Русский капитан. Великий Мганга (часть 8)

…Доктор устало выпрямился. Поднял с земли обрывок бушлата и закрыл им лицо обгоревшего солдата.
— Возняк! — Негромко крикнул он.
На его зов повернулся тот самый, вытащивший сигареты, санитар:
— Я, товарищ майор!
— Его… — доктор кивнул на носилки и ног. — Туда же. И оформляйте.
— Есть! — отозвался санитар.
Обо мне словно забыли.
Пока доктор занимался другими раненными, я встал с носилок и медленно доковылял до навеса, под которым раньше, видимо, хранилось сено. Сел на старое тракторное колесо. Было одиноко и грустно.
Неожиданно где-то неподалёку захлопал лопастями вертолёт. Через несколько секунд, его толстая каплеобразная туша проскочила всего в паре десятков метров над нами, и по звуку двигателя стало слышно, что он садиться.
Сразу засуетились санитары.
Из палатки вывели легкораненых. Подхватили носилки с тяжёлыми. Последними с земли подняли убитых.
Мне вдруг стало тоскливо до одури. Госпитальная койка, врачи, уколы — с детства не могу терпеть всё, что связано с больницами. От одного их запаха с души воротит. Я же не ранен!
…Я на мгновение представил, как моей матери позвонят и скажут, что сын в госпитале. Да она на месте умрёт! Нет уж, обойдусь…
И, что бы не попасться на глаза доктору, я как мог быстро доковылял до МТЛБ, спрятался за ней.
Наконец вертушка улетела.
Стали слышны голоса.
— Товарищ майор! Там вторая рота эвакуатор опять запросила. — Услышал я голос одного из санитаров. — Они там ещё кого-то из своих нашли.
Вторая рота — моя рота!
Я обрадовался. Оставалось только спрятаться в МТЛБ и добраться до своих. А там уж что-нибудь наплету…
— Возняк, забрось носилки в машину и пусть Егоров едет. — Услышал я голос доктора.
«Ну, сука, сейчас ты у меня попляшешь!» — Мстительно подумал я.
Я затаился за машиной, дожидаясь пока санитар забросит в её утробу двое принесённых носилок. И когда уже он взялся за ручку двери, что бы захлопнуть люк, я вышел из-за корпуса, резко рванул его на себя, потащил за машину, прижал к броне.
От растерянности тот чуть не упал и болтался в моих руках как здоровая кукла. Вблизи он оказался выше меня на голову. «Если очухается, то сразу подомнёт!» — мелькнула мысль и, что бы не дать ему прийти в себя, я выхватил из кармана разгрузки «эргэдэшку» и ткнул ею прямо ему в зубы, раскровенив нижнюю губу.
— Знаешь что это?
— Ты чё? — Санитар бессмысленно и растерянно уставился на меня. — Ты чё? С ума сошёл? — Из рассечёной губы на подбородок зазмеилась тонкая нитка крови.
— Это, граната «эргэдэ» пять. Хочешь, что бы она у тебя в штанах рванула?
— Чё тебе надо? — В глазах санитара полыхнул ужас.
— Хочешь гранату в штаны!? — Ещё раз процедил я сквозь зубы.
— Нет! — Пробормотал санитар.
— Сигареты гони, сука! — Прошипел я.
— Какие сигареты? — Растерянно залепетал санитар — Ты чё, брателло? Успокойся…
— А те, которые ты у пацана убитого вытащил. «Космос». Не ты их ему давал. Не тебе их забирать!
— Да ты ебанулся! — Санитар торопливо сунул руку в карман бушлата и вытащил мятую пачку. — На, забирай!
Я сунул пачку за пазуху и оттолкнул санитара от себя.
— И не попадайся мне на глаза, гнида!
Вместо ответа санитар юркнул куда-то в сторону.
— Товарищ, майор! — услышал я его жалобный голос. — Там один псих…
Но дожидаться развязки я не стал. Эмтээлбэшка уже пыхнула сизым соляровым дымом и завелась. Я быстро юркнул в десантное отделение и захлопнул за собой люк.
…В роте меня встретили как выходца с того света.
Окинава удивлённо вызверился на меня, когда я вылез на свет из утробы МТЛБ.
— Гоша, ты? А ты чего не в госпитале?
— Места не хватило! — Хмыкнул я. — Там только по предварительной записи…
— Самойлов, хватит фигню нести. Почему не эвакуировался? — Из-за распахнутой двери люка вышел взводный. Он уже был в чёрной вязанной шапке из под которой белел край бинта. В голосе его зазвучали знакомые стальные ноты.
— Да меня доктор осмотрел. Сказал, что всё в норме. — Сходу соврал я. — Эвакуироваться не обязательно. Можно и амбулаторно. Таблетки принимать сказал. Вот и вернулся…
Мрачное лицо взводного неожиданно потеплело. Он долго посмотрел на меня, словно разглядел во мне, что-то новое.
— Ладно. Найди своё оружие. Тебе Окинава покажет, где всё сложили и отдыхай. Выспись хорошенько…
В пустое десантное отделение загрузили носилки с укутанным в брезент чьим-то телом и «эмтээлбэшка» укатила в, густеющие гнилой мокрой серостью сумерки.
Мы с Окинавой спустились в подвал, где расположился на ночёвку наш взвод. Он подвёл меня к углу, где под брезентом громоздилось какое-то железо. Стащил брезент. Под ним оказалась две кучи оружия. Бесформенной грудой лежало изломанное оружие. Обгоревшие, изогнутые стволы, разбитые приклады, раздавленные чудовищным давлением коробки. Разодранные магазины.
С другой стороны ровной кучей лежало уцелевшее оружие. Почти сразу в глаза бросилась знакомая «эсвэдэшка» Мганги.
Я сглотнул комок.
— Расскажи, что случилось?
— А ты ничего не помнишь? — спросил Окинава.
— Ничего. Помню только, что летел как футбольный мяч.
Окинава достал из кармана пачку «Примы», выбил из неё пару сигарет. Одну протянул мне, другую раскурил сам. Выдохнул дым.
— …По нам из миномёта «чечи» врезали. Попали как раз туда, где Кальтербрунер со своими накапливались. А у химика на спине два «шмеля» были. Вроде прямо в них мина и попала. Они тут же сдетонировали. Полный писец!
Под сердцем что-то заныло.
— Ну и кто погиб?
— Селезень, Кузнец, Кострома — сразу. От химика вообще только голову нашли и пол ноги. Их всех с тобой отправили.
Лома только сейчас нашли. Его взрывом на другую сторону улицы выкинуло. Вовку Жданова очень тяжёлым отправили. Обгорел весь. Не знаю, доедет ли до госпиталя…
— Не доедет. — сказал я негромко.
— Жаль… — Лицо Окинавы свело как судорогой. Он судорожно затянулся сигаретой. Закашлялся. Опустил голову.
…Окинава со Ждановым корешились. Оба с подмосковья…
— Ладно, Окинава, давай держись. — Я тронул его за плечо. — Ничего не попишешь. Так ему на роду было написано.
— Я в норме! — Негромко откликнулся Акинькин. Вновь жадно затянулся. Помолчал. Потом глубоко вздохнул и тихо сказал. — Может так оно и лучше для Вовки. Он же как уголь был. Пальцы на руках до костей сгорели. Костяшки торчали как птичьи лапы. Это не жизнь…
— А раненых сколько?
— Без тебя пятеро. Ростовцеву руку оторвало, Даньку и Генку осколками посекло. Малина обгорел и Татарину башку пробило.
— Мгангу забыл. — Кивнул я на, лежавшую у ног, СВД.
— Не забыл. — Ответил Окинава. — Не нашли его. Ни Мгангу, ни ротного. Всё обыскали. Не нашли. Все крыши вокруг облазили, все квартиры. Как испарились. Ни клочка одежды, ни куска.
Два часа искали.
Завтра утром опять пойдём искать. Зеленцов приказал всё перевернуть, но найти…
С расцвем мы уже были на месте разрыва. Взводный выстроил два отделения цепью и мы шаг за шагом обыскивали школьный двор. Третье отделение обыскивало крыши и соседние дворы.
Как быстро земля впитывает кровь. Я только теперь это заметил. Ещё вчера здесь были лужи крови и обрывки тел, а сегодня лишь припорошенная снегом земля. У стены, где мы вчера складывали своих убитых здоровенный штабель ящиков с боеприпасами. За ним несколько солдат. Пехота. Один на обрывках картона и каких-то щепках разогревает банку тушёнки, другой в паре шагов от него сидит на корточках срёт. Остальные, сидят прямо на мокрой земле привалившись к стене. На лицах — тупое безразличие измученных, загнанных лошадей. Им всё равно. Даже инстинкт самосохранения притупился и угас. Чистые зомби!
…Дней пять назад соседнюю улицу перерезал снайпер. Чеченец как-то пробрался за охранение и засел на чердаке пятиэтажки в начале улицы. Первой пулей он снёс полчерепа, сидевшему у стены лейтенанту из полковой финчасти. Второй пулей, сначала разворотил скулу, выбежавшему на звук выстрела солдату, а потом добил его пулей в голову.
Когда мы пришли выкуривать чечена убитых уже вытащили крюками сделанными из проволоки. Мы начали готовиться к штурму пятиэтажки и запросили для поддержки танк. В ожидании его взводный дразнил снайпера, периодически показывая из-за угла край ушанки убитого солдата, надетый на кусок проволоки, которым вытаскивали убитых. Чеченец каждый раз клевал на обманку и стрелял, выбивая то каменную крошку с торца дома, то очередной дырявя шапку.
— Неопытный. — Довольно осклабился Зеленцов. — Дурак! Молодой видно. Азартный. Вместо того, что бы ноги в руки и уматывать — в «ворошиловского стрелка» с нами играет. Ну-ну. Сейчас танк подтянется поиграем…
И здесь вдруг из глубины двора, от беспорядочно сваленных в кучу ящиков с боеприпасами к улице меланхоличной походкой направился «зомби» из пехоты. В руках он тащил цинк с патронами. Мы не сразу сообразили, куда он идёт, а когда поняли, то успели лишь крикнуть: «Стой! Стой, дурак! Там снайпер!» Но он лишь тупо и бессмысленно взглянул на нас и вышел на улицу. Через мгновение бичём щёлкнул выстрел и, солдат рухнул на ящик — пуля прошила голову насквозь, сбив шапку с его головы. А к улице всё той же походкой «зомби» уже подходил второй солдат с точно таким же цинком в грязных, помороженных руках. До смерти ему осталось не больше трёх шагов, когда Вовка буквально в прыжке сбил его с ног и придавил к земле, в паре метров от мёртвой изуродованной головы его напарника, из которой слабыми толчками всё ещё вытекала на асфальт чёрная кровь.
Вовка перекатился через лежащего под ним солдата и рывком выдернул того на себя, вытаскивая из зоны обстрела. Точно через секунду пуля, вздыбила асфальт в полуметре от разбросанных в стороны ног солдата.
— Ты что, идиот!? — Рявкнул, задыхаясь Вовка. Но солдат лишь неуклюже и бессмысленно копошился в его руках, пытаясь освободиться. В бронежилете, «разгрузнике», ватнике и сапогах он вдруг напомнил мне размахивающего клешнями краба, которого перевёрнула неожиданная волна. И память на мгновение осветило неистовое белое солнце того лета. Синь неба. Песок. Почти чёрные от загара тела пацанов нашего отряда. Один раз в своей жизни я был на море. В девяносто первом матери от завода путёвку дали. А уже через год ни завода не осталось, ни лагеря. Завод закрылся, а лагерь достался независимой Украине…
Вовка устал бороться с солдатом и без размаха, коротко ударил того в челюсть. Солдат ойкнул, как-то сразу обмяк и вдруг заплакал по-детски, в голос.
— Не бей! Нас лейтенант послал. Приказал патроны в третью роту нести. Не бей, дяденька!..
…Мы ничего не нашли.
Ни тряпки, ни куска тела. Ничего. Мы обшарили всё вокруг, даже перетащили в сторону ящики с боеприпасами. Но и под ними ничего не было.
После любого, самого мощного взрыва остаются ошмётки тела, осколки костей, клочья волос, обрывки тряпок.
Но они словно испарились. Исчезли.
Люди не исчезают так бесследно.
Мы уже уходили, когда я заметил под ногами какой-то серый обрывок картона. Я механически нагнулся и поднял его. В руках был оборванный край птичьего крыла. Но Мганги или нет — я не знал.
— Что там? — окликнул меня Зеленцов. — Нашёл что-нибудь?
— Нет! — отозвался я. — Ничего. Просто обрывок птичьего крыла…
В эту ночь мне приснился странный сон.
Заснеженная сумрачная равнина без конца и без края, без горизонта и неба. Белый шар, в котором куда-то шагали два человека. Я не видел их лиц. Только спины, но я знал, что один из них наш ротный, а другой Мганга. И что идти им через эту бесконечность целую вечность…