На следующее утро нам сообщили, что на наш пост выдвигается «караван». У душманов караван катается на верблюдах и на ослах. А в Советской Армии караван катается исключительно на ос… на осс… э-э-э… на осознавших всю глубину крутого переломного момента солдатах и сержантах срочной службы. То есть, те пацаны, которые вчера гонялись по ночному Мариштану за Буриловым, эти пацаны получили на горб по вещмешку с патронами, жрачкой и взрывчатыми веществами. И весело попёрли обратно на Зуб Дракона.
Только Бузрукова в полку отловил начальник кадрового отдела, зачитал приказ об увольнении и отправил с седой башкой в Узбекистан. Наверное, Бузруков расстроился из-за цвета волос. Но точно должен был обрадоваться – что не на Зуб Дракона!
Прапорщик Хайретдинов посчитал на пальцах потери в личном составе, прикинул тангенту к носу… и принялся орать на «Графика». Смысл его рёва был такой, что надо прислать бойцов взамен выведенных из строя злым противником и добрым Начкадром. И сразу же, чтобы не тянуть резину в долгий ящик, чтобы сразу направили под командование Хайретдинова хотя бы одного СанИнструктора. Чтобы, если чё, то не таскать Бурилова столько часов в плащ-палатке, а намазать его зелёнкой не отходя от СПСа.
«График» проникся. Побыструхе сколотил команду в компанию к Сёмину, Маламанову и Фариду. Прикомандировал к ним СанИнструктора Колю Диркса. И вся ватага весело запылила гамашами к подвесному мостику через реку Панджшер.
А-а-а, нет же! Им дали ещё несколько ос… осознавших крутизну момента чуваков для переноски дополнительного количества патронов и взрывчатки. Точно помню, что Серёгу Кондрашина отправили. Петька Слюсарчук пошёл. Саня Мазык. Миша Гнилоквас. Это – наши пацаны. Из нашей роты. Они потом на Зубе остались. А ещё была куча каких-то дембелей из 8-й роты. Они тупо туда-назад на Зуб Дракона пошли. Чтобы тяжести наверх затащить, и потом обратно вернуться. Этих пацанов я не знал никого. Их отправили погулять по ржавым минам на денёк, а потом всех, кто дожил, их потом всех в Союз на дембель отправили.
И вот, нагрузили пацанов – от души! Шли они так, что у всех глаза от натуги выпучились. И, в принципе, это очень даже хорошо. Потому что поднялись на Зуб они уже по темноте. И если бы глаза не были выпученными, то они в темнотище, вообще, хрен бы чего разглядели. А так, они залезли на самую кручу, под Зуб, и присели передохнуть.
В это время Хайретдинов пошёл по посту. Кряхтя и громко ругаясь матом по-русски. Чтобы в темноте часовые не приняли за духа. Хайретдинов со Второй точки через скалы пролез к Первой. И громко окликнул часовых:
- Эй, урюки! Эй, кто там, не стреляйте – своя идёт!
- Што слючилься?! – Из темноты раздался негромкий голос Султанова.
- Караван к нам идёт. Если ночью к вам выползут, то не перестреляйте их! Сначала в ночник посмотрите. Ясно?
Из темноты раздалось пронзительное шипение. Прапор мгновенно отпрыгнул за скалу. В небе хлопнула и залила всё ядовитым ярким светом осветительная ракета.
- Султанов, это караван. Не постреляйте их! – Прапор выскочил из-за скалы и, пока ракета светит, побежал на Вторую точку.
На Второй уже все были на ногах.
- Герасимович, слушай! – Хайретдинов спрыгнул со скалы к СПСу. Ракета, описав крутую дугу, ткнулась под Первым постом и погасла. – Слушай, надо наших встретить. Давайте, со Студентом сходите? – Хайретдинов, скорее просил, чем приказывал.
- Димыч, слышь?
- Слышу. Сходим, конечно.
- Только так, тарищ прапорщик. Если свистнем, то осветительную ракету пускайте. А если что… Ну, там, что-нибудь такое, то тогда – мы красную запустим.
- Добре, мужики. Давайте, с Богом! – Хайретдинов двинул в окоп Бендера. – Я сам вот здесь, на твоём посту буду. Так что, не сцыте, не замочим.
Я скинул с себя бушлат. Сунул в карманы две гранаты. Вытащил из бойницы пулемёт. И, скрежеща в темноте камнями, осторожно двинул вниз.
Караван нашли под Зубом, на каменной ступеньке, нависающей над распадком. С поста запустили осветительную ракету. Она хлопнула в ночном небе и залила скалы пульсирующим светом.
- Здарова, мужики! Кому стоим? – Я спрыгнул на ступеньку с огромного валуна.
- О, Димыч, здарова! – Ракета погасла и в темноте меня кто-то схватил в охапку. – Это я! Шура Мазык!
- Здарова, Шура. А тут землячок твой!
- Кто?!
- Конь в пальто! – Бендер отобрал у меня из объятий Мазыка. – ЗдоровЕньки булы! Давай сюда свой сраный вещмешок.
- И я здесь. – За спиной Шуры раздался приглушенный голос. – Миха. Вода есть?
- На посту есть. С собой нету.
На радостях в темноте пообнимались, как могли. Тесно же. Ступенька узкая. Миха оказался худющим, как велосипед. Затем караван двинулся дальше. А Миха остался сидеть на стылых камнях. Замыкающим в караване шёл Фарид.
- Ну здароф, горные волки. – Фарид прошёл мимо нас с Михой. – Не засиживайтесь тут. Не самое удачное место.
- Здравствуй, Фарид. Ты там предупреди, что мы сзади идём. Что бы нас не пришили.
- Хоп. Скажу.
Миха достал сигареты, спички. Закурил.
- В роте бардак такой. А я заболел как раз. Ротный хотел меня в госпиталь отправить. А я с БТРа уходить не хотел. Чтобы потом в пехоту не угодить. А потом, всё равно всех водил с техники сняли. Стали на точки направлять. А списков, кто на каком посту, нету. Мне сказали, что ты на Тринадцатом. Я на тринадцатый подался с караваном. Недельку там посидел. А меня колбасит всего. Я сказал, что в госпиталь пойду. Меня с Тринадцатого отпустили. А я не в госпиталь пошёл, а вот сюда, на Зуб. Сказали, что ты здесь.
- А чего не в госпиталь?
- А ну его нахер! Там дедовщина. И заразы только больше нахватаешься. Чем они там лечат – глюкозой? Ну, буду сахар жрать. Какая разница?!
- Докуривай, Мих. И пойдём. Не в кайф здесь сидеть, вот так, двоим. Давай вещмешок.
Пришли на пост достаточно быстро. Весь караван загнали на Четвёртую точку к Манчинскому. И разрешили им ночевать лёжа с открытым ртом. На посты их ставить не стали. На постах стояли те, кто не таскал Помошника Героя Советского Союза. То есть Бендер, Азамат, я, Орёл и Манчинский.
И вот стою я на посту. Патрон – в патроннике. Сорок шестой. Пулемёт включён на автоматический огонь. Палец – на спусковом крючке. Дубак редкостный. И тишина-а-а-а!
Часа в два ночи раздаётся на Третьем посту очередь! Потом жахает граната. Эргэдэшка (ручная наступательная граната РГД-5). Мы уже приловчились отличать их по звуку. Эфка рвётся с таким крякающим «КРРРАК!». Потому что она чугунная. А эргэдэшка рвётся со звоном и свистом осколков. Потому что она жестяная, и в ней есть побитая на сегменты осколочная рубашка. И вот, слышим, жахнула РГДшка. Потом ещё одна. И крик Орла:
- ДУХИ! ДУ-У-У-УХИ!
Я давай водить стволом пулемёта. Высматривать духа пожирнее. В него попасть будет проще в темнотище. Не видно ж нифига!
Тут Орёл прибегает. Прапорщик из своего блиндажа тоже к нам перебрался
вслед за Ефремовым. Грит, мыши по ночам макароны жуют, чавкают и спать мешают. Ну, вообще-то, не совсем так всё было. Там за мышами кошка залезла в блиндаж к прапорщику. Он её шуганул. Она кинулась наутёк и сорвала сигналку, которую прапорщик ставил перед входом. А в это время за моим пулемётом дежурил Герасимович. Он так удежурился, что захотел покурить. Поэтому он накрылся с головой плащ-палаткой и чиркнул спичкой. Спичка вспыхнула, ослепила Герасимовича. И тут кошка срывает сигналку! Бендер бычок выплюнул себе под ноги, высунулся из-под плащ-палатки, а … нифига не видит! И думает, что душманы прапорщику собрались отрезать все яйца. И ка-ак давай ослеплённый Герасимович длинными очередями отсекать душманов от блиндажа! Отсекал до тех пор, пока Ефремов не выскочил и не дёрнул Бендера за плечо. Типа, окстись, чувак – Прапора убьёшь! Вот с тех пор Хайретдинов стал жить с нами.
Ну ладно. Дальше продолжаю про СанИнструктора:
Орёл уже добежал на нашу точку. Запыханный весь. Орёт, как наскипидаренный:
- Тарищ прапорщик, духи напали! Я одного из пулемёта срезал. И побежал к Вам на доклад. Побежал, а ракету запустили, я оглянулся, а там ещё один дух ползёт! Я пару гранат ему туда закинул. И к Вам добежал.
Хайретдинов внимательно выслушал. Вдохнул побольше воздуха и ка-а-ак рявкнет на весь Хисарак и Зуб Дракона:
- Приготовиться к бою! Пленных не брать! Самим жрать нечего! Мочи их, ребята! Наградных всем хватит!
После такого боевого клича мы готовы были штыками и прикладами растерзать кого угодно. Даже если бы на нас напало стадо озверевших бронтозавров. Мы готовы были голыми руками порвать их за нашего Командира. Но, тут вспомнили, что нам же с караваном принесли боеприпасы. И понесла-а-ась! Гранаты рвутся, снайперки жахают… Куда они без батареек жахают? Не видно ж ночью в прицел нихрена! Фарид АГС развернул. Он раньше в Гардезе был АГСчиком. Это потом его в водители перевели. Он с желтухой загремел в госпиталь, и из госпиталя его – к нам. На должность водителя. Но мастерство-то не пропьёшь! Тем более, что не много питья на Зубе.
И вот АГС шмаляет, автаматы строчат, снайперки шпинделяют. Фейерверк – мама не горюй! Пули из скал искры высекают. Осколки снопами, как электросварка, в разные стороны разлетаются! Всё свистит, всё воет!
Это не моя фотка. Это не Зуб. Но, ночная война в горах выглядит именно так. Фотку взял в группе "Афган без цензуры".
«График» в рацию орёт-надрывается. Что за хрень, спрашивает, там у вас? Хайретдинов ему докладает – двух духов уже замочили, сейчас всех остальных в бастурму настрогаем.
Я тоже решил какого-нибудь духа строгануть на бастурму. Шмальнул из своего пулемёта в никуда. Ну, ещё раз шмальнул. А зачем? Чего я делаю? Прапорщик как заорал, так я думаю, что все душманы наложили в свои широкие кальЦоны и разбежались кто-куда подобру-поздорову. Чарз курить в Хисараке. И чего я буду тут пыль пускать?
Посидел я ещё с полчаса. Подумал про всех всякую ерунду. А все увлеклись! Боеприпасов караван принёс много. Все воюют, все заняты. А мне грустно что-то сделалось. Обнял я свой пулемётик и пополз в наш СПС прикорнуть под шумок. Когда ещё такое счастье выпадет, чтобы за меня в ночную смену вся точка дежурила. Ну и улёгся я на пыльный матрас…
Утром просыпаюсь. Уже рассвело. Наши всё пуляют. То-та пацаны с караваном засветло не смогли подняться. Попробуй, затащи на гору столько боеприпасов, чтобы на всю ночь воевать хватило!
Ну, значит, проснулся я. От того, что Ефремов сказал Шабанову засунуть два пальца в рот. И свистнуть! Подпрыгнул я, как ужаленный, а наши же перестали тогда стрелять. Хайретдинов орёт: - «Орлов! Ко мне бегом марш!»
Примчался Орёл с закопчённой рожей. Он ей всю ночь об раскалённый пулемёт тёрся. Духов мочил длинными очередями.
- Иди – показывай своих душманов! Которых ты ночью замочил.
А тут и Манчинский на доклад к Хайретдинову несётся. Прибегает, докладывает. За время ночного дежурства напали душманы. И утащили с поста СанИнструктора Колю Диркса! Вот такое происшествие случилось.
Хайретдинов грязно выругался. И сказал, что если хоть один из душков ещё жив, то он его выпотрошит. И пошли мы злые искать недостреленного душмана.
Орёл сказал, что вот с этой скалы снёс душмана из пулемёта. И душман упал в темноту, на минное поле. Лазить по минному полю захотели не все. Полез Хайретдинов, Шабанов, Герасимович, Манчинский полез. И меня с собой взяли. И вот, слезли мы по булыжникам со скалы. Полезли между валунов. И нашли…
Лежит на песке среди скал на спине Коля Диркса. Целенький. Только струйка запёкшейся крови из носа.
- Вот, ЖОПА! Что я «Графику» скажу?! – Хайретдинов угрюмо смотрел на погибшего. - Дали мне СанИнструктора, а я его не сберёг. Он у меня на посту даже до утра не дожил! …
Потом мы сгоняли на пост за щупом. Пробили к Коле тропу. Прощупали всё вокруг. Взяли плащ-палатку, на которой он лежал. Да, он лежал на плащ-палатке. Вот мы взяли её за углы, и вытащили Колю на пост.
«График» сказал, что вертолёта не будет. Поэтому погибшего следует с караваном отправить вниз. Дембеля из Колиной роты, которые принесли сюда дополнительный БК, подняли плащ-палатку и ушли с ней вниз.
- Жопа ихнему Хисараку. Сожгу! С землёй сравняю! С говном смешаю за моего бойца! – Проводил Хайретдинов Колю взглядом в последний путь.
