочить тебя своими собственными руками. А мы вчера стреляли по его Хисараку! И чего вы сегодня ждёте? – Дождётесь!
И дождались…
После ночного дежурства нас с Бендером сменил Шабанов. На ночном дежурстве – парный пост. На дневном дежурстве – одиночный. Шабанов вылез из СПСа, сказал, что пост принял. Я полез спать в СПС, а Бендер сказал, что пойдёт к Серёге на Четвёртый, чтобы потравить анекдотов. Тут у Хайретдинова заговорила рация, пообещала вертолёт. Я ещё услышал, как пацаны комментировали взлёт вертолёта, но потом я отключился. Вся эта ночная возня со снятием часового, она физических сил не прибавляет. И вот я отключился. А дальше, как в кино! –
Чпокают звонкие, свистящие хлопки. Что-то летит в тебя со свистом. Оказывается, когда в тебя стреляет пулемёт, то пуля начинает свистеть сразу же, как только высовывается из ствола. И вот пули свистят! Чпокают по скалам и раскалываются, как спелые орехи. Звук такой, как будто молотком раскалывают орех. Только громче. И голос Бендера: - Губина ранило!
Я встал на карачки в СПСе. Потряс башкой. Ну и сон приснился! Ерунда полная. А пули вокруг свистят и цокают по скалам. Не, это уже – не сон. Это – явь! Какая-то совершенно новая и очень идиотская. Мне срочно нужен пулемёт! Блин, где мой пулемёт?! Пулемёта – нет! Кто-то его уволок. Что за дурацкая привычка хватать чужое оружие?!
Я полез из СПСа наружу. Где ж пулемёт-то? Прапорщик в это время по рации матюгами докладывал «Графику», что нас обстреливают сверху. Он так ревел, что можно было доложить и без рации. «График» сообщил шедшему к нам вертолёту, что у нас идёт бой. В вертолёте летуны всё поняли и совершили боевой доворот машины, направив на наш хребет подвешенные к вертолёту кассеты с ракетами НУРС-80. И вот я выползаю из СПСа и вижу картину: Герасимович несётся по скальной ступеньке на фоне базальтовой скалы. Вертолёт выпускает четыре ракеты. Дымные следы от вертолёта тянуться за ракетами к нашему хребту.
Это не моя фотка. Это не Зуб. Фотографию взял из группы "Афган без цензуры", чтобы показать, что грузовой транспортный вертолёт может пострелять НУРСами. И как выглядит след от этих НУРСов.
Две ракеты ложатся возле Олега. Одна ниже и левее, другая выше и правее. Олег разворачивается, выхватывает пиропатрон с оранжевым дымом, зажигает его. Оранжевый дым обозначает для вертолётчиков – «свои». Вертолётчики прекращают обстреливать Олега НУРСами – прекращают запускать ракеты. Олег делает в их сторону красноречивый жест – крутит пальцем у своего виска. Летуны видят, до них метров 50-70. Поэтому они открывают дверь в десантный отсек и выбрасывают из открытой двери огромный ящик с сухпайком. Ну, раз свои, то это – вам! Получайте. А внизу, в качестве получателя, ползёт Маламон с моим ручным пулемётом. Ящик падает прямо перед его башкой и с треском разрывается, как миномётная мина. Консервные банки, упаковки с галетами – всё веером разлетается над Маломоном. Тот бросает в пыль пулемёт и обхватывает голову руками. «Убит консервной банкой в лоб!» – мелькает у меня дурацкая мысль. Вертолёт сбрасывает второй ящик. Но, уже – в стороне от Маламона. Я встаю с четверенек, начинаю бежать к Бендеру. Он же орал, что Губина ранило. Ящик падает на скалы, лопается. Жратва летит на минное поле, на котором подорвался Ызаев. Вертолёт заваливается на бок, начинает уходить от поста и выкидывает из своего пуза третий ящик. Уже, конкретно, на минное поле! Я успеваю услышать, как прапорщик орёт в рацию «Куда, гады?!! У меня боец ранен!!! Расстреляю при попытке к бегству!». Потом он расскажет, что летуны ему в рацию сказали, что у нас идёт война, и поэтому они уходят, пока им не завалили вертолёт. Вот тогда прапорщик и заорал им в рацию, что расстреляет. А потом затребовал «График»! У «Графика» потребовал соединить с ШестьсотДвадцатым. Это – с Командиром. Соединили с Коневым. Не с Чикалом соединили, с Коневым. Хайретдинов орал Коневу, что ранен лучший солдат, а летуны бросили всё и убегают! Хайретдинов нагрубил Коневу, сказал, что если летуны не заберут раненого, то Хайретдинов снимет с поста своих головорезов и ночью разнесёт штаб. Сказал, что головорезам без разницы – в кого стрелять! Потом Хайретдинов выскочил из СПСа, закарабкался на скалу и стоял с голым торсом в полный рост. Бил себя кулаком в голую волосатую грудь. А второй рукой грозил летунам автоматом. «Садись!!! Садись, падлы!» - Хайретдинов очень красноречиво махал автоматом, показывая летунам как надо садиться. Картина – маслом: Пули летают, пулемёт строчит! А на верхушке скалы прыгает голопузый небритый человек и орёт в пропасть вертолёту, чтобы
забрали раненого солдата! …
В это время я добежал до Герасимовича. Тот, спалив оранжевый дым, подскакал по скальной ступеньке к СПСу, в котором находился Мишка Мампель. И перевязочные пакеты ИПП. Мишке с головы пулей снесло панаму. Понятно, что в панаме дырка, а Мишка теперь – с бледным лицом в СПСе.
- Мампель, давай ИПП! – Бендер стоял возле стенки СПСа и кричал внутрь, во вход.
В этот момент по скальной ступеньке подбежал и я. Мишка высунул руки со стопкой ИПП из СПСа наружу. Но выронил, и всё полетело со скалы вниз. У Мишки тряслись руки.
- Мампель, ИПЭПЭ! – Бендер ревел, как стадо бизонов. У Хайретдинова научился – я знаю. Мишка подал ещё одну стопку. Три или четыре пакета. Бендер схватил их, побежал. Я побежал за ним. Проскочили Третий пост. Выскочили на Четвёртый. В невысоком СПСе лежал Серёга на плащ-палатке лицом вниз! Правая рука выше локтя была прострелена. Через туловище Серёга был обмотан бинтами. Олег порвал эти бинты, отбросил в сторону. Я увидел, что у Серёги прострелено правое лёгкое.
- Ы-ы-ы-ы-х-х-х-х-Ы-ы-ы-х-х-х! - Засвистела дырка в правом лёгком, когда Бендер подсунул под Серёгу руку и попытался его приподнять.
- Коли промедол! – Крикнул мне Бендер и зубами вцепился в ИПП.
Пока я вытаскивал шприц-тюбик, Олег разорвал ИПП, смачно плюнул на резиновую упаковку, припечатал её к свистевшей дырке, растёр плевок по коже. Я уже успел воткнуть в ногу Серёге шприц-тюбик и выдавил содержимое. Нога лежала как безжизненная.
Я повернулся от Серёгиной ноги к Олегу. Мне не понравилось, как и в каком состоянии у Серёги ноги.
- Сдавливай его и мотай! – Олег обхватил Серёгину грудную клетку, выдавил из него воздух. Поднял лицо на меня. - Теперь мотай! Резину к дырке приматывай. Чтобы воздух не входил. И бинтами сдавливай его! – Олег приклеил Серёге на пулевые отверстия резиновые упаковки от ИПП, выдавил из Серёги воздух, который попал между лёгкими и рёбрами, и я примотал резину бинтами.
- Я увидел, что он мертвеет, и понял, что он задохнётся! И тогда я побежал за пакетами. - Олег положил перевязанного Серёгу на плащ-палатку.
Я подумал, что я – дятел, что далеко от места ранения воткнул шприц-тюбик с обезболивающим. Поэтому я выхватил из-под своей петлицы второй шприц-тюбик, и всадил толстую иглу в правое плечо Серёги. Два укола сразу после ранения, это – нормально, это по инструкции.
В это время Хайретдинов матом и автоматом убедил летунов вернуться за Серёгой. Вертушка стала заходить на вертолётку. Это рядом с СПСом, где мы бинтовали Серёгу. Вертолёт стал опускаться между нами и пулемётом.
Ефремов в это время корректировал огонь артдивизиона по своей разведческой рации. Когда летуны обстреляли Герасимовича, пара разрывов пришлась рядом с укрытием Ефремова. Ефремов получил по голове булыжником.
Вертолёт завис над вертолёткой. Мы подхватили за углы плащ-палатку с перевязанным Серёгой. Я за левый передний, Олег за правый передний. Олег так хватал за угол плащ-палатку, что со стены СПСа свалились камни. Один из них закатился в плащ-палатку и ударил Серёгу по голове.
- Что ж вы творите?! - Простонал Серёга.
- Во, ништяк! Говорит! Хорошо замотали! – Бендер выкатил камень из плащ-палатки, потянул её за угол вверх. – Ну, попёрли, ребята?!
Андрюха Шабанов подхватил свой автомат, закинул его себе за спину. То есть, без автомата солдату – ни-ни! Без автомата нельзя. Затем схватил плащ-палатку с Серёгой за задний левый угол. – Ну?! Кому сидим? Чего ждём?
Мы побежали к вертолёту. Четвёртым с нами понёсся, вроде, Орёл. Вертолёт снижался с открытой нараспашку загрузочной дверью. Манчинский выскочил из укрытия с дымящимся автоматом, перебежал немного в сторону, залёг за камни, открыл огонь по духовской позиции. Вертолёт закрывал ему духов, пришлось перебежать. Я оказался со своим углом плащ-палатки ближе всех к вертолёту, протянул руку, чтобы взяться за низ грузовой площадки. Туда же протянул руку Андрюха Шабанов. И тут нам с Андрюхой перемкнуло по рукам «палкой»! Даже – дубиной. Электростатика! Вертолёт ещё не успел коснуться колесом земли, и весь заряд статического электричества прошёл через Андрюху и меня. Я чуть не упал, отшатнулся от вертолёта. Андрюха устоял, схватился за полик.
- Ты чё-о-о-о?! – Внутри вертолёта мужик в лётном шлеме перекосился на меня зверской гримасой. – Подавай!!!
Я зажмурил глаза, и второй раз протянул руку. Вдруг, и второй раз, то же! Но не ударило. Я схватился за вертолёт, потянул вверх плащ-палатку. Серёгу закинули внутрь. Изнутри на нас выкинули АГС. Вертушка откланялась и свалила. Мы побежали на Четвёртую точку в укрытия. По позиции душманов ударила артиллерия.
На Четвёртой точке появился прапорщик:
- Манчинский! Докладай, все целы?!
- Все. Только, Бурилов.
- КРАК!!! – По духовской позиции ударил залп. Скалы заволокло черным тротиловым дымом. Ефремов корректировал огонь.
- Что с Буриловым?
- Жить будет! Оболочкой от пули в ногу получил. Да он весь бой под масксетью провалялся.
- Хм. – Хайретдинов повеселел от известия, что солдат будет жить. – Хм! Во, мужики! Вот, кто всех наегорил!
- КРАК- КРАК- КРАК!!! - По духовской позиции молотила артиллерия.
- Раненый! ОСТАЛСЯ НА БОЕВОМ ПОСТУ!!! – Хайретдинов уже улыбался во весь рот. – Это тебе не фунт изюму! Это Орден Красной Звезды! Или нет, нет! Это м-м-м, это Орден Сутулого Третьей Степени*! А-а-а-а-Ха-Ха-Ха!!!
(* Орден Сутулого Третьей Степени – это выдуманное название несуществующей награды. Типичный пример армейского юмора.)
Бурилов! А-а-а-а, и почётное звание – Помошник Героя Советского Союза!!! А-а-а-а-Ха-Ха-Ха!!!
Обстановка была разряжена. Только что все бегали под пулями, падали, прятались, стреляли. И вот теперь артиллерия стреляет по духам. А мы валяемся на позиции и покатываемся от смеха.
- Товарищ прапорщик, а Вас духи на скале почему не застрелили? Из-за бороды? Подумали, что это свой душман в тылу врага?!
- А-а-а-а-Ха-Ха-Ха!!!
Проржавшись, Хайретдинов разогнал нас всех по своим постам. ...
Рассказывает Шабанов Андрей Викторович:
Я специально привожу здесь рассказ моего друга Андрюхи Шабанова. Про тот же самый бой. Но глазами Шабанова. Это – его видение, его восприятие тех событий.
Очень интересно и важно для… а вот, для чего, давайте я вам расскажу в конце этой главы. Пусть у читателя пока сложится своё мнение. А потом сравним.
«22 июня, ровно в 4 утра, нам объявили – Киев бомбили, так началась война…» (слова известной песни военных лет).
Почему в 4 или в 6 часов? Рассвет и предрассветное время – самое лучшее время для нападения. Часовой, уставший от ночного наблюдения, физически утомлён. У нас началось в 6 утра, или чуть позже.
Димка с Олегом сменились и расслабились. Я только собирался вылезти из спального СПСа, как по камням нашего поста защёлкали пули. С первых выстрелов я не понял, что происходит. Выскочил. В это время очередь легла вдоль нашего поста. Я прыгнул влево, в траншею Олега, расположенную со стороны Хисарака. Выругался и словами Жеглова крикнул: - «Дырку вам от бублика, а не Шарапов!» (в подразделении разведчиков Шабанова дразнили Шараповым) На карачках добрался, сначала до одной, потом до другой бойницы. Пытался понять, откуда по нам ведут огонь. В этот момент Манчинский заорал, что на четвёртом посту раненый. Я свалил из окопа на другой скат хребта, чтобы не подставляться под пули. Стал пробираться на 4-й пост. За скалой, рядом с блиндажом, уже собрался народ. Старший лейтенант Ефремов с радиостанцией, Маломанов и ещё бойцы. Они толпились и не могли решиться, что делать (так мне показалось). Прапорщик Хайретдинов на тот момент был у блиндажа и возился с радиостанцией. Я добрался до края скалы у капонира, выглянул. Стал осматриваться. Передо мной было открытое пространство с небольшими валунами, и над этими валунами роями носились душманские пули. Я обернулся, в глаза бросилось, как Маломанов с РПК мечется вперёд-назад. Он – то рыпнется вперёд, то, потом, вспомнит, что скоро дембель, и пятится назад. Потом – снова вперёд, и – снова назад! Сцыканул дембель – мелькнула мысль.
Ефремов запрашивал артиллерию. Хайретдинов по радиостанции матом крыл, чтобы вертушки забрали раненного. Бойцы, прижавшись к скале, ждали распоряжений. Я ещё раз взглянул вперёд, оглянулся назад, перекинул автомат за спину, оперся руками о край капонира, подтянулся и запрыгнул наверх. Крикнул пацанам: - “Делай, как я!“ – и побежал на Третий пост. Добежал, упал снаружи СПСа. Дал время, чтобы прекратилась душмаская очередь, заглянул в СПС. В СПСе справа на животе лежал Сергей Губин. Голова и правое плечо укрыто плащ-палаткой. Прямо возле стенки СПСа Манчинский из автомата вёл ответный огонь по душманам. Он затыкал то одну огневую точку, то другую, и это давало нам возможность перемещаться вдоль постов. Сзади меня запыхтел Бендер. Мы с ним почти одновременно ввалились в СПС. Первым делом бросились к Сергею. Убрали с него плащ-палатку. Олег стал готовиться к перевязке. По-моему, Олег был внештатным санинструктором. Он всегда оказывался рядом, и первый оказывал медицинскую помощь. Мы стали переворачивать Сергея, он застонал. Я спросил, что он чувствует? Он сказал, что трудно дышать. Грудь у него была в крови, и видны два пулевых ранения. Бендер перевязывал, я придерживал. Потом Бендер сказал, что дальше справится сам, и я перебрался к Манчинскому, чтобы захерачить в лобешник душманам. Мы с Манчинским поделили между собой зону обстрела. У него – слева направо по гребню, вплоть до высоты 3070. У меня – с середины его участка, так, чтобы сектора перекрывались, потом – вправо по гребню, и правый склон хребта. Орлов хотел присоединиться к нам, чтобы тоже пострелять. Но в этом не было необходимости, поскольку душманы не шли в атаку на пост. Правильней было держать его пулемёт наготове, если вдруг они попрут на нас. Иначе, мы втроём расстреляем из наших магазинов все патроны и, если духи, всё-таки, попрут, не сможем ответить. Чтобы не оказаться с разряженным оружием, я сказал, чтобы Орёл перезаряжал пустые магазины. Он сразу врубился в тему и очень хорошо справлялся с магазинами.
Внизу, в районе 13-го поста, стрекотали вертолёты, развозя по постам боеприпасы и сухой паек. Наш прапорщик орал и матерился в рацию, что у него раненый и необходимо срочно раненого забрать. Орал он громко, матерился витиевато! Вертушки его услышали, очканули и стали набирать высоту от 13 поста. На половине подъёма, когда ведущая вертушка довольно близко подлетела к склону горы, душманы перенесли огонь на вертолёты. Я видел, как минимум, два ствола, которые мочили по вертушкам. Вертушки резко ушли вниз из зоны видимости. Возможно, собрались сваливать в расположение полка.
Все это время Ефремов вёл радиосвязь с дивизионом самоходок. Он определил расположение и характер цели и теперь передавал целеуказания на батарею. Увидел меня, крикнул, чтобы я наблюдал за пристрелочным выстрелом. В это же время внизу, со стороны полка, впендюрили самоходки. Одновременно с выстрелами над нами просвистели два пристрелочных снаряда. Один улетел за гребень, с которого по нам мочили душманы, другой – метров 100-150 правее вверх по гребню и лёг около макушки горы. Я крикнул Ефремову о результате пристрелки. Он ввёл корректировку цели и запросил залп. Наш пост гребнем возвышался на траектории полёта снарядов, являясь гребнем укрытия места цели. Поэтому, когда дали залп, снаряды прошуршали прямо над нашими головами. Миллиметраж был – на грани циркового номера! А Ефремов уверенно отдавал распоряжения и данные корректировки. До этого дня мне уже довелось с ним ходить по горам, и я видел его работу. Поэтому я был уверен, что душманам – капут, а у нас – всё будет нормально! Артдивизион стрелял, снаряды летали над нами, ложились в цель. А Ефремов командовал и выполнял свою работу. Тут на связь с Ефремовым вышел капитан Курлыков, запросил возможность засадить по душманам из «Градов». Ефремов скорректировал огонь «Градов» по тем двум стволам, которые лупили по вертолётам. Батарея Курлыкова ТАК засандалила по склону, что оттуда не то, чтобы по вертушкам, оттуда, вообще, никто никуда больше не стрелял!
Вертолёты увидели такое дело, немного приободрились. Хайретдинов заревел в радиоэфир с такой яростью, что летуны из приободрённого состояния ринулись в стремительный натиск на врага и пошли на подъём. Набрали высоту, подлетели и, в патриотическом порыве, … засадили НУРСами по нам! Я сначала подумал, что это духи стреляют по нам из гранатомёта и уткнулся рожей в песок. А потом поднял голову и вижу, что это вертолёты стреляют по Олегу. Олег бежал за промедолом для Серёги, а летуны увидели его и дали по нему залп. Олег остановился и, стоя в полный рост, крутил у виска пальцем и орал летунам: - “Вы что, офигели?!!” Я посмотрел в сторону, куда был направлен жест Олега. Увидел вертушку, от которой отходили четыре дымовых следа от НУРСов. Я полностью согласился с Бендером – ОФИГЕЛИ!
Хайретдинов орал на вертолётчиков и угрожал их сбить собственными руками за такие дела. Вертолётчики сделали правильный вывод и начали сбрасывать на нас сухпай. “Отбомбившись”, вертушка сделала разворот и стала заходить на посадку.
К этому времени вернулся Бендер, появился Димыч, и мы стали готовить Серёгу Губина к эвакуации. Бендер, перепрыгивая через бруствер, сбил ногой камень, и тот упал на Серёгу. Серёга застонал и спросил, что мы творим?
Вертушка пыталась сесть, но восходящие потоки болтали её в полуторах метрах от земли, и было видно, это – лучший вариант! Плащ палатку уже подложили под Серёгу, взялись за её углы. На какой-то миг все переглянулись и затихли – а что дальше?! А дальше, Андрей Викторович перебросил за спину автомат, привстал, держа одной рукой угол палатки, и «ласковым» голосом обратился к своим друзьям: - «Чего сидим? Чего ждём?!» Все вскочили и понеслись к вертушке. Неслись напролом по валунам. В этот момент Манчинский тоже рванул вперёд, влево от вертолёта, прикрывая нас и вертушку, не заботясь о том, что и сам стал хорошей мишенью. Я подбежал, схватился за вертолёт, и тоже, как и другие ребята, получил удар током. Мы подали Серёгу в вертушку. Борттехник, взявшись за палатку, втащил его внутрь. Мне пришла в голову мысль: - «А Серёгу ударило током? И, если ударило, то – как он?!» – Но мысль улетела вместе с вертушкой.
Уже потом, когда все прошло, и потом, когда этот день, следуя «закону календаря», уходил в прошлое, я задавал себе всё те же вопросы: - «Хорошо ли его замотали? Ударило ли его током? Довезли ли летуны? Выжил ли?!»
Вертолёт с Серёгой Губиным улетел. Хайретдинов разогнал нас по укрытиям. Мы с Андрюхой Шабановым и Олегом попёрли на свой пост. Туда же пришкандыбал Маломанов. Поставил на приклад мой пулемёт.
- Вот я им дал, этим духам! – А у пулемёта на магазине через дырочку жёлтый капсюль светится. Это значит, что магазин полный.
- Маламон! А магазин-то на пулемёте – полный.
- Я потом зарядил. – Сказал Маламонов и быстро-быстро куда-то засобирался. И свалил в мгновение ока.
Мне стало интересно. Трепло Маламон, или – не трепло? Вроде бы, дембель, вроде, должен отвечать за свои слова! Я подошёл к пулемёту, снял
магазин, вывернул у пулемёта внутренности, протёр пальцем в патроннике. Чисто! Блестит. Вот как я вчера, после стрельбы по Хисараку, почистил, вот так и блестит.
- Трепло Маламон! – Я показал пацанам чистый палец.
А потом мы пошли за водой. Прямо под ту высотку, с которой полчаса назад по нам стреляли душманы. Мы набегались по жаре. Навоевались. Это на бумаге рассказ укладывается в полторы страницы. А в реале – это полжизни! И ты вымотанный. И пить, пи-и-ить! Поэтому, мы с Бендером и с Андрюхой Шабановым пошли к Хайретдинову…
Я не помню, кто первый затолкнул мысль о том, чтобы сходить за водой. Вроде, Шабанов. Он всегда на острие атаки, впереди планеты всей, наперевес с автоматом. Не важно, кто первым придумал эту мысль. Важно, что Манчинский нам втихаря рассказал, куда они с Ызаевым ходили с поста искать воду. Так же, как и мы, когда Хайретдинов ложился спать, Манчинский с Ызаевым выходили на поиски воды. Ызаев – из Киргизии. Знаете, какие в Киргизии горы? Вот они с Манчинским воду и нашли. Поэтому, я точно знал, что Ызаев подорвался не из-за туалетной нужды, а из-за воды. Ну и вот. Манчинский рассказал нам – как надо идти к источнику. Но сказал, что сам разговаривать с прапорщиком не пойдёт. Потому что прапорщик его расстреляет. Тогда я сказал, что я, всё равно, для Хайретдинова – «Сраный Химик». Я пойду и скажу, что я знаю, где вода. Скажу, что мне сержант-сапёр рассказал. Манчинский грит: - «Ну, нормальный ход! Иди.» – И я пошёл. Андрюха Шабанов и Олег попёрли за мной.
Хайретдинов выслушал меня, сморщился. Через щетину небритости было видно, как по его лицу перекатываются желваками душевные терзания. Мы-то хоть мутной воды позавчера попили! А он – нет.
Мы не зажали для него воду! Мы просто не посмели сказать ему, что нарушили приказ, что уходили с поста и принесли мутную воду. Нам не жалко было воды для Командира. После той истории на подъёме, когда Хайретдинов разделил на нас на всех СВОЮ ПОСЛЕДНЮЮ воду, тут даже базаров никаких не могло быть, чтобы мы зажыдили от Командира хоть глоток воды. Мы боялись взыскания. Мы нарушили приказ и боялись доложить. А после этого, нехило всем задуматься о том, что верой и правдой выполнять свой долг и приказ, это – штуковина наказуемая!..
И вот Хайретдинов, вымученный жаждой, измотанный боем, в котором он только что потерял бойца, вот он сидит и борется с собой! Если бы не такая жажда, то он, однозначно, запретил бы. Но мы и не просились бы за водой, если бы не такая жажда. А у него, у коменданта, только что духи завалили бойца. И теперь, отправить ещё четверых или пятерых под душманские пули?! Этим тупорылым малолеткам, этим девятнадцатилетним дуракам, им ещё не понятно, что такое жизнь! Они готовы рискнуть своими жизнями. А как он может их отпустить? Он – взрослый человек, он отвечает за этих балбесов. Он отвечает за пост! Кто будет пост оборонять, если духи завалят и этих пятерых?! Как их вытаскивать, если их зажмут духи?! А приказ Командира Полка? Что, вот так взять и нарушить?! Забить болт на приказ, послать людей на гибель, сдать духам пост?..
Но жажда жуткая! Сдохнем же все здесь, если не принести воды. И люди погибнут, и пост духи захватят. Получается, что надо положить хрен на приказ?!..
Несколько минут он сам с собой боролся. И побороть не смог. Засушенный, замученный человек не нашёл в себе сил нарушить приказ!
- Так. Пошли к старшему по званию! – Хайретдинов поднялся на ноги и пошёл к СПСу в котором сидел Ефремов с радиостанцией.
- Товарищ старший лейтенант! – Хайретдинов очень официально обратился к Ефремову. – Обстановочка у нас…
- В чём трудности? – Ефремов держался двумя руками за ушибленную булыжником голову. И как-то так по-домашнему прозвучало это вот его «в чём трудности?», что Хайретдинов сдулся, выпустил из себя внутреннее напряжение.
- Воды нет. Последнюю воду отдали Губину. Вот бойцы собираются в поход за водой. Чё скажешь?
- Приказывать не могу. Риск большой… И приказ Кэпа. Если пойдут добровольцами, то отпущу.
- Согласен! – Хайретдинов аж просиял лицом. Повернулся ко мне, погрозил перед моим носом пальцем. - А ты смотри, с-сту-дент! Если духи убьют, то лучше не приходи тогда. И на глаза мне не попадайся!
- По красной ракете каждый возьмите. Если капут будет приходить – запустите! Не сможем оказать помощь, так артиллерией накроем. – Ефремов посмотрел на снайперку Олега. – Герасимович засядет в той точке, где начнёте спуск. И смотреть там в оба! Особенно, на обратном пути…
До сих пор Гакил Исхакович уверен, что это мы с Герасимовичем нашли воду. Потому что мы пришли и предложили сделать вылазку за водой. Но этот источник, его не мы нашли. Это очень важный поступок, очень смелый, очень нужный для нас, для всех! Таким поступком можно и нужно гордится всю жизнь. И этот поступок совершили Манчинский с Ызаевым! Ту, ГЛАВНУЮ ВОДУ нашли они!
Фотографии Ызаева у меня не сохранилось. Мы с ним в те времена были молодыми солдатами. Кто даст молодому солдату фотоаппарат? Лопату ему! Поэтому нет фотографии Ызаева. А фото Манчинского Александра у меня есть. С удовольствием и гордостью прилагаю эту фотографию. Это – он уже на дембеле. Красавец парень! Жалко, медали не полностью поместились в объектив. Что там у него? «За отвагу», по-моему! И ещё что-то…
И вот мы потопали за Четвёртую точку, к вертолётке. Перешагнули поставленную на растяжку гранату. Зашли на вертолётку. Духовский пулемёт не стреляет. Мы потопали в сторону духовской позиции.
Дошли по тропе до скал, в которых начинался спуск. Ефремов дежурил на рации и держал связь с артдивизионом. Высотка пристреляна артиллеристами. Если духи вернутся, то их уничтожат. Но всё равно, как говорится, осадочек-то остался. По тебе только что мочили из пулемёта, с этой высотки! И из нескольких автоматов. И ты теперь под эту высотку идёшь. Весёленькая прогулочка!
Бендер по огромным валунам залез в скалы, занял позицию. Мы пошли вниз. Впереди Манчинский, он дорогу показывает. К прапорщику Манчинский не пошёл, а под сопку, с которой стреляли душманы пошёл. Первым идёт. За Манчинским – Шабанов, я, Орёл и Мишка Мампель. Час назад, вот с этой сопки, пацану прострелили панаму на башке. Он идёт с нами.
Минут через 5 дошли до края огромной скальной воронки.
- Вон там! – Манчинский указал в огромный каменный мешок. За край воронки.
Мы заглянули за край. От места, где мы стоим, вниз шла узкая полоска почвы, до самого дна этой воронки. И на дне упиралась в яркую зелёнку. Туда показывал Манчинский.
В воронку слезли трое. Двое осталось прикрывать сверху. Ждать, пока вернётся первая группа. Первая группа спустилась в распадок. А там – целый ручей. По дну распадка наросла зелёночка. От неё аромат трав – башню срывает! И природа вокруг! Вот теперь я понимаю, что такое красивая природа в горах. Это там – где вода!
- Мужики, гляньте. На гребне – чья-то бошка!
Точно! На фоне неба – силуэт. Дистанция большая, а ещё светлое небо засвечивает. Разглядеть без бинокля не получится. Но точно видно, что это не скала, это – живое существо. Кстати, немцам – про рентген: запоминайте, почему не надо перелазить через гребень. Полезешь, и вот так же засветишься!
- Может, это варан? Или орёл сидит на скале?
- А может, духовский наблюдатель, у которого Бендер матрас спионерил. Шляется теперь по горам беспризорный и горемычный, мается в неуюте.
- Давай ему башку прострелим? Шоб не мучился?
- Не надо, пацаны! – Шабанов, солдат, который первым лезет с автоматом наперевес в любую заварушку, говорит вот такие слова. Что это с ним? Постарел, что ли, за пару дней? Или помудрел?!
Через несколько месяцев командир Шабанова Ефремов будет сдавать взвод другому офицеру, будет писать характеристики на каждого солдата из взвода. Про Шабанова напишет «Отважен. Инициативен. Надо останавливать.»
И вот этот Андрюха Шабанов говорит, чтобы не стреляли. Что за чудеса?! Чего я такого в жизни не понял?
- Почему?
- Даже, если это духовский наблюдатель, то духи нас пока не видят. А если варан или орёл, то, тем более, не видят. Если выстрелим, то засветимся. Если засветимся, то нас здесь зажмут! И наверх не пустят, только если вниз уйдём. А тогда наши останутся на Зубе без воды. И им жопа! Не тот расклад для нас, чтобы залупаться. Сперва выполним одно, потом возьмёмся за другое. Сперва принесём нашим воду, потом будем духам бошки простреливать!
Аргументация была железобетонная. Поэтому залупаться мы не стали. А заниматься выполнением поставленной задачи стали. Да-а…
А я хочу показать фотографию этого солдата (сержанта), которого надо останавливать. Боже, до чего внешность обманчива! На фотке такой безобидный мальчуган! Ни за что не подумаешь, что он прошёл штук 50 или 60 боевых операций в разведке, в непосредственном соприкосновении с противником в горах.
Воды мы набрали. Там струя, толщиной в руку. Поэтому, набрали во фляжки. РДВ-12 (рюкзак для воды 12 литров) была с собой, тоже моментально заполнили. Это – не из грязной ямки котелком черпать! Потом умылись. Вода прозрачная, ледяная.
Полезли из каменного мешка наверх. Блин, виды завораживают! Стены скал – почти вертикально над тобой. Ты, маленькая такая букашечка, ползёшь, карабкаешься наверх. А над головой в прозрачном небе орёл кружит. Я не могу без мата описать всю мощь и красоту этих горных пейзажей!
Мы вылезли, вторая группа слезла. Мы засели в скалах и водили стволами по всем роскошным пейзажам. Но, нормально! Обошлось. Духи сосцали на
нас рыпаться.
Пришли назад, Хайретдинов нас чуть ли не обнимает. Грит, молодцы! После боя ещё и за водой сходили! Под высоту, на которой был противник. Грит, буду в роту по рации «звонить». Буду просить, чтобы представили к наградам. Вплоть, до ордена!
Вот так я получил – «За отвагу»! Хайретдинов сдержал своё слово. Я слышал, как он по рации разговаривал с Рязановым. И «Вплоть до ордена!» слова говорил.
А мне очень хочется посчитать заслуги. Мне кажется, эта история очень поучительная. За что я получил медаль?! Половину боя я проспал. Я специально привёл два рассказа: мой и Андрюхин. Можно сопоставить, как проходил бой, и какую часть этого боя я застал. Где-то, половину. Потому что спал после ночной смены. Очнулся я от того, что Бендер кричал Хайретдинову, что Губина ранило. Друга ранило, только от этого я и пришёл в себя. А дальше я оказывал помощь другу. Весь бой «вытянули» на себе: Саня Манчинский, Андрюха Шабанов, Андрюха Орлов, Ефремов и Хайретдинов. Ну, хорошо, Саню Манчинского наградили. А Орла? А Шабанова? А Ефремова с Хайретдиновым?! Ну хорошо, ну потом мы за водой сходили. Опасное было мероприятие, но Шабанова – почему не наградили? Я знаю, почему…
Шабанов ржёт надо мной, говорит:
- У тебя боковое зрение было сильно развито. А у Мишки Мампеля – нихрена! Поэтому, ты всегда нахимичишь, напаскудишь, взорвёшь что-нибудь и вовремя смоешься. А Мишка – нормальный пацан, но он всегда попадётся на глаза Командиру не в то время и не в том месте! В результате, Мишка всегда виноват, а ты всегда – не при делах. Мы тебя за эту способность всегда отправляли к командирам переговорщиком. И всегда всё проходило путём!
Да, да. Именно, так. С водой история – из этой же серии. Манчинский геройствовал в бою, Манчинский нашёл воду, Манчинский шёл впереди к той воде. А меня назначили переговорщиком. Из-за этого я зарисовался в глазах у Командира. В результате у Командира образовалось мнение, что я вдохновитель всех наших побед, что я – герой! Учитесь, парни. Развивайте боковое зрение! Понятно, что я говорю это с иронией. Когда собирались за водой, я меньше всего думал о наградах. Все думали, как выжить. И я тоже. Однако, как говорится, в каждой шутке - есть доля шутки.
