Г.Н.Захаров (командир 43 иад): «Мы до памятного 22 июня приняли еще ряд мер. Все отпускники были отозваны и вернулись в части, увольнения в субботу и воскресенье я отменил, было увеличено число дежурных звеньев, эскадрилий. Вот, собственно, в те дни я и прилетел на дивизионные курсы командиров звеньев... Сначала пришла директива [Директива №1] за подписью С.К.Тимошенко и Г.К.Жукова. Она начиналась словами: «В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев…»
Надо ли говорить, что за те считанные часы, которые оставались до начала войны, рассредоточить десятки авиационных полков, сотни машин, скопившихся на приграничных аэродромах, да еще и таких, скажем, машин, как «миги», на которых никто, кроме отдельных командиров полков и эскадрилий, не летал, оказалось невозможным. Поэтому после первых массированных ударов с воздуха по приграничным аэроузлам уцелели и сохранили боеспособность только те отдельные авиационные полки и эскадрильи, которые согласно планам предвоенных летних учений уже находились на полевых аэродромах и площадках...»
Командир авиадивизии однозначно говорит, что до Директивы №1 не было указания о рассредоточении ВВС. Однако, он не говорит, что 21 июня части ВВС ЗапОВО были приведены в боевую готовность, а днем это указание было отменено. В 10-й сад часть самолетов остались рассредоточенными...
Н.А.Козлов (162-й иап 43-я иад): «[21.6.41] Этот вечер я провел со своей маленькой семьей в парке. И никто из нас не предполагал, что остались считанные часы до роковой минуты, предопределившей на годы не только нашу личную жизнь, но и жизнь всей нашей Родины... В 17 часов я заступил на дежурство на аэродроме. Оно проходило, как всегда, спокойно, но звонки из штаба дивизии были частыми. Часа через два было получено распоряжение подготовить все для приема самолетов ночью. Я поинтересовался:
— Кто будет?
— Это не ваша забота. Подготовьте и доложите, — ответили мне.
Закончив подготовку к приему, я доложил о готовности. На мой запрос, когда ориентировочно будет посадка, дежурный штаба дивизии ответил: данные получите дополнительно.
К 23 часам связь со штабом дивизии прекратилась. Телефонист сообщил, что повреждена линия. Около 24 часов меня сменил заместитель командира соседнего полка капитан Корягин.
— Как дежурство, Николай?
Я высказал удивление, что ни один самолет так и не прилетел.
Корягин в раздумье произнес: «Да, что-то делается, а что – непонятно»…
Резкие завывания сирены подняли нас на ноги. Было около пяти часов… Простившись с женой и спящей дочуркой, взяв летное обмундирование, я побежал на аэродром…»
Факт об ожидании прибытия каких-то самолетов около 19 часов 21.6.41 интересный. Однако, из-за большого расстояния от границы до аэродрома, расположенного около города Могилев (300 км), трудно связать этот факт с ожиданием или не ожиданием войны на рассвете 22 июня.
И.Гейбо (зам.командира 46 иап 14 сад): «У меня в груди похолодело. Передо мною четыре двухмоторных бомбардировщика с чёрными крестами на крыльях. Я даже губу себе закусил. Да ведь это «юнкерсы»! Германские бомбардировщики Ю-88! Что же делать?.. Возникла ещё одна мысль: «Сегодня воскресенье, а по воскресеньям у немцев учебных полётов не бывает». Выходит, война?..»
Ф.Я.Фалалеев (1-й зам.начальника ГУ ВВС КА): «В ночь на воскресенье 22 июня 1941 года я решил поехать в город Луцк, где находился штаб [14 сад]. Мы с комиссаром дивизии М.М.Москалевым легли спать часов в 12 ночи... Около 4-х часов утра, раздался телефонный звонок. Нас по тревоге вызывали в штаб дивизии… В это время раздались взрывы бомб, сброшенных немецкими бомбардировщиками на аэродром и город Луцк…»
Представителю ГУ ВВС КА в ночь на 22 июня ничего не известно об ожидаемом начале войны на рассвете. Похожий случай мы видели в ЛВО, когда начальник отдела ГУ ВВС КА звонил командующему ВВС. Этот факт подтверждает, что в ГУ ВВС КА в ночь на 22 июня не ожидали начало войны на рассвете...
М.А.Ильченко (128 бап, 12 бад): «21 июня, командир взвода Гребенников принёс увольнительные всем двадцати солдатам на 22 июня с 6-00 до 20-00...
Вечером мы встретили знакомых хлопцев из аэродромной роты, которые рассказали нам, что по тревоге подняли караульную роту и роту обслуживания. Приказали все самолёты со стоянок убрать и замаскировать их на опушке леса. [Вероятно мероприятия проводились в рамках ШТ Тараненко от 21.6.41]
Целый день катали самолёты танкеткой и вручную. «Командирам, наверное, нечего делать и они заставляют нас катать самолёты с места на место, чтобы мы не скучали» — говорили они. Другие добавляли со значением: «Командование говорит, что будут учения». «Ученья так ученья, нам-то что, нас это не касается, нас командование освободило от учений и выдало увольнительные» — думали мы...
В 5 часов 22 июня 1941 года, как и договаривались, дневальный разбудил всех, кто должен ехать в Витебск… В 5-25 защелкали динамики и грозный голос объявил: «Внимание, внимание, внимание! Боевая тревога, боевая тревога, боевая тревога!» Весь городок сразу пришёл в движение...»
Ф.П.Полынин (командир 13 бад): «Особое внимание я уделял ночным полетам. Некоторые командиры… в шутливой форме, начали жаловаться: «Жены развод просят. По неделям в дом не заглядываем...» 21.6.41 к нам… из Минска прибыла бригада артистов… Было уже за полночь, когда… отправили их обратно в Минск. Только пришел домой и лег спать, как раздался продолжительный телефонный звонок. «Боевая тревога!» — слышу взволнованный голос дежурного по штабу.
— Откуда сообщили?
— Из Минска...
— Сигнал тревоги немедленно передайте во все гарнизоны, — приказал я дежурному. Сам быстро оделся и побежал в штаб... Снимаю трубку, связываюсь с командирами полков. Те уже готовы, ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то, встреча с истребителями там-то. Звоню в штаб ВВС округа, чтобы доложить о готовности, Его начальника полковника С.А.Худякова на месте нет, командующего ВВС И.И.Копеца — тоже. На наш запрос: «Готовы ли к боевой работе истребители, как предусматривается планом?» — поступил ответ: «Их не будет. Лететь на задание без сопровождения…» На всякий случай делаем еще один запрос. Нам отвечают: «Выполняйте задачу самостоятельно. Прикрытия не будет…»
В.В.Толстиков (стрелок-радист 24 сбап 13 бад): «Война для меня наступила в 2 часа утра 22 июня. Полк был поднят по тревоге, и в 3-30 всем полком мы были в воздухе, взяв боевой курс на Запад, к р.Буг, чтобы бомбить переправляющиеся танки фашистов. Мы прицельно сбросили бомбы на противника, но на обратном пути нас настигли немецкие истребители «Мессершмидты», а мы шли без всякого прикрытия своих истребителей, и «Мессершмидтам» удалось сбить половину самолетов нашего полка. В числе сбитых самолетов был и мой самолет. Правда, мне и штурману удалось выброситься из горящего самолета…»
Е.В.Кояндер (сотрудник штаба 59 иад, Минск): «Подъем! Боевая тревога!» — набатом ворвалась в комнату команда ответственного дежурного по дивизии. Командиров, жильцов общежития, в котором проживали такие же временные холостяки, как и я, словно ветром сдуло с коек. На ходу застегивая поясные ремни и портупеи, расправляя складки на гимнастерках, спешим в учебный класс, чтобы получить личное оружие. Кто-то походя сорвал с календаря вчерашний листок. На очередном заалело: «22 июня». Я взглянул на часы — четыре утра.
В классе дежурный проверял по списку собравшихся. Что делать дальше — никто не знал. Наша дивизия находилась в стадии формирования. На случай тревоги еще не составили даже расписания действий личного состава штаба. Однако все-таки надо проверить связь с аэродромами. Вызываю Пуховичи. Отвечают немедленно. Тревога там уже объявлена. Собственно, так и должно быть: дежурный по дивизии по получении сигнала тревоги обязан немедленно оповестить штабных командиров и передать этот сигнал в подчиненные авиачасти.
«Наверное, штаб ВВС проверяет нашу бдительность в выходной день», — высказал я предположение...»
И.Г.Старчак (начальник парашютно-десантной службы ЗапОВО): «Утром 21 июня 1941 года, испытывая новый парашют, я повредил ногу… Смеркалось, когда в палату вошел мой начальник по службе в штабе ВВС ЗапОВО полковник С.А.Худяков [НШ ВВС ЗапОВО]. Он тоже оказался в числе больных: у него определили острый плеврит…
Я не заметил прихода полночи. Об этом возвестил перезвон кремлевских курантов. Наступило воскресенье 22 июня. Худяков ушел... Пробудился я от какого-то толчка… Со стороны нашего аэродрома донеслись четыре сильных взрыва... Запрыгал на здоровой ноге в палату полковника Худякова. Он говорил по телефону. Я понял: с дежурным по штабу округа. Наконец Сергей Александрович положил трубку. Я молчал, ожидая, что он заговорит сам. По его лицу видел: произошло что-то очень серьезное, такое, о чем даже не хватало духу спросить…
Худяков на мой невысказанный вопрос ответил: «Погоди, капитан, сейчас позвоню командующему...» Из трубки донеслось: «Он на заседании Военного Совета». Худяков тяжело вздохнул, машинально поправляя выведенные из брюшной полости наружу резиновые трубки: «Вот что, парашютист: кажется, началась война. Не вовремя мы с тобой здесь очутились...»
А.А.Горобец: «С мая 1941 личный состав [39 бап] размещался в лагерных палатках лесистой местности в районе аэродрома. 22.6.41 в 4 часа утра была объявлена боевая тревога в связи с началом войны с Германией... Из пяти авиаэскадрилий... взлетели самолеты трех. Четвертая и пятая авиаэскадрильи... были подвержены штурмовке немецких самолетов...»
И.И.Коновалов: «Мне предложили пойти учиться в бомбардировочное летное училище, которое было организовано в городе Слоним… Весной нас повезли в лагеря, располагавшиеся у села Михалишки [26 км от границы], где мы продолжили летную подготовку. Обучение продолжалось вплоть до 22.6.41. В субботу офицеры уехали в гарнизон к семьям. На аэродроме остались лишь курсанты, да несколько дежурных офицеров. Утром вдруг прошел слух, что война началась. Объявили тревогу.
Мы взяли шинели в скатках и противогазы, опустили полога палаток, по две ветки на них кинули, вроде как замаскировали. И ведь никому в голову не пришло рассредоточить самолеты! Они стояли в центре аэродрома крыло к крылу. Как сейчас помню семнадцать красавцев СБ и напротив них столько же Р-5-ых. Днем пошли в столовую, пообедали. Дело уже к вечеру. Вдруг летят бомбардировщики Хе-111, я их насчитал двадцать четыре штуки… Немцы закончили бомбометание, начали разворот и в это время хвостовые стрелки стали обстреливать нас из пулеметов… Вся стоянка горит. От семнадцати самолетов СБ в целости остался только один самолет. От Р-5-ых — ни одного…»
Н.С.Скрипко (командир 3 дальнебомбардировочного корпуса): «Далеко за полночь я лег спать… На рассвете 22 июня 1941 года, меня поднял телефонный звонок. Оперативный дежурный по управлению авиакорпуса доложил, что из Минска меня вызывают к аппарату ВЧ… Я приказал дежурному передать НШ авиакорпуса, чтобы он, не теряя времени, подошел к телефону, а сам начал быстро одеваться. Мгновенно последовал повторный звонок. На этот раз докладывал уже НШ: «К аппарату ВЧ вызывают именно вас». Бегу в штаб...
Около 4-40 минут к телефону подошел командующий ВВС ЗапОВО генерал-майор И.И.Копец. Он сразу же задал вопрос: «Имеете ли вы какие-либо указания из Москвы?» Я доложил, что не получал никаких указаний, и в свою очередь спросил: «Что случилось?» Копец возбужденно скороговоркой ответил: «Немецкая авиация бомбит аэродромы Лида, Белосток, Гродно, Пружаны, Барановичи и другие. На аэродромах горят наши самолеты. Немедленно приведите все части авиакорпуса и Смоленского авиагарнизона в боевую готовность. Если не получите боевую задачу из Москвы, вам ее поставит округ…»
А.А.Аветикян: «О начале войны… нам сообщили в казарме на рассвете 22.6.41 от командиров 7-й воздушно-дсантной бригады 4-го ВДК, в котором я проходил службу. Корпус, закончив формирование в мае 1941 г., дислоцировался в военном городке близ местечка Марьина Горка южнее Минска… Начало боевых действий можно считать 22.6.41, когда по приказу исполняющего обязанности командира корпуса Казанкина группа боевого охранения из 7-й бригады была направлена на запад по шоссе для соприкосновения с передовыми отрядами наступающего врага…»
З.И.Кондратьев (представитель ВОСО в ЗапОВО): «Увидев меня, Матишев подошел и доложил, что строительство идет полным ходом. А когда мы остались наедине, он сказал: «Разговорчики идут: не сегодня-завтра война с немцами. Крестьяне говорят, что немцы наводят на нас пушки». «Как реагируют на это бойцы и командиры?» — осведомился я.
— Говорят: пусть попробуют сунуться… «Возможно, фашисты затевают крупную провокацию? — размышлял я. — Ведь они часто теперь нарушают нашу границу». В Москву я прибыл на рассвете 22 июня. День предвещал быть теплым, солнечным, и москвичи торопились за город. Выйдя на площадь перед Белорусским вокзалом, я стал искать такси. Вдруг за спиной услышал: «Товарищ генерал!» Я обернулся.
— Вы Захар Иванович Кондратьев?
Передо мной стоял запыхавшийся старший техник-лейтенант. Вскинув руку к пилотке, он представился и передал приказание начальника ВОСО генерал-лейтенанта Н.И.Трубецкого: прямо с вокзала прибыть в штаб.
— Что-нибудь случилось?
Старший техник-лейтенант как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Распахнув дверцу, он предложил сесть в машину. Через минуту мы уже неслись по московским улицам в сторону Арбата. Только теперь мой спутник проронил: «Там, откуда вы приехали, неспокойно». Я все понял. За время, которое мне пришлось провести в дороге, случилось непоправимое. Мыслью перенесся в лес, под город Бельск. Как там сейчас держатся Ахлюстин, железнодорожная бригада, Матишев? «А возможно, это всего лишь крупный инцидент?» — мелькнуло в голове…»
И.Г.Старинов: «В двадцатых числах июня 1941 года ГШ КА намечал провести учения войск ЗапОВО. От Главного военно-инженерного управления РККА на учения командировали двух человек: зам.начальника управления военно-инженерной подготовки подполковника З.И.Колесникова и меня, занимавшего в ту пору должность начальника отдела заграждений и минирования… Вечером 19 июня мы выехали из Москвы, чтобы представиться в Минске командованию, а затем продолжать путь в Брест, в штаб будущих учений.
Встречавший нас ст.лейтенант сообщил, что начальник инженерного управления округа генерал Васильев просит прибыть в штаб. «И что ему не спится?» — удивился Колесников. Генерал Васильев, гладко выбритый, подтянутый, являл собою образец отменного здоровья и отличного настроения. Сообщил, что на полигоне к предстоящим учениям все готово, предложил пройти к НШ округа. «Неужели из-за учений все начальство уже в штабе?» — спросил я. «У начальства всегда есть причины недосыпать!» — отшутился Васильев.
НШ округа В.Е.Климовских, в отличие от генерала Васильева, выглядел хмурым, замкнутым. Поздоровался кивком, но от телефонной трубки не оторвался. Минуту-другую спустя извинился, сказал, что крайне занят: «Встретимся на полигоне!» Командующий округом Павлов тоже говорил по телефону. Раздраженно требовал от собеседника проявлять по-больше выдержки. Показали командующему программу испытаний. Он посмотрел ее, недовольно заметил, что инженеры опять взялись за свое: слишком много внимания уделяют устройству ПТ заграждений и слишком мало — способам преодоления их.
В это время вошел Климовских: «Товарищ генерал армии, важное дело...» Павлов взглянул на нас: «Подумайте над программой. До свидания. До встречи на учениях». Пока мы не закрыли за собою дверь, генерал Климовских не проронил ни слова.
Озадаченный и встревоженный увиденным и услышанным, я решил повидать генерала Клича, командующего артиллерией округа. Может, он что-нибудь разъяснит? «Вольф!» — воскликнул Клич, вспомнив мой испанский псевдоним – «на учения? Рад тебе, рад! Только боюсь, сейчас не до учений». Он сообщил, что гитлеровцы непрерывно подтягивают к границе войска, подвозят артиллерию и танки, совершают разведывательные полеты над нашей территорией, а многие командиры в отпусках, большая часть автомашин и тракторы-тягачи артполков забраны на строительство УР. «Случись что — орудия без тяги!» — возмущался Клич – «Павлов каждый день докладывает в Москву о серьезности положения, а нам отвечают, чтобы не разводили панику и что Сталину все известно».
«Но ведь немецкие войска отведены на восточные границы Германии для отдыха?» — осторожно заметил я – «во всяком случае, в сообщении ТАСС от 14 числа так и говорится».
«Я не сотрудник ТАСС, а солдат!» — отрезал Клич – «и привык держать порох сухим. Особенно имея дело с фашистской сволочью! Кому это я должен верить? Гитлеру? Ты что, Вольф?» Продолжить беседу не удалось: Клича срочно вызвали к Павлову.»
[Мы встретили подтверждение того, что командующий войсками ЗапОВО регулярно докладывал в Москву о серьезности положения на границе: «Павлов каждый день докладывает в Москву о серьезности положения, а нам отвечают, чтобы не разводили панику». Представитель инженерного управления КА отвечает словами, которые официально озвучиваются: «Но ведь немецкие войска отведены на восточные границы Германии для отдыха?» Это лишнее подтверждение того, что в Центральном аппарате КА (и в частности в инженерном управлении) не ожидали начало войны 22 июня. Многие свидетельства этого мы рассмотрели в 11-й части.]
«День прошел в подготовке к учениям: уточняли и изменяли пункты программы испытаний в соответствии с пожеланиями командующего округом. В конце дня я попытался еще раз увидеть Клича, но безуспешно. «Поезжайте отдыхать!» — сказал генерал Васильев – «утро вечера мудренее. Случись что-нибудь серьезное, учения давно бы отменили, а все, как видите, идет по плану», В словах начальника инженерного управления был резон. Мы отправились в гостиницу, выспались и ранним утром 21 июня, в субботу, выехали поездом в Кобрин, где располагался штаб 4 армии, прикрывавшей брестское направление; необходимо было повидать начальника инженерных войск армии полковника А.И.Прошлякова, обсудить с ним изменение программы учений.
Добрались до Кобрина к вечеру. Прошляков подтвердил, что фашисты подтягивают к Западному Бугу военную технику, соорудили множество наблюдательных вышек, на открытых местах установили маскировочные щиты. «Нас предупредили, что германская военщина может пойти на провокации и что поддаваться на провокации нельзя», — спокойно сказал Прошляков – «Ничего. Слабонервных в штабе армии нет». Начальник инженерного управления устроил нас на ночлег в собственном служебном кабинете. Условились, что поутру вместе поедем в Брест... Около двадцати двух часов возвратились в штаб. Дежурный доложил: звонили из округа, учения отменены, нам следует возвратиться в Минск. Невольно вспомнились доводы генерала Васильева...
«Неужто немецкие генералы решатся на провокацию?» — сидя на краю штабного дивана и стягивая сапоги, спросил Колесников… «Спи спокойно, Захар Иосифович! Утром все узнаем!» — ответил я. Мы проснулись внезапно. То ли взрывные работы, то ли бомба с самолета сорвалась... Разрывы, следуя один за другим, слились в чудовищный грохот…»
В 4-30 утра на квартире 1-го секретаря ЦК КП(б)Б П.К.Пономаренко раздался телефонный звонок — командующий округом Д.Г.Павлов сообщил о событиях на границе. В 4-45 началось совещание командования и начсостава округа.
Распоряжение: «Бобруйск Командиру 47 ск. Управление и части отправить по железной дороге эшелонами… Начало перевозки 23.6.41. Обеспечьте погрузку в срок по плану. Сохранить тайну переезда. Перевозочных документах станцию назначения не указывать. Вопросу отправления свяжитесь лично с «З» Белорусской. Доносить каждом отправленном эшелоне шифром. Климовских. 21.6.41.»
На документе отметка: «Аналогичные указания 21.6.41 даны командирам 17-й сд 21-го ск, 50-й сд, 44-го ск, 121-й и 161-й сд». « Начало перевозки было установлено для 50 сд – 22.6.41, для 161 сд – 23.6.41, для 21 ск 17 и 121 сд – 24.6.41.» Возможно, происходило увеличение количества соединений у границы для парирования увеличения численности немецких войск...
М.Ю.Заполь (прораб управления аэродромного строительства НКВД): «22.6.41 рано утром местные жители стали говорить, что началась война. В 12 часов на строительной площадке собрали на митинг вольнонаемный состав строителей (военнослужащие и заключенные отдыхали в воскресенье в бараках) и по радио заслушали выступление В.М.Молотова... Примерно в 13-00 из-за леса, примыкающего к строительной площадке, на низкой высоте появилась эскадрилья самолетов с черными крестами на фюзеляжах... Самолеты... развернулись и открыли огонь по собравшимся...»
В представленных материалах отсутствуют даже намеки на следы мифической директивы (директив) ГШ. Также отсутствует подтверждение, что в рамках этих директив поднимались мехкорпуса округа. А вот случаи подъема соединений по личной инициативе имеются...
В частях, посвященных КОВО, имеется всего несколько упоминаний о вскрытии красных пакетов. Одно из них это НШ 62-й сд 15-го ск П.А.Новичкова: «В 3-00 по распоряжению штакора 15 штаб был поднят по тревоге, в распоряжении был указан литер о вскрытии пакета и карт...»
Эту информацию не подтверждает командир 15-го ск, а НШ 15-го ск приводит совершенно иную информацию: «Примерно в 3-20 22.6.41 командующий 5-й армией… передал, примерно, следующее: «Немцы кое-где начали вести бой с нашими погранзаставами. Это очередная провокация. На провокацию не идти. Войска поднять по тревоге, но патронов на руки не выдавать…» Поднять войска по тревоге — это не вывести их в районы сосредоточения по «Планам прикрытия»...
Г.И.Шерстюк (командир 45-й сд 15-го ск) в принципе подтверждает информацию НШ 15-го ск и указывает, что приказ на вскрытие пакетов отдал он сам: «В 8-00 – 8-30 НШ сд полковник Чумаков восстановил связь… и вызвал меня к телефону. На мой первый вопрос: «Каковы распоряжения свыше на действия 45 сд», — получил ответ комкора 15 через НШ 45: «Провокация, частям сд быть в гарнизонах в полной готовности, категорически запретить погранотряду ведение огня, ждать дополнительных распоряжений». Проинформировав НШ штаба дивизии о положении на границе, о вскрытии пакетов мобпланов...»
К.К.Рокоссовский (командир 9 мк): «Около четырёх часов утра 22 июня по получении телефонограммы из штаба вынужден был вскрыть особый секретный оперативный пакет...» К.К.Рокоссовский пишет, что вынужден был вскрыть пакет. Следовательно, такого приказа он в телефонограмме не увидел. Только в 9-27 он получает ШТ приказ о том, что следует приступить к выполнению плана прикрытия.
Н.П.Иванов (НШ 6-й армии): «Командующий КОВО запретил выдвигать части прикрытия, приводить войска в боевую готовность, а тем более усиливать их даже после обстрела госграницы и налетов авиации ночью с 21 на 22 июня 1941 года. Только днем 22 июня это было разрешено...» Из этого высказывания НШ 6-й армии можно сделать только вывод, что на рассвете приказа о вскрытии красных пакетов в штабе не получали.
Б.И.Арушунян (НШ 12 армии): «Возьмите бумагу, карандаш и записывайте, — потребовал командующий. Немецко-фашистская авиация сегодня в 3-00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3-30 артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и УР.Приказываю...»
Через час после разговора с командующим округом НШ 12-й армии вызвал к телефону генерал М.А.Пуркаев и по аппарату «Бодо» передал условный сигнал для введения в действие Плана прикрытия государственной границы — «КОВО-41» Получается, что приказ на введение «Планов прикрытия» и вскрытии красных пакетов в КОВО произошло после 4-30 22.6.41 г.
Забегая вперед относительно событий в ОдВО можно сказать, что и там вскрытие пакетов произошло позже, чем такая команда прошла в ЗапОВО.
Е.Е.Мальцев (зам.командира 74 сд): «Примерно в половине четвертого утра 22 июня был получен сигнал «Гроза», по которому следовало вскрыть красный пакет, содержащий план действий корпуса по прикрытию Государственной границы СССР...»
В мемуарах М.В.Захарова нет ни слова об отдаче им приказа на вскрытие пакетов до 3-45...4-00 22.6.41 г.
В тоже время Вам были представлены воспоминания ветеранов войны, которые утверждали, что лично командующий войсками ЗапОВО по телефону после 2-00 22.6.41 начал отдавать приказания о вскрытии пакетов. В указанное время таких указаний не было ни в КОВО, ни в ОдВО.
Нам неизвестно почему Д.Г.Павлов на допросе указал, что прибыл в штаб округа в час ночи 22 июня. Вероятно, не хотел подставлять возможного защитника — наркома обороны Тимошенко. В тоже время, имеются воспоминания согласно которым Павлов находился в штабе до указанного времени.
К.Н.Галицкий (56 сд 4 ск): «Поздно ночью 21 июня, вернувшись из Августова, генерал Кузнецов заехал в штаб армии, ознакомился с последними донесениями и собрался ехать домой. Но тут зазвонил телефон ВЧ. Кузнецов получил приказание генерала армии Д.Г.Павлова находиться у аппарата, ожидая особо важного распоряжения. Командарм тут же вызвал в штаб всех офицеров полевого управления и политотдела армии...»
«Значительно позже 23 часов 21 июня генерала Голубева вызвали в штаб для переговоров с Павловым. Минут через 40 вызвали в штаб и П.И.Ляпина...»
Завершить часть, посвященную ЗапОВО, мне хочется словами Сергея Леонидовича Чекунова: «По изучению комплекса документов ясно видно, что Павлов четко выполнял все приказы Генштаба. Никакой отсебятины, только выполнение приказов». Автор приводит некоторые комментарии С.Л. Чекунова на вопросы, связанные с событиями накануне войн, в комментариях к 23-й части.
