Если путь, прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал.
(В.С. Высоцкий)
Господи Боже всесильный, всех уповающих на милость Твою не оставляй, но защищаяяяяяяй их!
Буди мне милостив и соблюди мя от прелести вражия Твоим защищееееениеуум,
да не паду пред сопротивниками моими,
и да не порадуется враг мой о мнеее.
Предстани мне, Спасителю мой, в подвиге сем за имя Твое святоеееее......
Монотонное чтение молитвы священником отдавалось в стенах исписанных фресками и уходило куда-то наверх растворяясь в воздухе, придавая происходящему в храме еще больше торжественности и умиротворения. Позолоченное кадило, походя на язык колокола, раскачивалось в руках батюшки и испускало из своего нутра благодатный белесый дым ладана, наполняя стены зала запахом лаванды, мускуса и ванили. Раскрываясь белыми крыльями, он окутывал собой все пространство вокруг, пробираясь в самые укромные уголки, поднимаясь ввысь к лику Христа нарисованного на потолке. Сын Бога смотрел вниз, и людям, стоящим в зале могло даже показаться, что он улыбался им своими голубыми глазами, осеняя их Святым знамением прощая все, что можно было бы простить мирянам в их жизни.
Ты мя укрепи и утверди и подаждь силу стати мужественно за Тя до крове и положити душу мою
по любви к Тебе, якоже и Ты, возлюбив нас, положил еси на Кресте душу Свою за нас. Аминь.
...продолжал священник свое чтение, обходя строй парней в синей камуфлированной форме. Он обходил, окуривая его ладаном, вглядываясь в глаза каждого, пытаясь вселить им надежду на лучшее, отрывая от себя кусочек веры и души.
Парни стояли молча, опустив головы, то ли вслушиваясь в слова молитвы, то ли думая о своем, а может просто просили всевышнего о чем то.
Закончив молитву, Батюшка обвел всех взглядом, взял руками висевшее на рясе распятие и обратился к стоящим:
- Братья мои! Благословляю Вас на подвиг ратный, ибо нет выше чести служения Господу нашему, как Служение и защита отчизны нашей......
С каждым словом священника лица парней становились серьезней и задумчивей, каждый из стоящих преисполнялся чего-то такого, что нельзя было понять даже им самим, но можно было почувствовать и ощутить всем телом. Это что-то покрывало их кожу мурашками и пробегало от макушки головы и до икр ног, поднимало волоски на руках и заставляло сердце увеличивать свой темп.
Закончив свою речь, святой отец взял в руки окропало, ОПУСТИВ Его в серебряный сосуд со святой водой, поднесенной послушником, он начал окроплять людей, подходя к каждому и говоря при этом напутственные слова. Закончив с этой частью церемонии, он вышел на середину зала, обвел всех стоящих взглядом, глубоко вздохнул и сказал:
- Еще раз благословляю Вас, Братья мои. Спасибо что пришли сюда, в нашу Божью обитель. Спасибо Вам. Берегите себя, - с этими словами он развернулся и пошел в сторону алтаря.
Строй загудел, с легка рассыпался и, поставив свечки за здравие в подсвечники, парни пошли на выход, подталкивая друг друга, на ходу вытаскивая из-за пазух своих курток спрятанные там черные вязаные шапочки. Выйдя во двор, аккуратно выложенный брусчаткой и залитый яркими лучами последнего ноябрьского солнца, бойцы Калининградского СОБРа двинулись в сторону окаймленного кованым орнаментом выхода Свято-Никольского храма.
-Деда! А, Дед?! Дай сигарету, - обращаясь к высокому черноволосому прапорщику Дедловичу, пулеметчик отряда Галеев Витя, на ходу застегивая камуфлированный бушлат, вытащил из кармана черную шапочку и, двумя рукам нащупав шов, надел на голову.
-Ты же не куришь, Вить? - удивленно приподнял брови прапор, засовывая руку в карман штанов и нащупывая там пачку L&Mа.
-Да я так, Деда, переживаю что-то.
С этими словами он вытащил из пачки сигарету, вставил ее в рот, и чуть нагнувшись вперед, стал жадно втягивать в себя дым, раскуривая зажженный от предложенной Дедловским зажигалки уголек.
-Да не переживай ты. Все будет нормально, Виктор Валентинович,- делая акцент на имени отчестве, убирая зажигалку в карман, сказал Дед. - Кстати, а где твой кореш-то?
-Лешка? Да кто его знает? Сказал, что будет стопудово, а как видишь нет его. Наверняка с Катюхой прощается.
С этими словами он как-то хитро улыбнулся, подмигнул и, прибавив шаг, заспешил в сторону стоящего на обочине автобуса.
Кэт
Массивная дверь, прикрывавшая, как люк у танка, вход в школу милиции, приоткрылась и через нее выбежала, хотя скорее просочилась, девушка лет 19-20.
Придерживая правой рукой форменную шапку на голове, а левой закрывая не застегнутую милицейскую куртку, она резво побежала к кованому забору, окружавшему главное здание учебного заведения, перепрыгивая через лужи на бетонной дорожке и вскочив на бордюр она, балансируя руками, стремительно двигалась к своей цели.
- Леешкааа !!!! Леееехааа !! - весело кричала она, подбежав к забору, лихо вскочила на бетонное основание и схватившись за широкие, кованые прутья ограждения, просунула свое красивое личико между ними.
- Привет, солнце! Представляешь, а я психологию Прозорову сдала с первого раза! - обратилась она к цели своего пути.....
Леха Бровкович уже час ждал свою Кэт у забора школы милиции, он замерз, устал и к тому же дико опаздывал к пацанам на благословение Батюшки в Свято-Никольский собор. Нервно посматривая на свои командирские часы, совсем недавно купленные в магазине "МАЯК", он прохаживался взад и вперед, считая шаги от входа в школу и до боковых ворот, в ожидание той сладкой и вместе с тем не очень приятной минуты, когда он увидит свою Катюшку, Кэтрин, Кэт. Да ну вас! Просто Катю Солнцеву. Он репетировал, проговаривая про себя раз за разом героическую, как ему казалось, новость. ОН, Алексей Бровкович, оперуполномоченный СОБР УВД по Калининградской области едет на ВОЙНУ!!! О как! Ему почему-то казалось, что Катюха будет счастлива узнать эту новость, ну чуток поплачет конечно, обнимет его и скажет что-нибудь из серии:
- Лешечка, я горжусь тобой! Какой же ты молодец! Я буду ждать тебя....
Увидев такое родное и любимое, курносое личико Солнцевой, ее голубые глаза, улыбку, он все забыл и смог лишь выдавить из себя:
- Привет, Катюшка...
Подойдя вплотную к забору и ощутив тепло еще неостывшего от аудитории тела, яблочный запах ее туалетной воды, он на мгновение закрыл от удовольствия глаза, втянул носом воздух и впал в блаженство и какую-то непреодолимую тоску. Ему дико захотелось ее обнять, схватить в охапку, прижать к себе и простоять вот так вечность, не отдавая никому, слиться с этим маленьким и таким близким человечком в одно единое, понятное только им двоим создание. Он не слышал как она ему что-то рассказывала, яростно жестикулируя руками, постоянно закутываясь в куртку и поправляя съехавшую на бок шапку, открыв пряди светлых волос и любимую его косичку.
Приблизившись вплотную к забору, Алексей просунул руки между прутками и нежно, как мог, поправил на ее голове шапку, провел обратной стороной ладони по щеке, почувствовав такой знакомый атлас ее кожи, и, перебив ее щебетание, оборвал:
- Кать...Мы улетаем.
- Куда? - удивленно и с тревогой спросила Катя.
И тут все заученные заранее героические фразы как-то сами по себе вылетели у него из головы. На какое-то мгновение Алексей замялся, подбирая ту единственную фразу, способную оправдать, смягчить, не обидеть, не расстроить любимого его человека, дать понять ей что это - надо, это - правильно, что он по другому не может.
- Леш. Ты меня слышишь? Куда, солнце?
- В командировку. - не громко сказал он, отвернув чуть в сторону голову.
- В какую, дорогой? Куда, Лех!? - уже с надрывом спросила его Катя.
- На Кавказ, Кэт. Солнце! Да мы в Минеральных Водах стоять будем. Там тихо, Кать.
- Не обманывай! - шепотом прокричала она, еле сдерживая себя, чтобы не заплакать, не зарыдать, не закричать на весь мир. Бровкович, ты что делаешь со мной, милый? Не езжай туда, Лешенька! Прошу тебя, любимый!!! - шептала она.
Огромные, горячие слезы покатились ручьем из ее глаз. Так тихо, так скромно и так невыносимо...
- Ну ты что, Катюш?! Ты чего, девочка моя? - перейдя тоже на шепот, сказал Алексей. Мы на 45 дней и я здесь, Катюш! Не плачь! Ну ты что?
Притянув ее к себе, он как мог обнял ее, как позволял ему это сделать забор. Она, зарывшись в его бушлат, тихо плакала и только подрагивание ее тонких плечей выдавало в ней эту слабость. Вырвавшись из плена его теплой куртки, она подняла голову, встала на носочки, взяв руками его голову, нежно поцеловала в губы. Теплые слезы покатились по щекам Алексея и он уже не мог понять чьи это слезы, ее или его, комок подкатил к его горлу, не давая ему вздохнуть, то останавливая сердце на пол- такта, то заставляя его бешено биться.
Это могло бы продолжаться, наверное, вечность, а может быть и больше, пока их страсть не оборвал женский голос:
- Катюх, заканчивай давай! Козырев уже пришел, спрашивает, где ты?
С этим словами внезапно появившаяся из-за входных дверей, женская голова с такой же скоростью исчезла внутри холла школы.
Алексей, машинально глянув на часы, только сейчас понял, что он дико опаздывает на Благословление, и тем более на собрание в отряде.
- Катюш! Любимая! Я опаздываю! - немного с тоской в голосе сказал он.
Мы завтра вылетаем из Храброво. В 10-00. Ты приедешь?
- Конечно! - ответила Катя, - конечно, милый.
Подожди! Не уходи! - с этими словами она схватила отстранившегося было Леху, с силой притянула его к себе и, приблизившись вплотную к его лицу, шепотом сказала.
- Бровкович, мы будем тебя ждать! Ты ведь пойми, я не просто так это говорю!
Я люблю тебя, Лешка! - с этими словами она слегка оттолкнула Алексея, на долю секунды задержала на нем свой взгляд и, развернувшись, побежала назад в школу. Проводив ее взглядом, пока она не скрылась в здании, Леха еще пару минут стоял, переваривая в голове произошедшее и слова Екатерины, перевернувшие все у него внутри.
Он сильно, до хруста в пальцах, сжал ладонями прутья забора, закрыл глаза, и уткнувшись в них лбом, простоял так, погрузившись на мгновенье в тихое забытье. Очнувшись, еще раз взглянув на часы, он резко развернулся и, отчаянно размахивая рукой, крикнул
- Эй!! Таксииии!
Старый Мерседес притормозил, Леха запрыгнул на заднее сиденье, удобно устроившись у двери, он прикоснулся виском к запотевшему стеклу и еле слышно скомандовал:
- На Менделеева! В церковь!
С этими словами машина тронулась с места и помчала лейтенанта Бровковича по мокрым калининградским улочкам, по брусчатым мостовым, мимо парков и скверов, между желтых немецких домиков, покрытых красной черепицей, и серых унылых хрущевок. Провожая глазами этот мокрый пейзаж и всем телом ощущая горячий воздух печки, он прислушался к тихому бормотанию Радио Бас из приемника Мерседеса:
- Сегодня президент Ельцин в очередной раз подтвердил готовность страны к выборам и сказал, что все правоохранительные органы страны не допустят провокаций и срыва мероприятия......
Слова диктора становились все слабее и не разборчивее, негромкое тарахтение дизеля и размеренное покачивание кузова по дороге сделали свое дело, его глаза закрылись, и он медленно и сладко начал погружаться в царство Морфея.
