В один из ярких солнечных Панджшерских дней к нам на Зуб прибыло пополнение. Я точно помню, что день был яркий и солнечный, потому что они все там яркие и солнечные. Один раз за всё лето были облака, но они проплыли ниже нас. То есть, у нас, по любому, был яркий и солнечный день.
И вот, в яркий солнечный день прилетел к нам вертолёт и изверг на взлётку из своего дюралевого чрева корректировщиков батареи «Град». Старший лейтенант Ефремов. С ним: два сержанта, ефрейтор, стопятая рация и куча оборудования (дальномеры, гавномеры, пеленгаторы, гавнонгаторы…). Сержантов звали: сержант Семин, младший сержант Шабанов и ефрейтора звали Андрей Маламанов. Лейтенант сказал Хайретдинову застроить нас, чтобы провести официальное знакомство. Хайретдинов покривился, но застроил весь личный состав возле блиндажа. Кривился от того, что тут Афганистан. И противник может пострелять в строй. Но построил нас, потому что старлей старше по званию. Старлей же напротив нашего строя построил своих разведчиков. Представил. Хайретдинов представил нас разведчикам. Выглядело это всё несколько комично, потому что возле блиндажа земля кривая и, соответственно, оба строя стояли вкривь и вкось. Ну что это за построение? Мы как-то сразу приуныли. Какого-то уставника прислали нам на Зуб. Не было печали!
Потом Ефремов с Хайретдиновым разделили разведчиков между постами. Нам направили Андрея Шабанова. Причем назначили его Старшим Второй точки. Потому что он из нас самый старший по званию, самый старший по сроку службы и имеет самый большой боевой опыт.
Старший Второй точки Шабанов притопал в наш СПС с вещмешком и автоматом в тот момент, когда мы разложили консервные банки и собирались пообедать. Пока там прапорщик с Ефремовым толковали, кого куда направить, пока разбирались, кто кому передаёт полномочия Коменданта, или не передаёт …
Хайретдинов полагал, что Комендантом должен быть старший по званию, а Ефремов говорил, что – нифига! У них другая задача. Они прикомандированы, и нашей жизни, нашего внутреннего распорядка они не касаются. У нас задача – оборона объекта, а у них задача – корректировка артиллерийского огня. Завтра их могут снять и выдвинуть вправо или влево, или вперёд. А Пост № 12 остаётся. Хайретдинов «звонил» по рации на «График» – это позывной полка. «График» сказал, что – да, Ефремов прав! Комендантом поста №12 остаётся Хайретдинов …
Так вот, пока там все эти разговоры-переговоры, у нас на Точке №2 наступил, по распорядку дня, обед. Мы набрали консервных банок, затащили их к себе в накрытый плащ-палаткой СПС и сидели-обсуждали какую банку «зарезать» духовским ножом первую:
- Во, смотри, на банке «Хьюнгери» написано! – Олег сунул банку Мампелю под нос. – Значит, болгарские!
- Дятел, ты, Бандера! Хьюнгери – это не Болгария! – Мампель выхватил банку из рук Олега.
- Да пошёл ты! – Олег выхватил банку у Мишки. – Я же пошутил.
И в этот момент в проходе СПСа появляется Шабанов. И что он мог о нас подумать? «Стадо кретинов!» – он мог о нас подумать. Сидят, банку друг у друга отбирают. Дикие люди, что ли? Или, особо голодные?
Ну, пока мы познакомились, пока то, да сё, тут за Шабановым в проёме появляется Ефремов. Заглянул посмотреть, как приняли его разведчика горные стрелки. А мы всё с той же банкой, в тех же позах. Ефремов заявил, что вот так обедать не годится. Что обязательно надо сделать, если не столовую, то, как минимум, кухню с централизованным изготовлением горячего питания. И пункт кипячения чая. Мы сразу же приуныли во второй раз – опять начинается мозгоклюйка. Опять этот уставник Ефремов навязывает нам какую-то армейскую обязаловку. А хитрожопый Бендер тут же похватал все банки и, как только Ефремов ушёл, принялся их закапывать в пол СПСа. Типа, это – на потом!
- Да не, пацаны, – Шабанов вступился за своего командира. – Ефремов классный мужик. Вот посмотрите. Мы с ним столько по горам прошагали, мы в таких бывали переделках!
- Угу, а централизованное питание, это – зачем? Чтобы бедного солдата ещё и на хавчике изнасиловать?!
- А централизованное питание, это, чтобы вы желудки себе на сухомятке не убили. И не пили сырую воду. Её надо кипятить, иначе всем постом загремите в инфекционку. Здесь – Афганистан! Здесь холеру можно схлопотать в три секунды. И сдохнуть за три дня. В жутких конвульсиях. В Союзе холеру ликвидировали, как класс. А тут она – в полный рост! Как у нас насморк, так тут – холера.
Потом в рекордно короткое время на Первой точке была организована кухня. Притащили какие-то алюминиевые сковородки, валявшиеся в блиндаже. Приволокли лист жести. На нём, наверное, и царандойцы, и духи готовили себе хавчик. А теперь мы установили этот лист на четырёх камнях, напихали под него аммонала, подожгли. Получилась отличная кухонная плита. Разогрели на этой плите банки с кашей и тушёнкой, в металлическом бачке закипятили воду. Сержант Бузруков насобирал среди скал мяты, сделал из этой воды шикарный чай. И через полчаса мы в своём СПСе хавали горячий обед и запивали его горячим ароматным чаем по узбекскому рецепту. Ну, а теперь сравните, что лучше – холодную тушёнку запивать сырой мутной водой, или горячую еду запивать ароматным чаем?
После того, как я вернулся из армии, я часто слышал от пацанов рассказы про тяготы и лишения воинской службы. Бывало, что какой-нибудь орёл начнёт рассказывать: «да я кушал из солдатского котелка, да я жил в палатках». Я таким любителям природы задавал всего один вопрос – а с водой у вас как было? И если чел начинал бубнить что-нибудь, типа – «с какой водой?» или – «а что с водой?», то я переставал с ним разговаривать. То, что я сейчас попробую рассказать, то невозможно описать ни в стихах, ни в двухсложной прозе. Это надо пережить. Для того, чтобы понять.
Как можно в двух словах объяснить любителю природы, что у человека существует несколько жизненно необходимых потребностей. Если их не удовлетворить, то человек помрёт! Чтобы понять, какая из потребностей более важная, а какая менее, надо рассмотреть промежуток времени, в течении которого человек в состоянии продержаться без этой потребности. Размещаю по принципу наибольшей важности:
1. Воздух. – Без него человек продержится несколько минут.
2. Вода. – Несколько дней. В зависимости от температуры и интенсивности нагрузок.
3. Пища. – Несколько недель. До месяца. Тоже, в зависимости от температуры и интенсивности нагрузок.
4. Термоизоляция (холод, либо жара). Это не буду рассматривать. Потому что – многофакторно. И сложно.
Из приведённого списка следует, что самая опасная, самая трудная служба у тех, кто рискует послужить без воздуха. Это – военные водолазы, аквалангисты, все, кто ведёт БЗЖ (борьба за живучесть плав средства). Это все, кто наводит пластыри в гидрокостюмах и без.
Это – моряки-подводники.
Это – все, кто трудится в шахтах.
Это – высотные летуны… И таких военных специальностей дофига и сверху. Именно вот эти военнослужащие для меня – Настоящие Пацаны! Настоящие герои. Кто пробовал пережить ужас, связанный с отсутствием воздуха в замкнутом пространстве, тому не надо объяснять, что такое 20 вдохов в минуту. Вам надо, чтобы я объяснил? Мне не жалко, объясняю: 20 вдохов в минуту, это – СЧАСТЬЕ!
После них идут те, кто послужил без воды. Про это в семь строк не рассказать. Потребуется целая глава. И вот я её рассказываю. Назвал соответствующим образом – «Пить».
На горе высотой 2921 метр, под прозрачным для палящих солнечных лучей небом, на раскалённой базальтовой глыбе помахать световой день киркой и лопатой, а ещё потаскать камни, это – очень интенсивная физическая нагрузка. А ещё – разреженный воздух! Температура кипения воды снижается, а, значит, повышается отдача воды с твоего нагретого тела. И вот – пара дней, и ты превращаешься в сморчка. Кружка воды не компенсирует твои водные затраты ни в коей мере. 3-5 литров воды в сутки надо выпивать в таких условиях. А три солдатских кружки, это – 0,75 литра!
Понятное дело, что мы пришагали к Хайретдинову. Какое там, пришагали. Как в горах можно шагать? На карачках приползли к нему по скалам. И задвинули мысль о двух вещмешках с пустыми флягами. Пару дней назад такой номер проскочил? Почему бы не оформить ещё раз. Тропу мы помним, место знаем. Долго уговаривать Хайретдинова не потребовалось – он немедленно нам запретил!
Кружка ароматного чая с мятой по узбекскому рецепту – это очень хорошо! Но этого мало. Этого настолько недостаточно, что мы либо сдохнем, либо пойдём-поползём искать воду.
Но Хайретдинов запретил!
А жизнь на этом не остановилась.
Жизнь продолжалась. И мы продолжали махать киркой и лопатами, таскать камни и… и испарять из организмов воду. Буквально через пару дней мы потеряли столько влаги, что от жажды начались конкретные проблемы с головой. Ночью просыпаешься от того, что горло сжимается в спазмах, в попытках проглотить приснившуюся воду. Сцука, больно так! Спазмы такие болезненные, что ты прохватываешься, садишься на жопу и держишься за горло двумя руками. И самое болезненное – это осознание, что воды нет. Что она тебе всего лишь приснилась. Вот, только-только была у тебя, пусть во сне, но у тебя была ВОДА. Ручей, который нам виден на противоположном склоне ущелья Хисарак, он приснился, он лился в твоём сне тебе прямо на голову и в рот... прозрачная, ароматная, холодная вода. А теперь ты проснулся, и воды нет! Свихнуться можно было от горя. А потом, когда рассветёт, ты выходишь на позицию Бендера и в реале видишь, как на противоположном скате ущелья Хисарак, по серой скале течет тот ручей. Который тебе снится по ночам. И ты от этого начинаешь терять грань между сном и реальностью. У тебя начинает потихонечку «сползать крыша». А по дну ущелья течёт речка Хисарак. И тебе уже кажется, что: протяни руку - и вот она! Вот вода, ты достанешь её сейчас.
Когда ты находишься в таком состоянии, то ожидать от тебя адекватных действий уже, как бы, и не надо. Хоть бы ты уже со скалы вниз башкой не сиганул, потому что внизу ты видишь воду речки Хисарак, и в глазах тебе мерещится вода. Самый тот повод, чтобы сложить над головой руки лодочкой и занырнуть в эту искрящуюся, прозрачную, ледяную воду.
Но, вообще-то, тебя сюда прислали не для того, чтобы ты тут занимался суицидом. У тебя есть Боевая задача! А все эти твои трудности с миражами и галлюцинациями, так это заранее предусмотрено в Присяге, которую ты принял перед лицом своих товарищей. Когда ты принимал Присягу, тогда ты поклялся стойко и мужественно преодолевать тяготы и лишения воинской службы. Ну, не дословно так, но, где-то, близко к тексту. А если дословно, то ты поклялся не пощадить даже «самой жизни». Имеется ввиду - своей.
Поэтому, боевую задачу выполнять надо, а ныть и скулить совершенно не надо. Доложи командованию обстановку и хоть засохни потом. Но, с поста - ни шагу назад. Командование само знает, что с этим делать. Либо воды тебе пришлёт, либо замену, когда ты совсем засохнешь.
И вот, в таких условиях мне в голову пришла одна логичная мысль. Моему туловищу будет сложнее засохнуть, если внутри него будет находиться литр-полтора жидкости на водной основе. Попросту говоря – мочи. Я решил не сцать. Чтобы не сдохнуть от обезвоживания.
Сразу говорю – это дурацкая мысль, не пытайтесь это повторить дома. Этого нельзя делать в силу целого ряда причин. Коротко эти причины сформулирую так: а) Во-первых, это бесполезно, т.к. человеческий организм - это реактор идеального вытеснения. Жидкость не пойдёт в обратную сторону. Её следует сливать из реактора естественным способом. б) Во-вторых, то, что выводит из организма моча - это вредные для организма вещества. При застаивании мочи в организме мочевая кислота разъедает стенки мочевого пузыря, в моче развиваются инфекции и очень быстро могут развиться воспалительные процессы. Не говоря уж о том, что своевременно не выведенными ядами, продуктами распада и полураспада, серьёзно отравляется весь организм. Так что, этого делать категорически нельзя! Поэтому, ещё раз напоминаю: всё решили УСЛОВИЯ, при которых эта тупость пришла мне в голову – я был уже неадекватен, мы все от жажды понемногу начинали терять рассудок.
И вот, я решил задержать в себе жидкость. Пока я находился в бодрствующем состоянии, этот процесс можно было контролировать. Но ночью, в отдыхающей смене, лёжа под плащ-палаткой с закрытыми глазами, я не контролировал ничего. Мы так выматывались физически на постах и при строительстве позиций, что во время отдыхающей смены мы проваливались в глубокий анабиоз и, даже катающийся рядом «Белаз» (если бы он заехал к нам на пост), был бы не в состоянии нарушить наш покой. Поэтому в ближайшую же отдыхающую смену я окунулся в анабиоз и вынырнул из него в вонючей луже. Это было ужасно!
На улице, снаружи СПСа уже собиралось светать. С песком на дне СПСа не было никаких проблем – жидкость прошла через него очень быстро. Я засыпал слоем сухого песка место, где лежал ночью, и в СПСе наступил полный порядок. А вот с моим обмундированием был непорядок. Оч-чень сильно - непорядок. Поэтому я встал на карачки, закутался в плащ-палатку, чтобы стоявшие на посту Андрюха Шабанов и Олег ничего не смогли заметить. И выбрался из СПСа наружу. Что пацаны подумают, если заметят? Подумают, что я сосцал тягот и лишений и теперь закосил под энурезника! Чтобы меня комиссовали и отправили в Союз. Это ж позор какой, если пацаны решат, что я сцыкун!
Кутаясь в плащ-палатку, я объявил пацанам, что - «смена пришоль» и уселся среди камней лицом в ту сторону, откуда должно появиться Солнце. Мне было очень холодно. Скорей бы уже Солнце поднялось и согрело меня.
Олег откланялся и заполз в СПС, а вот Андрюха Шабанов решил проявить человеческое участие и братское взаимопонимание. Я припёрся на пост немного раньше, чем положено, и Андрюха верой и правдой додежуривал своё время. А у меня из-под плащ-палатки поднимался резкий запах аммиака. Андрюха, я очень рад, что ты со мной, я очень ценю твои братские чувства и сам испытываю к тебе точно такие же чувства. Но, сегодня их заглушает аммиак. Я очень не хочу, чтобы ты этот аммиак унюхал. Я же потом стыда не оберусь!
Но Андрюха не уходил. Он не слышал стенаний моей истерзанной души: - «Спать! С-П-А-Т-Ь! Братан, тебе пора спать!!!» Он всё сидел недалеко от меня и сидел. И неспешно рассказывал тихим голосом про Оку, про Коломну, про маму, которая нас ждёт с войны и примет меня, как сына. Она же ещё не знает, что я весь обосцанный с ног до головы.
Солнце уже поднялось и начало нормально припекать. В Афгане солнце поднимается быстро. И очень красиво. Горы окрасились в розовый цвет. Небо над ними – в золотисто-желтый. Этот цвет Господь вложил в золото именно потому, что это - цвет Восхода, пробуждения жизни, цвет нового дня, цвет движения вперёд. Господь знал, в какой цвет следует окрашивать драгметаллы. И вот, я сижу среди камней, меня перестал колотить озноб, ласковые солнечные золотистые лучи меня согревают… и испаряют из-под моей плащ-палатки тонны аммиака. Боже, КАКАЯ ВОНЬ! Боже, когда мой Братан уйдёт в СПС?! Пока он не задохнулся.
Чеченцы, когда друг с другом здороваются, то они приобнимают друг-друга. Это братские чувства воинов. Это очень нормально и очень уважительно.
Хорошо, что мой брат Андрюха Шабанов не чеченец. Если бы он в это золотистое утро попробовал бы меня приобнять, то мы оба умерли бы в сию же секунду. Андрюха от газовой интоксикации, а я от стыда.
Андрюха - не чеченец. Он просто на словах сказал мне какие-то тёплые, дружеские пожелания и, таки, удалился на заслуженный отдых. Я досчитал до стапятидесяти, чтобы Братан надёжно уснул. И тогда распахнул с себя плащ-палатку... !!! ...
Если бы в золотистом небе Панджшера летали птицы, то они больше бы там не летали! Они получили бы смертельную дозу аммиака и камнем рухнули бы в скалы. Не было бы больше в небе Панджшера птиц!
Всё было очень печально. И мне стало совершенно понятно, что в срочном порядке надо отыскать источник воды, восполнить водный баланс в организме. И затем, банально, выстирать моё обмундирование. Так что, мужайтесь, товарищи солдаты! Или женяйтесь. Тут, как говорится, кто как умеет. Но, мозги вы должны включить и воду вы должны отыскать! Время пошло. Оно пошло ещё позавчера. Так что, у вас его немного...
В этот момент началось движение мозгов. Я не такой мудак, чтобы сразу и резко реагировать на приказ Командира Полка (к тому же, продублированный запретом Коменданта Поста) отрицаловкой. Я старался выполнить приказ. Я очень старался. Но, сегодня наступил край! Попробуйте объяснить замученному жаждой человеку, пропитанному раствором аммиака, что надо выполнить приказ КэПа и умереть в вони и жути на посту. Может быть, лучше придумать башкой как, каким способом выполнить Боевую задачу, выжить и не сдать позиции врагу?
Для того, чтобы додуматься до невыполнения приказа, сначала надо чокнуться от засухи, потом свихнуться от обезвоживания, потом дойти до крайности - обосцаться ночью. Потом, после всего этого, надо включить мозги. И понять – если не принесёшь воду, то сдохнешь. Все сдохнут! И только после всех этих событий ты начинаешь вырабатывать в себе настроение насчет того, чтобы втихаря ослушаться приказа.
Как мы и предполагали, Хайретдинов оказался не железный. Он оказался не способен бодрствовать круглосуточно. Набегавшись по посту Зуб Дракона, наотбиравшись у всяких идиотов аммонала и прочих боеприпасов, он, в конце концов, выделил для себя время отдыхающей смены, лёг и уснул. А когда он спит, то он ни себя, ни нас не контролирует. Поэтому: Бендер, как и договорились (помните, в конце предыдущей главы) втихаревича полез с камня на камень (чтобы не подорваться на ПМНке) по скату со стороны полка. Андрюха Шабанов крутил башкой на огневой позиции во все стороны, чтобы не прозевать ни душманов, ни пробуждение Прапорщика. А мы с Серёгой потопали в скалы, расположенные со стороны Хисарака.
Серёга задвинул мне, что он родом с Северного Кавказа. Что он понимает, как и где надо искать воду. Сказал, что весной, когда в горах тает снег, то ручейки бегут повсюду. Потом весна продолжается, и талая вода от вершины начинает опускаться вниз. То есть, сперва пересыхает вершина. Потом ниже, Чем дольше продолжается лето, тем ниже опускается вода. Верхние источники пересыхают, в нижних воды становится меньше. Не, как бы, всё понятно. Но нам-то от этого, что? Лезть как можно ниже? – Мы полезли.
Долго лазили …
Это не моя фотка. Это не я, это не Зуб. Но, очень похоже. Фотку я взял из группы "Афган без цензуры" чтобы проиллюстрировать скалы.
Нашли грот под камнями, в котором могут укрываться душманы.
А вот это уже Зуб Дракона. Сейчас поближе подойдём, Фёдор Иванович (Слова Верещагина из к/ф "Белое солнце пустыни"). Сейчас более крупный план этого грота.
Кроме грота в скалах нашли всякие укрытия и убежища. Хорошо сделали, что осмотрели склон. Но, надо было возвращаться. Потому что скоро проснётся прапорщик. Надо возвращаться, а воды мы не нашли. Это было чудовищное разочарование! Нам и так было хреново, когда мы вышли. А ещё полазили пару часов по раскалённому склону. И теперь надо лезть наверх, на подъём. Не попивши! Это было ужасно.
Мы вылезли на пост. Совершенно вымотанные и убитые. Потом пришёл Бендер. И притащил скрученный в рулон полосатый матрас, обтянутый Олеговым солдатским ремнём с бляхой. А под мышкой у Олега была обмотанная вокруг чего-то гимнастёрка.
- Во, держите бакшиш! – Бендер выпустил из-под мышки гимнастёрку.
Гимнастёрка с грохотом свалилась в пыль между камнями. Было такое ощущение, что в неё завернули несколько кирпичей.
- Где ты пропадал? Мы думали, что тебя уже в армию забрали. – Серёга улыбнулся потрескавшимися от обезвоживания губами. В трещинках показалась кровь. Показалась, но не потекла. – Воду нашёл?
Бендер сбросил на землю скрученный матрас. – Вот, что нашёл!
Не, ну скажите, как можно себе представить более нелепую картину?! -Уходит солдат искать воду. А возвращается со скрученным матрасом и с какими-то дровами в гимнастёрке! Может, ему медицинская помощь по части психиатрии требуется? Мы стояли вокруг всего этого нелепого барахла. Рассматривали. А Олег неторопливо повествовал. Оказывается, он нашёл духовский наблюдательный пункт. С которого, видимо, духи ведут наблюдение за полком, а, может быть, и корректируют миномётный огонь. Чтобы наблюдателю было удобней, ему постелили матрас. А чтобы было безопасней, то всё вокруг затянули растяжками. Там их столько, говорит Олег, что не надо туда соваться. И вот он снял пять мин, чтобы пройти к матрасу. Упёр у духов матрас. А мины закрутил в гимнастёрку и приволок на пост. Зачем?! Своих мин, что ли, не хватает? А он грит – вы бы хрен бы мне поверили. Сказали бы, что я сосцал, посидел на жопе за камнем и теперь сочиняю всякие небылицы.
Олег Герасимович в форме "эксперементалка".
В общем, всё было очень печально. В гимнастёрке у Олега не фляги. В
гимнастёрке у Олега – мины. А матрас он затащил в наш СПС. И теперь наш СПС будет утеплён пуще прежнего.
Назавтра мы снова дождались, пока Хайретдинов уснёт. И снова собрались за водой. Жить уже без воды стало невозможно. Помираем уже без воды! В этот раз мы заранее включили мозг, и во включённом состоянии он подсказал нам, что нехило было бы взять с собой малую пехотную лопатку. Мы послушались. Мы взяли. Почесали себе репы и пошли с Серёгой в сторону того водопоя, где Бурилов проявлял чудеса солдатской смекалки. По пути сворачивали с тропы и осматривали склон на предмет наличия зелени. Долго ли, коротко ли, но пятак зелёной сочной травы мы нашли. И над этой травой стайкой кружилась мошкара. Расположились мы на траве и с размаху засадили в дёрн пехотную лопатку. Через несколько минут в дёрне красовалась ямка, заполненная бурой от поднятой мути водой. ВОДОЙ!!! Я отцепил от ремня солдатский котелок. Зачерпнул мутной жидкости. Поднял котелок на уровень глаз между моим лицом и Серёгиным. Чтобы он видел.
- Будешь? – другу предложил первому. – Не бойся! Это не грязь. Это – благородный оксид кремния.
- Буду! – Серёга протянул мне свои руки, повёрнутые ладонями вниз. – Смотри какая кожа на руках стала. Как у ящерицы.
- Это обезвоживание.
- Я знаю. Поэтому – буду!
Я отдал ему котелок. Кто не отдавал вот такой солдатский котелок с вот такой водой, тот пусть не рассказывает мне, что он спал в палатке. Бесполезно мне такое рассказывать. Я не проникнусь.
Это не моя фотка. Это не я. Это не Зуб. Но, ситуация один-в-один. Фотку взял из группы "Афган без цензуры".
Пока мы нацедили из нашей лунки воды, пока отпились, пока я наплюхал на своё обмундирование котелком воды и так-сяк промыл х/б. Короче, пока то, да сё, прошла пара часов. На пост мы закарабкались с хорошим настроением. Но в армии легко и быстро настроение тебе изменят на противоположное.
Мы с Серёгой только втянулись на пост. Пацаны сидели, курили, трындели. Вели наблюдение… Вдруг, из камней жахнул взрыв! Вверх полетел целый фонтан каких-то тряпочек и чёрное тротиловое облако. На втором посту все похватали оружие, рассредоточились по укрытиям. Из скал, из-под Четвёртого поста раздался странный звук «И-и-и-и-и!!!». Как завывание индейцев в голливудских боевиках.
- Подрыв, кажись! – Прапорщик выскочил из блиндажа на тропу. – Лейтенант, готовь связь! – И нам: – Мужики, хватай, что надо, и – за мной!
Выхватил ИПП (индивидуальный перевязочный пакет), побежал к камням, из-за которых раздавалось завывание. Мы похватали, что надо и понеслись вслед за ним. Прапор первым выскочил на Четвёртый пост.
- Кто?!
- Ызаев!
Чуть ниже поста, из-под камней уже выносили провисшую плащ-палатку. Подрыв был так близко от поста, что прощупать тропу и закинуть Ызаева на плащ-палатку успели до прихода прапора. Из измазанной кровью плащ-палатки торчали ноги. Одна обута в армейский полусапожек. Весь полусапожек забрызган кровью, перемешанной с песком. И залеплен обрывками мяса. Вторая нога ниже колена была похожа на размочаленный веник, который окунули в гудрон, потом обмакнули в кровищу, потыкали в фарш и засыпали сверху обрывками зелёной ткани от солдатского х/б. Расплющенная черно-кровавая мешанина! К изуродованному кровоточащему мясу из плащ-палатки тянулись трясущиеся руки с растопыренными пальцами. Густо заляпанные той же кровавой мешаниной, что и полусапожек. Это первый подрыв, который я вижу так близко. Я остановился на скале и с ужасом смотрел со скалы вниз на раненого. В руке у меня болтался резиновый медицинский жгут. Я застыл от увиденного, как будто врезался в стеклянную стенку. А ещё – вонища! Неимоверная тошнотворная вонища от палёного на тротиле мяса.
Шабанов с Манчинским положили плащ-палатку под той скалой, где я замер.
- Стой там! – Шабанов жестом остановил меня на скале, как будто я собирался спрыгнуть. Я не собирался спрыгивать. Я застыл от ужаса. Мне 19 лет. Я хорошо учился в школе. Я читал все книжки про войну, которые надо было прочитать. Но в них было на белой бумаге написано черными буквами. И пахло при этом приличным советским одеколоном. А здесь нахерачено КРАСНЫМ по ЧЁРНОМУ! И ещё – зелёным по бурому. И такая вонища, такой ужас! И мой боевой товарищ корчится. Ему БОЛЬНО! Он СТРАДАЕТ! Я охренел от увиденного. Я бежал и остановился, как будто с разгона впечатался в прозрачное толстое стекло. Трындец какой-то! Мне всего-то, 19 лет! Мне – СРАНЫХ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ!!! Вы чё, дураки что ли, мне – вот такое показывать?!!!
Если бы не Андрюхина уверенность в том, что надо делать и как надо делать, то я так и стоял бы на скале, как мраморный.
Шабанов А.В.:
Я к Ызаеву подбежал первый.
Он еще не понимал, что с ним произошло. Его контузило, ему оторвало ногу. От колена торчала кость, мышца на ней была разбита, превращена в фарш и болталась на кости, как тряпка. Лицо у него было опухшее от тротила и побито осколками. Ему взрывной волной и осколками отбило всё лицо, и оно моментально отекло.
Я его приподнимаю, под плечи руку подсунул. Он ещё нифига не понимал...
И тут он увидел свою ногу.
- Что я скажу своим?! Как я пойду домой? А что же я маме?.. Я же тут сто раз ходил! Как же я им скажу?..
- Всё, всё, успокойся. Всё будет хорошо! – Я прижал его к себе. – Я сейчас укол тебе сделаю.
...Он больше всего переживал за своих родных. Об этом он говорил на моих руках. На тот момент он был в шоке капитальном. Первый шок у него был не болевой. Первый шок был эмоциональный.
А потом Манчинский помог мне положить Ызаева на плащ-палатку. Потом подбежали Димка с Олегом, принесли промедол, жгут...
И ещё долго-долго не прилетали вертушки...
- Жгут бросай! И промедол. И жди, сейчас подадим плащ-палатку. Примешь и потянешь на скалу!
Я выпустил из правой руки болтавшийся, как на ветру жгут. Жгут полетел вниз прямо в руки Шабанову. Андрюха проворно намотал жгут на изуродованную ногу Ызаева. Разорвал ИПП, наложил повязку. Вколол прямо через штаны тюбик промедола. А я с ужасом думал – а смог бы так я?! Стошнил бы, скорее всего. Надо преодолеть! Надо научится. Боже упаси, чтобы ещё кто-нибудь подорвался, но надо научиться! Кругом мины. Значит, палюбасу кто-нибудь подорвётся…
- Принимай! – Шабанов и Манчинский подняли за два передних угла залитую кровью плащ-палатку. Потянули углы ко мне. Я присел на корточки, взялся за углы. Потянул плащ-палатку на скалу. Пацаны резво взобрались по камням ко мне на площадку, помогли вытянуть Ызаева наверх, на пост.
- Какого хрена ты там делал?! – Прапорщик нагнулся в плащ-палатку к голове Ызаева. Тот что-то невнятно пробормотал. – Посрать ходил?! Я тебе посру! Сволочь! Не знаешь, где у нас сральник?! Промедол ему вкололи! Я б тебе – керосину!!! – Прапор зарычал. Метнулся по посту.
- На вертолётку его! Манчинский, за мной, выдам для него фляжку воды.
То, что говорит человек, это важно. Но, гораздо важнее то, какие человек совершает поступки! Следите за словами человека. И за поступками. Хайретдинов произносит очень обидные слова. В том числе, и про керосин. Он матюгается. Он рвёт и мечет. Но! Выдаёт для раненого целую флягу воды. ЦЕЛУЮ ФЛЯГУ ВОДЫ! Кто не пережил обезвоживания, тот не поймёт, как это много. Какой это жест. Поэтому я поясняю. Это – ПОСТУПОК! Особенно, если учесть, что Хайретдинов не знает о том, что мы с Серёгой притащили два вещмешка таких фляжек. Мы не можем ему доложить. Это – невозможно! И Хайретдинов отдаёт для раненого почти последнюю воду. По мнению Хайретдинова, это – последняя вода.
Прапорщик кинулся к блиндажу за водой и тут попал взглядом в Мампеля.
- Мампель! Убрать вот это всё! – Прапор ткнул пальцем на разбросанные по земле куски розового свежего мяса. От самых крупных поднимался пар. Мампелю от ужаса перекосило лицо. Его дёрнул позыв рвоты. Вонища от палёного на тротиле мяса выворачивала наизнанку! ...
Хайретдинов не заметил нашего отсутствия. И мы быстренько рассосались среди снующих туда-сюда солдат. Я свалил в наш облагороженный полосатым матрасом СПС, вытащил из вещмешка флягу с надписью «Спирт», протянул Бендеру.
- А ещё есть? На потом?! – Бендер принял у меня флягу.
- Есть. Всё нормально, пей!
Бендер припал к фляге. В проёме СПСа появился Шабанов.
- Вы чё, мужики, спирт, что ли, пьёте?
Бендер оторвался от фляги. Протянул её Шабанову. – Не сцы! Не отравим. Пей! На потом – ещё есть!
- Это – просто из уважения к напитку надпись! У Бендера фляги подписаны «Герасимович». Я их пацанам на постах раздал. Потом по надписи найдём. А мои подписаны – «спирт». Я их нам оставил. Красивая надпись!
Мы отпились, отдышались. И пошли на Третью точку, чтобы узнать зачем Ызаев полез в те скалы. Оказалось, что воду искать он туда полез. От жажды он это сделал. Чуть-чуть мы с Серёгой не успели со своими фляжками, наполненными мутной водой…
Вертолёта не было долго. Ызаев третий час лежал на вертолётке, завёрнутый в плащ-палатку с целой флягой воды. Мишка Мампель третий час обломком сапёрной лопаты сдирал с камней Четвёртой точки кусочки человеческого мяса. Знойный, липкий от солнца воздух казался осязаемым и тягучим от жуткой вони подрыва. Солнце раскалило базальтовые глыбы, кусочки мяса присохли к горячему камню. Мишку выворачивало приступами рвоты. Если бы не обезвоживание, то он, точно бы, стошнил. Поэтому мы, пока, не сказали ему, что принесли воду. Если сказать, то он попьёт и умрёт здесь, вывернутый наизнанку.
- Кажется, что эта вонь сидит везде! – Хайретдинов третий час не выпускал из зубов окурок. – Когда уже вертолётчики прилетят за ним? Умрёт же на такой жаре.
- Передали, что заберут. Значит, должны забрать. – Ефремов тоже держал в зубах окурок солдатской сигареты. – Отработают по постам и заберут.
Моя смена была – сидеть на посту и вести наблюдение. Я сидел рядом с Хайретдиновым и Ефремовым. И с ужасом обдумывал увиденное.
Сразу же, как только наш полк вошёл в Панджшер, стали появляться
сообщения о подрывах. Потому что в Панджшере идёт полномасштабная минная война. Подрывы случались часто, получать такую информацию было горестно. Самому оказаться в списках подорвавшихся нисколечко не хотелось. И вся ситуация, связанная с минной войной и подрывами – она была страшная. До тех пор, пока я не увидел воочию, что такое из себя представляет подрыв. Теперь эта ситуация раскрылась для меня по-настоящему, во всём своём реальном натуралистичном ужасе!
Раньше, я как-то представлял себе, что, вот, у человека оторвана конечность, что, вот – кровь. Но мне представлялось, что конечность оторвана, ну, как-то, поровнее, что ли, чем то, что я увидел. Мне представлялось, что, вроде, как ножом должно отрезать. Тоже страшно, если – как ножом! Но то, что я увидел сегодня – это полный капут! Это развороченное, обожжённое на очень большой площади мясо! Это – пол человека превращено в фарш! И всё это ужасно воняет. А человек при этом жив, и он в сознании. И это – твой товарищ. А ты должен подойти, взять вот этот весь УЖАС в свои руки! А ему больно! Блин, кошмар! Куда я попал?! ...
Вертушка прилетела за Ызаевым почти к самому вечеру. Она зависла над вертолёткой задом-наперёд, её мотало и болтало над камнями. Экипаж был опытный, но к вечеру разыгрался ветер, дувший из ущелья. Мы подхватили плащ-палатку с Ызаевым, побежали к вертолёту. Дверь вертолёта открылась, на нас из неё выкинули боеприпасы к АГСу и какие-то доски. Мы стали поднимать Ызаева к двери. Плащ-палатка с Ызаевым несколько раз крепко ударилась о полик вертолёта. Вертолёт дёргался-дёргался и, в конце концов, боком полетел вниз, к Хисараку. Где-то на середине склона выровнял полёт, пошёл на подъём…
- Так! Доски не поганить! – Хайретдинов рассматривал выброшенное из вертолёта имущество. – Завтра же, с утра, вот на этой доске, на чисто русском языке, чтобы сделали надпись – «СРАЛЬНЯ»! И поставили так, чтобы для любого идиота было понятно, куда надо ходить. Чтобы на мины больше – НИКТО НЕ ХОДИЛ!
