После атаки на линкор «Марат» и нескольких пробных налетов на Кронштадт, давших немцам какое-то представление о возможностях и местоположениях зенитной артиллерии базы, должен был последовать мощный массированный удар. И как можно скорее, чтобы не дать противнику опомниться и произвести рокировки в системе ПВО. Однако оказалось невозможным ускорить доставку боеприпасов, топлива и других материалов, необходимых для предстоящей операции. Следующий удар все равно пришлось нанести 19 сентября, причем вечером, а не рано утром. При этом последнюю партию бомб «PC 1000», специально предназначенных для уничтожения больших кораблей (они были 1000-килограммовые, со взрывателем замедленного действия), доставили «Иммельманам» на аэродром в Тирково только к 21 сентября. Другой проблемой было, как уже говорилось раньше, наличие радара, что потребовало выделения дополнительных истребителей, причем не только для прикрытия, но и в качестве скоростных бомбардировщиков. Этот способ боевого применения «Мессершмиттов-109» и «Мессершмиттов-110» уже зарекомендовал себя на берегах Ламанша, как очень рискованный и дорогой, но вполне оправданный в случаях плотного зенитного прикрытия (особенно при атаках на военные аэродромы). Английским радарам было трудно обнаружить летящие к берегу на низкой высоте самолеты и те успевали на высокой скорости сбросить бомбы прямо на цели.
О подготовке к предстоящему сражению советской стороны, к сожалению, почти ничего не известно. В воспоминаниях моряков-балтийцев и очевидцев интересующих нас событий эти дни отражены очень скудно, да и там – одни эмоции, а сколько-нибудь последовательных фактов практически нет. Во многом потому, что для защитников Ленинграда это было особенное время. Определенный ход вещей, ориентиры, порядок действий, образ жизни и многое другое и без того сильно менялись в последние три месяца, а теперь каждому приходилось искать в себе новые опоры для присутствия духа и целенаправленной деятельности. Ведь это были первые дни блокады. «Кольцо замкнулось…», «Бадаевские склады горели…», «Немцы уже в Колпино…», «Прислали Жукова…» – вести проносились стремительно, как тяжелые сентябрьские тучи над шпилями и куполами. Как раз в те же дни на улицах Ленинграда (особенно на Московском проспекте) появилось много солдат и офицеров, одиночных и целыми группами, производивших сильное гнетущее впечатление на жителей. Далеко не все из них были дезертирами, как напишут потом многие историки и очевидцы, но деморализованные военные действительно встречались на каждом шагу.
Положение Кронштадта в этом отношении было несколько лучше. По-крайней мере его жители и защитники не знали такой растерянности и страха. Да и выглядел он чище и спокойнее Ленинграда. Но свою долю хаоса он все же получил и не столько от замыкания кольца блокады (это почувствуется позже), сколько от приезда Жукова (12 сентября). Многие распоряжения, которые он начал с ходу отдавать, необходимо было выполнить как можно скорее. Среди них для истории Кронштадтского сражения особо важное значение имеет приказ о разминировании кораблей Балтийского Флота (еще с конца августа его готовили к уничтожению). Только 14 сентября принялись постепенно разбирать торпедные и артиллерийские заряды, которыми доверху были набиты свободные погреба кораблей. Работы велись день и ночь, но успеть в считанные дни полностью выполнить эту задачу было невозможно. Сейчас трудно сказать, как и почему выбирались приоритеты, наверное, прежде всего надо было разминировать слабобронированные и вспомогательные суда. Но, так или иначе, отметим, что на «Марате» как минимум два погреба, доверху заполненные смертоносной начинкой, все эти дни так и оставались нетронутыми. К этому обстоятельству мы еще вернемся, а пока перейдем непосредственно к хронике событий.
19 сентября в 18:00 в Кронштадте был подан сигнал «Воздушная тревога». Это были «Хейнкели-111 P» из 4-й бомбардировочной эскадры «Генерал Вефер», сбросившие бомбы с большой высоты. Взрывы прогремели в Средней гавани, а на жилые кварталы упали две 500-килограммовые бомбы, которые, правда, не причинили серьезных повреждений. По бомбардировщикам открыли огонь с «Кирова», «Марата» и «Октябрьской революции», а затем и береговые зенитные батареи. В итоге удалось повредить один «Хейнкель», однако бомбардировщик смог благополучно вернуться на аэродром.
Уже на следующий день операция по уничтожению Балтийского Флота вошла в свою решающую фазу – атаки «Хейнкелей» и «Юнкерсов-88» последовали одна за другой с раннего утра. Погибли первые суда: буксир «Красный флот» и портовая баржа. На Большом Кронштадтском рейде был тяжело поврежден грузовой пароход, который впоследствии затонул. Кроме того, во время налета на Ленинград на Неве 20 сентября был потоплен один тральщик и повреждена канонерская лодка «Селемджа». Несмотря на воздушные атаки, многие корабли продолжали активно помогать наземным войскам. Немцы в этот день развивали наступление в районе Пулковских высот (впоследствии оказалось, что это был отвлекающий удар) – оттуда, а также из-под Петергофа и из других мест в штаб Жукова постоянно поступали просьбы добавить «флотского огоньку».
Рано утром следующего дня – 21 сентября – над Кронштадтом нависли низкие плотные облака, но вскоре выглянуло солнце. День обещал быть ясным. Зловещая пауза предваряла кульминацию сражения. Появившийся самолет-разведчик несколько раз прошел над городом, но сбить его не удалось. В 11:44 над Финским заливом появились, наконец, «Штуки» из «Иммельмана» в сопровождении группы истребителей (всего не менее сорока самолетов).
Одной из первых жертв пикировщиков стал эсминец «Стерегущий», его атаковали несколько раз подряд. Еще с белофинской именно этому эсминцу выпадали самые трудные, рискованные операции. Корабль славился отличной выучкой команды и всеобщим уважением, которым пользовался его командир Евгений Павлович Збрицкий. На этот раз «Стерегущий» оказался относительно легкой добычей для стервятников – он стоял не в гавани, а на рейде. С утра Збрицкий получил приказ поддержать огнем своих орудий войска, удерживающие последние плацдармы у Петергофа. Эти крохотные клочки земли на побережье Финского залива, как считается, нависали над левым флангом наступающих на Ленинград немецких войск. Но «нависали» – не очень удачное слово, если учесть, что почти все господствующие высоты были заняты немцами. Как и многие другие участки Ленинградского фронта, они держались исключительно благодаря беспримерной стойкости солдат, офицеров и помощи артиллеристов Балтийского Флота.
Наблюдатели «Стерегущего» первыми увидели бомбардировщики, следовавшие с юго-востока к Кронштадту. Объявили воздушную тревогу и запустили двигатели, но уйти к гавани времени уже не было. Эсминец был атакован с ходу, без красивых заходов, не менее чем двенадцатью «Юнкерсами». «Штуки» пикировали группами по четыре, вернее по две пары, которые атаковали с разных направлений. Следующие пары заходили с минимальным интервалом, каждый раз меняя направления (отработанная еще в Ламанше и Северном море тактика нападения на одиночные корабли, сводящая с ума зенитные расчеты).
В результате «Стерегущий» получил три прямых попадания: сначала в помещение главстаршин, затем в район 1-го машинного отделения и во время последней атаки, когда корабль сильно накренился, в борт – в районе кают-компании. Были также большие потери в личном составе от осколков и пуль. Объем разрушений не оставлял надежды на спасение корабля, но он все же сумел на одной турбине дойти до небольшой отмели к северу от начальной позиции. Немногих уцелевших членов экипажа подобрали вовремя подошедшие катера.
Тем временем над Кронштадтом зенитчики открыли плотный заградительный огонь, но самолеты, искусно маневрируя, красиво и стройно прошли среди разрывов снарядов. Сделав над городом круг, они принялись демонстрировать зрелище, ставшее уже классическим, но пока невиданное в Кронштадте: «Штуки» одна за другой делали переворот через крыло и, завывая сиренами, почти вертикально пикировали на корабли. Для всех воспоминаний очевидцев этого боя характерно потрясение от развернувшегося вокруг зрелища. Завывали сирены, захлебывались зенитные пулеметы, волны и грохот от мощных разрывов достигали берегов Васильевского острова, а лучи солнца, прорывавшиеся сквозь облака, дым и разрывы снарядов, освещали короткими промежутками времени корабли, придавая им сходство с живыми фантастическими существами.
Вскоре был потоплен ледокол «Леваневский», стоявший в Военной гавани, поврежден минный заградитель «Марти».
С советской стороны в воздух успели подняться 19 истребителей. Но этого количества было недостаточно, чтобы остановить немецкие атаки. Зато собственные потери во время этой атаки составили три машины. Как минимум один истребитель был сбит своими же зенитчиками. Многие другие тоже получили повреждения от зенитного огня с кораблей.
Плотная завеса зенитного огня для опытных пилотов «Штук» представляла собой опасную, но преодолимую преграду. Они видели (или вернее, интуитивно чувствовали) открывающиеся бреши, ведь интенсивность огня не может быть постоянной на всех возможных направлениях. А отважно бросавшиеся на них советские истребители не обладали опытом подобных боев.
Тем не менее командование ВВС КБФ продолжало поднимать в воздух все свои немногочисленные исправные машины. Всего за этот день они заявили о восьми сбитых немецких бомбардировщиках. Однако и в этот и в другие дни данные о сбитых самолетах с обеих сторон настолько различны и спорны, что лучше оставить их анализ за пределами нашего рассказа.
А через двадцать минут после атаки пикировщиков в воздухе появилась группа из пятнадцати «Юнкерсов-88 A». Их целью были линкор «Марат», а также «Октябрьская революция», стоявший на якоре на Петергофском рейде. «Марат» в этот раз попаданий избежал, но «Октябрьская революция» получила сразу три 250-килограммовые бомбы, которые кучно попали в носовую часть. Начался пожар, но взрыва погребов удалось избежать. И хотя жизненно важные узлы корабля не пострадали, линкор до конца войны уже не выходил в море.
Сразу следом за «Юнкерсами», заходя с востока, куда ветер сносил дым, с пологого пикирования начали атаку двадцать два «Мессершмитта-109 E», которые несли под фюзеляжами по одной фугасной бомбе «SC 250». Расчет делался на внезапность, на то, что зенитная артиллерия не успеет вовремя перенести огонь. Но в итоге им удалось незначительно повредить только одну цель – эсминец «Гордый» и при этом моряки не остались в долгу. Два «мессера» были подбиты зенитным огнем.
Наступившая пауза была недолгой. Вторая волна «Юнкерсов-87» появилась менее чем через час. Они не стали тратить время на эффектные круги и сразу приступили к пикированию. Однако и зенитчики в этот раз встретили их более организованно. Немцам удалось добиться только одного прямого попадания – в эсминец «Сильный». Бомба разрушила кормовую надстройку, начался пожар, из-за чего пришлось затопить кормовые погреба с боезапасом. Часть последнего, а также торпеды и глубинные бомбы удалось сбросить за борт. Корабль был спасен, но надолго вышел из строя. Был также поврежден близкими разрывами только что отремонтированный эсминец «Славный».
Во второй половине дня были потоплены грузовой пароход «Барта», три вспомогательных судна и три портовые баржи. Получили повреждения канонерская лодка «Пионер», один тральщик, одна подводная лодка и крейсер «Киров».
Вопреки уверениям многих авторов, Рудель в этот день не добился впечатляющих результатов. Зато уже во время первой атаки отличился командир 7-й эскадрильи (группы) эскадры «Иммельман» гауптман Эрнст Купфер. Он добился прямого попадания в эсминец «Грозящий», стоявший на ремонте в сухом доке. Сброшенная им бомба разорвалась на верхней палубе корабля.
При выходе из пике «Юнкерс» гауптмана получил повреждения от зенитного огня. С большим трудом Купферу удалось дотянуть до расположения немецких войск и совершить вынужденную посадку в районе Гатчины.
Уже вечером, во время третьего налета, группа «иммельманов» во главе с Купфером, только что получившим новую машину, атаковала «Марат», но все сброшенные бомбы взорвались около бортов линкора, не причинив ему вреда. И уже второй раз при выходе из пике командирский самолет был поврежден зенитным огнем, предположительно с «Октябрьской революции». Тяжело раненый гауптман совершил вторую вынужденную посадку за этот день, снова едва дотянув до линии фронта. (Немецкие источники утверждают, что Купфера за этот день сбили три раза – если это действительно так, то его можно считать своеобразным рекордсменом.)
Воздушные атаки продолжались до наступления темноты. Зенитчики на берегу и кораблях валились с ног, они едва успевали перевести дух, подносить снаряды, перезаряжать автоматы, как снова появлялись немецкие самолеты и гавань превращалась в кромешный ад.
Досталось и самому Кронштадту. Были разрушены водопроводная сеть и линии электропередачи, насосная станция дока и шесть жилых домов, взлетели на воздух склады с боеприпасами и другим флотским имуществом. В Западное крыло Морского госпиталя попало несколько крупных фугасных бомб. Большие разрушения были на Артиллерийском ремонтном и Морском заводах.
Всего в этот день погибло 135 человек, включая жителей города, еще 95 получили ранения и контузии. Жертв в городе, возможно, могло быть меньше – в воспоминаниях Юрия Александровича Пантелеева (в то время – контр-адмирала и начштаба Краснознаменного Балтийского Флота) есть такая фраза:
«Во время налетов на перекрестках улиц стояли толпы зевак и смотрели, как падают бомбы».
До поздней ночи в Кронштадте полыхали пожары, слышались стоны раненых, катера рыскали по гавани в поисках уцелевших моряков.
В воспоминаниях Руделя об этом дне есть фраза, вполне заслуживающая доверия:
«Мы возвращаемся на наш аэродром в Тырково в состоянии транса и заполняем наши легкие воздухом, как будто выиграли право дышать.»
А вот отрывок из воспоминаний Петра Казаева, в то время капитан-лейтенанта (из сборника Л. Лурье и Л. Малярова «Ленинградский фронт»):
Во время этого налета 270 самолетов на Кронштадт напало. Можно сказать, что он был самым мощным и трагическим. Я стоял на Кроншлоте в готовности номер один, с заведенным мотором, для оказания первой помощи пострадавшим кораблям. На большом рейде стоял «Минск». (Он уже был от авиации поврежден.) Подошел к нему, снял убитых и раненых. У командира спрашиваю, как обстановка, сколько продержишься. Он, не знаю, говорит, сколько продержусь.
Когда я уходил из Кроншлота, мне помощник сказал, что на «Марате» фок-мачты не видно. Захожу в гавань, действительно, — у «Марата» фок-мачты нет, первой башни нет, море крови. Тут и люди плавают, и кровь плавает. Я забрал раненых и убитых, и тут же мне команда — на восточный рейд. Там стоял эсминец «Стерегущий», тоже подбит. Забираю раненых и у него, спрашиваю у командира, как дела. Отвечает: «Не знаю, сколько продержусь, давай быстрей буксиры». Не успел я метров пятьдесят отойти от него, он на моих глазах на левый борт лег. Полпалубы наверху оказалось. Я подошел опять, снял личный состав, сколько мог. И повез людей на Арсенальную пристань. Это первый налет у меня был.
Бой изумительный. И красивый, и трагичный. Артиллерия наша зенитная, все корабли, все береговые пушки открыли огонь. Небо сплошь в разрывах, осколки в воду падали. На поверхности воды — как будто бы крупный град идет. Вся поверхность в этих всплесках от осколков.
В этом отрывке есть фактические неточности (как и во всех без исключения источниках) – в тот день «Марат», как уже говорилось, избежал попаданий. Страшная трагедия случится через день – 23 сентября.
А пока, подводя итоги дня, командование Балтийского Флота могло с облегчением констатировать, что, несмотря на потери, главные силы – линкоры «Марат» и «Октябрьская революция», а также легкие крейсера все же остались в строю. Тяжелее были потери в истребителях. Исправных самолетов оставалось всего пять штук.
На следующий день 22 сентября было всего два налета, в которых участвовало до 70 бомбардировщиков. В результате были потоплены два вспомогательных судна и еще несколько, в том числе плавбаза «Смольный», получили тяжелые повреждения. Снижение интенсивности атак свидетельствует об определенной растерянности командования Люфтваффе и пересмотре планов. Достигнуть ожидаемого успеха явно не удавалось. Но следующий решающий ход все еще оставался за немцами.
