Делай, как я, только без трепа, начальству знать незачем.
В каком только качестве не использовали «кукурузники» По-2 (У-2) и в мирное время, и в годы Великой Отечественной войны. Константину Михаленко (сайт «Я помню») довелось приспособить эту воздушную машину к роли…пикирующего бомбардировщика, причем делалось это втайне от командования.
Произошло это в начале 1945 года: «Под Познанью мы базировались на немецком аэродроме. Познань наши войска не могли взять. Долго с ней возились, а потом командующий допер, и послал нашу дивизию работать днем. Мы слетали, доложили, что зенитный огонь слабый и к нам хлынула вся пресса и все начальство. Ну, это понятно - почти безопасный боевой вылет».
Относительная слабость немецкого зенитного огня в окруженной Познани, возможно, объясняется тем, что в «котле» подходили к концу запасы боеприпасов. Уж больно «затратен» зенитный огонь…
Обстановка требовала особенно точного бомбометания. Михаленко приял решение: «Чтобы увеличить вероятность попадания я решил бомбить с пикирования».
А ведь ранее считалось, что «на По-2 бомбить с пикирования нельзя, потому что подвешенные под фюзеляжем бомбы могут задеть перекладину шасси. К тому же сотки вешали только под фюзеляж, поскольку это самое крепкое место, а под крылья можно было пару пятидесятикилограммовых бомб».
Но Михаленко решил рискнуть: «Я много раз хулиганил за войну. Делал не то, что полагается, но то, что нужно, с моей точки зрения».
Крайне рискованная бомбардировка с пикирования прошла благополучно: «Ребятам перед вылетом сказал: «Делай, как я, только без трепа». Пошли. Шли, как положено, строем клин на 1500 метров. Перед Познанью дал команду перестроиться в правый пеленг. Вышли на цель, переворот через крыло и в пикирование. Отбомбились точно. Оборачиваюсь - все, как один, идут за мной».
Но этим дело не кончилось, появились немецкие истребители: «Стал уходить от цели, а там нас ждут два «фоккера». Нас должны были прикрывать истребители, но где они. Что делать? Встать в круг? Не тот у нас огонь. Дал команду разойтись. Все шмыг в разные стороны. Пока они сообразили за кем гнаться, наши успели разбежаться. Одного все-таки они прихватили. Он, правда, не упал, а сел. Я тут же сел рядом. Штурман и летчик были ранены. Их я посадил в заднюю кабину, а мой штурман встал на крыло и так стоял, пока мы не прилетели на свой аэродром».
И после такого опасного боевого вылета, чудом обошедшегося без потерь личного состава, летчики не стали докладывать командованию о том, что бомбили с пикирования: «Мы же не говорили. Зачем?».
Сейчас может показаться странным такое поведение летчиков – почему лучше помалкивать о том, что применяли крайне рискованный способ бомбардировки? А дело в том, что начальство этот способ могло «не одобрить» и наказать за него. Принцип – «сделай по своему, но начальству не докладывай, как действовал» Константин Михаленко уже и до того использовал:
«Еще летом 44-го нам дали задание разбомбить железнодорожный ферменный мост, чтобы отсечь немцев от Бобруйска, не дать им уйти. Летаем каждую ночь, несем потери, а мост целый. Бомбы либо пролетают между ферм, либо оторвет какой-нибудь кусочек, днем его заварят и все. С технарем обсудил это дело. Добыл где-то стальной трос. Оружейники две сотки, связали тросом, закрепили. Ребята бомбят мост, а я пошел низом, метров на пятьдесят, чтобы не промазать… Те перестали бомбить, отошли увидев, что кто-то идет с фарами. Я зашел. Сбросил. Взрыв - фермы нет, и мы ушли. Я боялся, что меня накроет, но ничего. Ребята прилетели: «Какой-то чокнутый бомбил с включенными фарами». Мы молчим, какой там чокнутый не знаем. Главное мост взорван. Если бы командир узнал, он, не то что на 10 суток, усадил бы меня на месяц».
Вот и в этом случае командир, узнав о несогласованном пикировании над целью в Познани, вполне мог так же «усадить» на гауптвахту. Наверное, летчикам спокойнее было доложить о выполнении боевого задания, не вдаваясь в излишние подробности.
