Освобождение
Собрав в своей штабной комнате командиров отрядов, комендант, получив от них обобщенные данные о положении и количестве потерь, закурив, доложил обстановку на ближайшее утро:
- Ну что, товарищи офицеры. Положение у нас, мягко говоря, складывается критическое. Раненые, как Вы знаете, начали потихоньку умирать, все наши попытки пробиться из окружения, увы, провалились. Поэтому либо нас завтра, сегодня, - поправился он, - освободят, либо будем пробиваться окончательно, обведя сосредоточенные и усталые лица офицеров, он продолжил:
- Сейчас я выйду на Ханкалу. Дырчик взорвался, поэтому радиообмен совсем ограниченный, бережем батареи. Посмотрим, что нам эти мудаки ответят, и по результату будем решать.
Зашевелившийся народ согласно закивал головами и с какой-то надеждой все посмотрели на радиостанцию и ловко управляющимся с ней "КАШТАНА".
Подойдя к станции и, взяв в руку переговорное устройство, еще раз оглядев напряженных командиров, Пак вышел в эфир:
- Второй - Крепости. Второй - Крепости.
- Второй на связи. Крепость, ты чего на связь не выходишь, - тревожно затараторил Второй.
- Второй, у нас батареи сели. Что с деблокированием? - зло бросил в трубку комендант.
- Парни, продержитесь еще до 12 часов. Колонна уже выходит. Мы собрали все, что можно.
- Второй, у меня трехсотые уходят. Вы нас три дня назад обещали вытащить.
- Крепость, чехи уходят. Просят коридор. До двенадцати, Крепость. С утра будет артиллерия и авиация работать, вывесите белые флаги по углам, чтобы вас не накрыли, а к двенадцати броня должна пробиться. Как понял меня?
- Понял хорошо, Второй, - с заметной радостью в голосе ответил Пак.
- Все! Тогда до связи. До двенадцати, парни.
Выключив питание радиостанции и отпустив тангенту, комендант затушил сигарету и повернулся к сидящим в комнате:
- Итак, все слышали?
- Они там что, совсем гоняют? - возмутился Бусловский. Мы сейчас простыни вывесим, а черти подумают, что мы сдаемся. Это как, Сергеич?
- Твои предложения, - сухо оборвал его Пак.
- Там в актовом зале шторы красные есть, нарвем и вывесим.
- Принимается. Займешься этим. Остальным к утру подготовиться к прорыву, все, что не сможем унести, подготовить к уничтожению. Понятно?
- Куда убитых сносить, товарищ полковник? - с грустью спросил командир Тюменского СОБРа.
- Убитых сносим на первый этаж, собираем в комнату, где вованы и Валов лежат. Еще вопросы?
- Кассеты можно с кем-нибудь передать в Ханкалу на связь?
Все повернулись и посмотрели на стоящего в проеме капитана с камерой в руках, жадно снимающего все происходящее.
- Какие кассеты? А!? Свои? - Как будто что-то вспомнил комендант.
- Жень, нахер это все нужно, - с улыбкой спросил он у оператора, который изо дня в день как тень шнырял из одного крыла здания в другое, снимая своей любительской камерой происходящее. Были моменты когда он, путаясь в ногах, получал большую порцию крепких, матерных выражений и улыбок в объектив.
- Ну как зачем? А дети? - задумавшись, ответил он.
- Какие дети? - удивился комендант.
- Наши, Сергеич,- опустив камеру, стыдливо посмотрел он на Пака. Они должны это видеть, своим детям про нас рассказать.
- Дети. - с грустью и тоской в голосе процедил комендант, на минуту задумавшись.
- Так! Херни на неси! Сам отвезешь! Все, не обсуждается! Если нет вопросов, все по местам.
Загромыхав табуретками, и живо обсуждая итоги совещания, командиры заспешили к своим отрядам довести до людей поступившие добрые вести.
Бусловский бодрыми, широкими шагами почти бежал в правое крыло, раздавая пока еще в голове задачи и распоряжения. Пройдя актовый зал и еле разглядев в свете самодельных свечек куски красной ткани, валяющиеся на полу среди различного хлама, он вошел в коридор и уперся в плотно стоящих своих бойцов со снятыми шапками и опущенными головами.
- Чего тут? - расталкивая всех локтями, крикнул он.
- Леха умер,- кто-то тихо сказал.
- Как умер. Вы чего парни? - выпалил он и, растолкав всех, увидел носилки у стены, тумбочку с двумя тоскливо горящими свечками на ней и Бровковича с закрытыми глазами. Он как будто просто заснул, просто прикрыл от всего этого ужаса глаза. Рядом с ним на табуретке с неразлучным пулеметом тихо плакал Галеев, опустив голову, и сняв с нее вязаную шапочку.
Бусловский сел рядом с носилками на корточки и, схватив Леху за рукав куртки, с болью в голосе процедил:
- Ну что же ты, Лешка? Завтра все закончится. Лех, ну что же ты так? - и сжав с силой в кулаке свою шапку, застучал об край носилок. Встав и посмотрев на умиротворенное лицо Алексея, Вилорий запустил руку к себе за пазуху и, вытащив оттуда краповый берет, нагнувшись, положил его на грудь Бровковичу.
- Значит так, парни! Сегодня к двенадцати нас обещали вытащить, поэтому сейчас слушай мою команду..., - с этими словами он передал информацию, полученную на совещании, раздал необходимые распоряжения и, похлопав Галеева по плечу, заспешил в актовый зал.
Холодное, туманное утро разбудило округу шипением и гулкими хлопками разрывов снарядов ствольной артиллерии, бившей откуда-то с севера из-за холма. Обвешав здание комендатуры кусками красной материи, весь личный состав, тревожно озираясь при каждом близком разрыве, стаскивал на первый этаж все ценное, что могло быть взято с собой. Два доктора руководили стаскиванием со всех концов раненых, попутно делая им перевязки из последних запасов бинтов, и прикрикивая на срочников, помогавшим им переносить лекарства от одних носилок к другим.
С каждым часом интенсивность огня боевиков затухала, переходя то в вялые перестрелки в районе детского сада, то в одинокую дуэль снайперов в левом крыле.
Включив на прием радиостанцию, Пак с нетерпением ждал выхода в эфир командира танковой группы, шедшей со стороны Грозного и завязавшую бой уже на подходе к ж/д вокзалу.
- Крепость, я - Сто пятый. Крепость, я - Сто пятый. Как слышишь меня? - внезапно появился голос танкиста.
- Сто пятый, Крепость. Слышу тебя отлично, - с радостью в голосе почти закричал Пак, вырвав из рук Блинова трубку.
- Мы в квартале от вас, встречайте. Вижу движение в окнах здания напротив, прикройте.
- Давай, парни! Прикроем сейчас, - выпалил комендант и, бросив трубку, помчался к окну высматривать долгожданную колонну.
Окутанные молоком тумана два Т-72 в сопровождении БТРов и БМП вынырнули почти у самых въездных ворот комендатуры и, задев кирпичный забор ворвались во двор, заполняя собой все пространство. Немного постояв с заведенными движками и крутя в разные стороны стволами, вся кавалькада ожила, открывая люки и выпуская наружу озиравшихся по сторонам людей в форме. Им навстречу с опаской и неуверенно со всех сторон начали выползать до чертиков уставшие и небритые защитники комендатуры. Закинув за спину оружие и улыбаясь широченными улыбками, они стали обнимать гостей, хлопая их по плечам и крепко сжимая ладони. Кто-то стрелял у приехавших сигарету, кто- то жадно пил свежую воду из фляги, а кто-то молча стоял, опершись об холодную броню БТРа и, о чем-то улыбаясь, думал.
Открыв остатки входных дверей и поддерживая забинтованных раненых, все стали грузить их в БТРы и БМП, накрывая сверху синими армейскими одеялами. Оба доктора бегали от машины к машине, раздавая последние указания насчет их транспортировки, лечения. Когда все трехсотые были под защитой брони, настал черед погибших. Их аккуратно выносили и складывали в два ряда справа от входа в комендатуру. Грязные ботинки и землянисто-серые руки выбивались из-под накинутой на них материи и просто курток, лежащих на лицах убитых. Все улыбки мгновенно исчезли, и только глаза, наполненные болью и тоской, могли выдать в людях их переживания и тоску. Галеев и Святогор, отпихнув плечами двери, вынесли тело Бровковича и, поставив носилки на землю, поправили лежащий на груди у него берет.
Со всех концов двора и этажей здания к погибшим начали стекаться ребята и уже через несколько минут сто с лишним человек, вскинув в воздух стволы своего оружия, молча, салютовали погибшим, меняя магазин за магазином, отдавая последнюю почесть лежащим здесь героям.
- Спасибо Вам, парни! Мы будем помнить Вас! Память о Вас не умрет в наших сердцах,- просто и лаконично произнес комендант, успокаивая комок, внезапно подкативший к его горлу.
