Арсенал революции
удаевским формированиям требовалось оружие. Поначалу на сторону новой чеченской власти перешла часть силовиков республики, в том числе чеченский ОМОН, но, разумеется, дудаевцам требовалось куда больше вооружения. Где его приискать, было очевидно: боевики захватывали воинские части бывшей Советской Армии и других силовых структур почившего СССР. Первым, но далеко не последним набегом стал разгром чечено-ингушского КГБ осенью 1991 года, когда было захвачено несколько сот (по некоторым данным, около двух тысяч) стволов огнестрельного оружия и два миллиона патронов. Мало кто помнит дату 5 октября 1991 года, но с этого дня, с захвата республиканского КГБ, началась полноценная эскалация насилия в Чечне. Около трехсот человек, вооруженных примерно 80 автоматами, захватили арсенал службы безопасности, и вскоре раздали оружие сторонникам Дудаева. В феврале 1992 года Ельцину на стол легла докладная записка председателя Государственного комитета по оборонным вопросам Павла Грачева:
«В течение трех суток, с 6 по 9 февраля, организованными группами боевиков совершены нападения и разгромы военных городков с целью захвата оружия, боеприпасов и грабежа военного имущества.
6–7 февраля разгромлен 566-й полк внутренних войск МВД России, захвачены расположение 93-го радиотехнического полка 12-го корпуса ПВО и пункт дислокации 382-го учебного авиационного полка (пос. Ханкала) Армавирского высшего военного авиационного училища летчиков.
В результате этих противоправных действий захвачено около 4 тысяч единиц стрелкового оружия, нанесен материальный ущерб на сумму свыше 500 млн рублей.
С 18 часов 8.02 по настоящее время в г. Грозном боевики незаконных бандитских формирований Чеченской Республики осуществляют нападения на военные городки 173-го ОУЦ.
Личный состав воинских частей оказывает сопротивление противоправным действиям. Имеются убитые и раненые с обеих сторон. Сложилась реальная угроза захвата складов с оружием и боеприпасами, на которых хранятся более 50 тысяч единиц стрелкового оружия и большое количество боеприпасов.
Кроме того, в опасности находятся и семьи военнослужащих, которые, по сути дела, являются заложниками чеченских националистов. Морально-психологическое состояние офицеров, прапорщиков и их семей напряженное, на пределе возможного.
По своему боевому и численному составу войска Северо-Кавказского военного округа и внутренних войск МВД России не способны оперативно влиять и оказывать должное противодействие националистическим группировкам, которые на территории Северного Кавказа постоянно увеличиваются».
Это сообщение не возымело ни малейшего эффекта. Никаких мер не было принято, никаких приказов не было отдано. Дезориентированные, не имеющие внятных указаний солдаты и офицеры редко когда могли оказывать эффективное сопротивление, а через семьи давить на офицеров было проще простого. Вывоз родственников и вывод самих военнослужащих с территории Чечни шел в основном летом 1992 года, и, как правило, военнослужащие покидали республику безоружными. Из какой-то странно понимаемой политической целесообразности огонь по боевикам, выносящим оружие из воинских частей, открывался крайне редко. Из Москвы Дудаеву звонили и просили принять меры. Дудаев в ответ возмущался и торжественно объявлял, что впредь с головы русских не упадет и волос, впрочем, честно предупреждал, что ни одного автомата увезти не позволит. На практике нападения на военнослужащих приняли систематический характер и происходили почти каждый день. Склады и военные городки захватывались по отработанной схеме: толпы женщин создавали массовку и не позволяли открыть огонь, а за шумными чеченскими дамами шли их вооруженные мужья. Нельзя сказать, что такие нападения оказывались успешными абсолютно всегда. Например, одна из попыток захватить военный городок в Ханкале кончилась стрельбой, в результате которой охрана городка убила и ранила около дюжины чеченцев. Однако в целом оборот «паралич воли» лучше всего описывает положение российских военных в Чечне и Москве.
В конечном итоге оставление ситуации на самотек привело к тому, что чеченские вооруженные формирования захватили арсенал, достаточный для вооружения армии небольшой страны. По данным правозащитной организации «Мемориал», на российских военных объектах к августу 1992 года было захвачено 2 пусковые установки тактических ракет, 42 танка, более 90 единиц другой бронетехники, 139 различных артиллерийских систем, около 90 противотанковых установок, 9 зенитно-ракетных комплексов, 86 ПЗРК, около 40 тысяч стволов стрелкового оружия, 27 вагонов боеприпасов, почти тысяча военных автомобилей и прочая и прочая.
Фактически реальные цифры вряд ли когда-либо станут известны, разные источники серьезно расходятся в том, что касается конкретных чисел, но во всех случаях речь идет о десятках тысяч единиц «стрелковки», миллионах патронов и значительном количестве тяжелого оружия.
Пропагандистское видео. Обратите внимание на изобилие техники у дудаевцев.
Незаконным вооруженным формированиям досталось даже несколько боевых (и огромное количество учебных) самолетов, но, к счастью, со специалистами для обслуживания этой техники у дудаевцев возникли сложности, и на деле они смогли сделать только несколько десятков боевых вылетов во время борьбы между самими чеченцами. Летом 1992 года, когда Грачев распорядился о передаче половины вооружения и боевой техники чеченским формированиям, это уже было признанием свершившегося факта. В реальности чеченцами было захвачено почти всё вооружение, имевшееся в республике.
Кроме советских складов, чеченцы снабжались оружием из-за рубежа. Через Грузию и Дагестан в республику перебрасывались партии оружия, в частности, из Турции, Иордании и Саудовской Аравии, имевших свои интересы в Чечне. Впрочем, основным источником оружия и боеприпасов на первых порах все равно были военные склады.
Грабь награбленное!
омимо вооружения, для будущей войны Дудаеву и его полевым командирам требовались деньги. Финансирование создаваемых отрядов удалось поставить на широкую ногу. Одним из источников средств были российские социальные выплаты. В Чечне фактически прекратилась реальная передача пенсий по назначению, однако до марта 1993 года пенсии из России исправно перечислялись в «черную дыру». Дудаев активно инвестировал в российских чиновников, в таких масштабах, какие не снились гангстерам эпохи «сухого закона», и благодаря этим вложениям сумел также создать процветающий нелегальный нефтяной бизнес. В целом к «нефтянке», так или иначе, подключалось множество полевых командиров. Благо, в Чечне имелось более полусотни нефтеперегонных заводов и иных предприятий, работавших на нефтегазовую отрасль, а также собственные, хотя и не слишком значительные, источники нефти. Для переработки нефть поставлялась в Чечню даже в 1994 году, значительной частью — нелегально. Судя по всему, нити этого чудовищного коррупционного механизма тянутся очень высоко, поскольку ситуация была хорошо известна российским высшим чиновникам, однако никаких мер ими не принималось, даже наоборот. В частности, Е.Т. Гайдар заявлял, что перекрыть вентиль Чечне значит сорвать посевную, и, следовательно, поставки нефти должны продолжаться. То очевидное соображение, что выручка от этой нефти идет на снабжение многотысячных до зубов вооруженных отрядов чеченских националистов, Егора Тимуровича не останавливало. Также не заставляло чиновника сменить точку зрения то обстоятельство, что основная масса нефтепродуктов в обход каких бы то ни было российских официальных структур шла на экспорт через разнообразные коммерческие организации. Чечне даже выделялись официальные экспортные квоты. Виктор Черномырдин в свою бытность зампредседателя правительства РФ по топливно-энергетическому комплексу встречался с представителями Дудаева и вполне успешно вел переговоры по поводу сотрудничества в нефтегазовой сфере. При таких высокопоставленных партнерах режима Дудаева, пожалуй, не стоит удивляться отсутствию у российского правительства должной энергии в борьбе против растущего на юге России очага преступности.
Органично дополняли этот серьезный бизнес простейшие хищения из нефтепроводов для внутреннего потребления путем «врезок».
Не гнушались лидеры независимой Ичкерии и простецкой уголовщины. Новым явлением стали массовые разбои на железных дорогах. За 1993 год на Грозненском отделении железной дороги было разграблено 559 поездов. В конечном итоге движение составов через Чечню оказалось приостановлено к моменту, когда эти удалые набеги уже и так парализовали движение через республику хоть сколько-то ценных грузов. Как выглядели эти грабежи, рассказывала И. Бибиева:
«На моих глазах пассажиры поездов, независимо от национальности и религиозной принадлежности, подвергались неслыханным унижениям и издевательствам. Пассажиров раздевали донага, обыскивали и отбирали все деньги, с женщин срывали золотые украшения, беззастенчиво давали волю рукам, унижая женское достоинство».
За 1992–1994 годы при нападениях на поезда в Чечне погибло 26 железнодорожников. Технологию процесса описал милиционер Олег Татарченков, один из защитников ограбляемых поездов:
«На рельсы подкладывалось нечто, что можно увидеть с большого расстояния, вроде туши коровы. По правилам, машинист просто обязан остановить поезд, чтобы избежать столкновения. Это и было нужно бандитам. Остальное происходило как в кино. Грабили в основном лиц славянской национальности».
Он же описал другие методы: например, «досмотр личных вещей» дудаевской полицией. В случае если кто-то протестовал против изъятия «запрещенного к провозу» имущества (читай — всего, что нравилось «полицейским»), он получал клеймо российского шпиона и пропадал. В какой-то момент в поезда начали сажать группы по четверо российских милиционеров, но фактически это было отданием их на заклание. Такие маленькие отряды были способны разве что отбиться от совсем слабых банд или грабителей-одиночек, но контролировать поезд, в который на станциях норовили забраться вооруженные до зубов группы «полисменов», они просто не могли, тем более что в отношении милиционеров действовал чудесный приказ «избегать эксцессов». Вопрос о том, что может разуметься под словом «эксцесс», когда норма — это влезающая в вагон группа одетых по-спортивному людей с АКМами в руках и корочками ДГБ («Департамент госбезопасности», чеченская спецслужба) в карманах, автор приказа, видимо, не слишком задумывался. Иногда милиционерам удавалось отбивать даже довольно серьезные нападения, например, осенью 1992 года на станции Кади-юрт сопровождающие два часа успешно защищали поезд от двух десятков налетчиков, но такой успех скорее был исключением из правил.
Широко известна также схема добычи денег через фальшивые авизо. Суть этого способа изъятия средств до изумления проста. Система банковских переводов была унаследована Россией от СССР, а в начале 90-х годов по стране была открыта система расчетно-кассовых центров. Авизо использовались для оформления денежных переводов. Чеченские преступные группировки поставили абсолютно детскую схему производства поддельных авизо на широкую ногу. Для осуществления операции подкупался работник РКЦ, через него отправлялся запрос в отделение Центрального банка от лица другого банка о выдаче крупной суммы для совершения никогда не бывшей финансовой операции. Авизо оплачивались, а поскольку сверка финансовых документов происходила раз в несколько недель, а то и месяцев, к моменту, когда выяснялось, что никто в реальности ничего не запрашивал, фирмы, на счет которой поступали деньги, уже не существовало, а деньги и мошенники растворялись неведомо где. Дудаев с обезоруживающим нахальством говорил в интервью: «Мы отправляли к вам разные бумажки, а взамен мне привозили самолеты с мешками денег». Это не была гипербола: такую массу наличности физически было сложно увезти иначе, как железнодорожными вагонами или самолетами. Сколько точно денег было в общей сложности «заработано» таким образом — неизвестно, оценки плавают в диапазоне от сотен миллионов до нескольких миллиардов долларов.
На фоне описанного выше такая незатейливая операция, как поставленная в республике на поток печать фальшивых банкнот, выглядит верхом простоты и даже невинности.
Несколько раз преступники из Чечни захватывали в прилегающих районах рейсовые автобусы, требуя в каждом случае все больше денег. Два таких захвата кончились удачей, преступники обогатились в сумме на 15 миллионов долларов и скрылись. Третий налет окончился штурмом, что, конечно, отрадно на фоне покорной сдачи в предшествующие разы, однако вызывает вопросы качество самой операции. Заложники пали жертвой аппаратных игр: командующий внутренними войсками и будущий министр внутренних дел Анатолий Куликов пожелал продемонстрировать могущество своего ведомства и не допустил специалистов по антитеррору из группы «Альфа» до штурма, устроив операцию собственными силами. В итоге кроме террористов погибли пятеро заложников, но хотя бы были пресечены такие захваты как способ обогащения.
В общем и целом Дудаев проявил недюжинные организаторские способности. За три довоенных года он организовал многочисленные и отлично вооруженные отряды и наладил их бесперебойное финансирование. Правда, назвать это образование здоровым государством едва ли повернется язык: основные отрасли хозяйства Чечни при Дудаеве содержатся не в классификаторах видов экономической деятельности, а в Уголовном кодексе. Впрочем, финансовые махинации — это не самое скверное, что происходило в Чечне в те годы. В республике разыгрывалась не замеченная никем трагедия русского населения республики.
Они недостаточно громко кричали
ока Дудаев укреплял свою власть, в Чечне шла полноценная этническая чистка. Русские и в целом нечеченцы подвергались самым разнообразным гонениям. Привыкшие жить в относительно благополучном государстве с работающей полицией, администрацией и судами, люди оказались полностью беззащитны в ситуации, когда государственные структуры исчезли, бросив несчастных наедине с организованными по племенному принципу бандитами. Перечень насилий и издевательств, которым подверглись русские в Чечне, достоин того, чтобы стать памятником нашей государственности 90-х годов.
Выдержки из списка преступлений против населения, составленного в Шелковском районе:
«Станица Дубовская: Латышев Александр Григорьевич, украден сын, отдан за выкуп.
Станица Шелковская: Лысенко Евгений, избит, умер. Орлянский Александр, застрелен. Геврасевы, супруги и трехлетняя внучка, убиты в своем доме. Долгополов Николай Павлович, избили, бросили в дом гранату. Гринько Михаил, избит, находится в тяжелом состоянии.
Станица Червленная: Еремин Георгий Максимович, застрелен в своем доме. Думанаев Владимир Владимирович, пропал вместе с автомашиной, найден в Тереке с огнестрельным ранением и переломами рук и ног. Лукьянцев Анатолий Петрович, Пятов Александр Ефимович, оба закрыты в вагоне и сожжены. Муратиди Георгий Стефанович, главный врач, убит ножом. Маллаев Виктор Капитонович, пред. церковной общины, член правления стариков Терского казачьего войска, расстрелян в своем доме. Гуслякова Анна Петровна, ветеран ВОВ, ограблена. Дикой Иван Семенович, ранен в шею, ограблен.
Станица Старогладовская. Апаренко Зинаида, изнасилована, зверски замучена, надругались над телом. Иничкин Николай Евгеньевич, застрелен в своем доме. Жариков Матвей Савельевич, ранен автоматной очередью».
И т. д. и т. п. Заметим, что этот список далеко не полон: изначально из-за действий банд в районе люди попросту боялись сообщить о своих бедах, а переписчик серьезно рисковал головой.
Положение жителей городов было, пожалуй, наиболее кошмарным. У горожан всегда было чем поживиться. Иногда горожанин мог рассчитывать продать свое жилье по смехотворной стоимости (как утверждал журналист Дмитрий Холодов, большую квартиру в центре Грозного иной раз продавали буквально за 3–4 тысячи долларов). Зачастую надеяться хотя бы на какие-то деньги было нельзя.
Марина Камакина из Грозного вспоминает:
«В феврале 1994 года пришли в квартиру чеченцы с автоматами, стали избивать в присутствии детей 2 и 7 лет с целью завладения квартирой. Старший сын попытался развязать руки, увидевший это чеченец наступил ногой ему на руку… Дудаевцы издевались над бабушкой, Мащенко Е.Е., заняли ее квартиру. 11 или 12 декабря я лично видела, как у женщины из нашего дома отбирали трехлетнего ребенка. Дудаевские войска брали в заложники детей. До Моздока мы добрались с помощью российских войск».
Насилию подвергались вообще все, кому «повезло» не оказаться чеченцем. Еще один грозненец Г. Бабаджанян обрисовал картину:
«Над русскоязычным населением издевались, оскорбляли, избивали. Милиция не реагировала. Был свидетелем того, как на улице русскую девушку насильно затащили в машину и увезли. Брата чеченцы избили, раздели, отобрали машину. На работе при получении зарплаты чеченцы три раза отобрали деньги».
Жители Наурского и Шелковского районов, в которых жило больше всего русских, отправили открытое письмо премьер-министру Виктору Черномырдину, в котором, кроме обычного перечня преступлений (тот зарезан, этот забит до смерти, сей стал калекой после избиения), содержатся такие слова:
«С приходом к власти Дудаева мы превратились в жителей резервации. За эти три года выгнаны все русские руководители хозяйств. Колхозы и совхозы разворованы. Уничтожаются лесополосы, разворованы телеграфные столбы. У нас не было официального обмена денег, нам не дали ваучеры. Преподавание в школе ведется только на чеченском языке, а сами школы и их оборудование расхищены. Мы уже два года не получаем заработную плату, старики — пенсии. Мы постоянно слышим предложения и угрозы убираться в Россию. Но мы в России. Мы сыны и дочери России. Русских грабят, убивают, унижают, насилуют, а „правозащитники“ почему-то этого не замечают».
Однако для Черномырдина важнее были нефтяные проекты в Чечне.
Особый, если так можно выразиться, колорит ситуации придает следующее обстоятельство: эти районы были переданы Чечне из состава Ставропольского края только в 1957 году, и тогда, конечно, никого не интересовало мнение населения по этому вопросу. Это письмо, как и прочие подобные, осталось без ответа.
Журналист Дмитрий Соколов-Митрич опубликовал характерный рассказ беженки Нины Барановой:
«Это было в мае 1993-го. К нам в квартиру вломился сосед Сахрутдин с автоматом. Прошелся бесцеремонно по комнатам и говорит: «Это оставляйте, это оставляйте и вот это оставляйте. Остальное забирайте. Даю вам трое суток на сборы». Спорить было бессмысленно. Мы были далеко не первыми, кого вот так выгоняли, а скорее одними из последних. Проблемы начались еще в 1990 году, тогда в почтовых ящиках появились первые «письма счастья» — анонимные угрозы с требованием убираться по-хорошему. В 1991-м стали среди бела дня исчезать русские девчонки. Потом на улицах стали избивать русских парней, затем их стали убивать. В 1992-м начали выгонять из квартир тех, кто побогаче. Потом добрались до середняков. В 1993-м жить было уже невыносимо. Моего сына Дмитрия группа чеченцев среди бела дня избила так, что, когда он пришел домой, это был комок крови и грязи. Они перебили ему слуховой нерв, с тех пор он не слышит. Единственное, что нас еще держало, — мы надеялись продать квартиру. Но даже за бесценок покупать ее никто не хотел. На стенах домов тогда самой популярной была надпись: «Не покупайте квартиры у Маши, они все равно будут наши». Еще полгода — и самым популярным чеченским лозунгом станет: «Русские, не уезжайте: нам нужны рабы». Слава богу, к тому времени мы успели свалить. Через три дня после прихода Сахрутдина мы уже загружали контейнер и не могли понять: чего это Сахрутдин так внимательно наблюдает за этим процессом. Слышу, соседка-чеченка Хава мне кричит: «Нина, зайди на секунду, мне помощь нужна». Если бы я к ней не пошла, меня бы уже 12 лет как не было на свете. «Вон видишь хлебовозка стоит? — сказала мне Хава. — Вам осталось жить несколько часов. Как только вы покинете город, они вас убьют, а вещи заберут». Я тут же к сестре, у нее знакомый чеченец был в селе Первомайском, Сайд, который тогда уже стал дудаевцем, но еще не совсем совесть потерял. Он со своими ребятами проводил нас эскортом до границы с Осетией. Хлебовозка тоже не отставала. Когда Сахрутдин и его команда поняли, что им ничего не светит, то дали очередь по кузову. Мы еще потом несколько лет на простреленных кроватях спали. Самые хорошие из тех чеченцев, которые разгуливали с оружием в руках, говорили: «Убирайтесь по-хорошему». Плохие ничего не говорили, они просто убивали, насиловали или угоняли в рабство. А с оружием разгуливала треть мужчин республики. Еще треть молча их поддерживала. Остальные сочувствовали нам, это были в основном городские чеченцы, но что они могли поделать, если даже старейшины сидели на лавочках и улыбались: «Пусть русских побольше уезжает».
Барановы считают, что им страшно повезло.
Беженцы приезжали в Россию на голое место. Их нужды с великолепным презрением игнорировались. В лучшем случае бежавший мог рассчитывать на статус вынужденного переселенца и ссуду, теоретически выделяемую на квартиру, но на практике достаточную для покупки разве что штанов. Это не гипербола: одна из таких семей как раз сумела на «квартирные» деньги купить детям зимнюю одежду, после чего несчастных уведомили, что обязательства государства перед ними выполнены. Выделенная сумма составляла порядка двухсот долларов. Заметим, речь идет о тех, кто так или иначе получил официальный статус, большинство же беглецов не имели никакого статуса и не могли рассчитывать ни на какую помощь.
В 1997 году право на компенсацию было предоставлено тем, кто покинул Чечню после 12 декабря 1994 года, то есть с началом «официальной» войны. Средства, выделяемые на нужды переселенцев, позволяли обзавестись плохонькой жилплощадью, однако постановление касалось только тех, кто зарегистрировался в миграционной службе до ноября 1996 года. К моменту, когда правозащитная организация «Мемориал» через Верховный суд добилась отмены этого пункта, произошел дефолт, так что к 1999 году, когда деньги начали выплачивать реально, типичная семья беженцев могла в лучшем случае с большим трудом и при определенном везении купить себе комнату в общежитии. К этому моменту основная масса людей уже 5–6 лет мыкалась где придется. Необходимым условием для присоединения к этой программе был отказ от собственности в Чечне.
Ни одно преступление против русских и русскоязычных, совершенное в Чечне с 1992 по 1999 г., не было раскрыто. Не то что расследованием, но даже, строго говоря, фиксацией преступлений никто никогда не занимался. Чечню, спасаясь от чисток и войны, по данным ныне не существующего Министерства по делам национальностей, покинули более двухсот тысяч русских. 21 тысяча человек была убита (не считая погибших в ходе боевых действий). В настоящий момент в Чечне русские практически не живут.
Какова была природа этих преступлений? Четких указаний на целенаправленное желание Дудаева и его окружения убить всех русских в республике у нас нет, и, скорее всего, впрямую такой задачи не ставилось. Однако напомним, что государство как таковое в Чечне не функционировало, милиция и прокуратура свои нормальные обязанности не осуществляли. Правоохранительные органы в республике несколько раз «чистились» и уже в 1992 году почти не функционировали. Тюрьмы и СИЗО открылись, в результате чего на свободе оказалась масса даже не фанатичных борцов с Россией, а вполне вульгарных уголовников: к 1992 году из пенитенциарных учреждений Чечни была выпущена без малого тысяча заключенных. В условиях анархии реальная власть принадлежала крупным и мелким полевым командирам, мыслившим в категориях эпохи викингов, а то и простецким бандитам. С их точки зрения русские не были объектом особой ненависти, они были просто добычей. В отличие от чеченцев, спаянных по родовому и клановому признаку, сохранявших традиции кровной мести, быстро озаботившихся поиском оружия, русские в основном оставались людьми государства, в котором функционируют администрация, полиция и суды. Ничего подобного вокруг теперь просто не было, а родоплеменная организация была для русских делом глубокой старины. По этой причине сотни тысяч людей оказались совершенно беззащитны перед сколоченными бандами. За русского не приехали бы мстить, спасать его не явились бы все пятеро родных и тридцать двоюродных братьев с автоматами. В то же время русские вовсе не находились на социальном дне, в подавляющем большинстве они как минимум имели жилье, которое можно отобрать, иногда машины, в сельской местности — скот. С точки зрения быстро адаптировавшихся к новым реалиям чеченских бандитов, русский находился примерно на одном уровне с лежащим на улице бумажником. К тому же власть развращает быстро и необратимо. Для вооруженного человека, вдобавок не отягощенного гуманистическими ценностями, человек невооруженный представлял собой огромный соблазн в смысле самоутверждения. Тем более пример массового нравственного разврата провоцировал на дальнейший разврат даже тех, кто первоначально сохранял совесть и представления о приличиях. На русских Чечни был поставлен грандиозных масштабов «стэнфордский эксперимент» с очевидным результатом. Этническая чистка 1991–1994 годов была геноцидом в той же степени, в какой геноцидом является поедание крокодилами человека, неожиданно оказавшегося в болоте.
Фильм об этнических чистках в Чечне начала 90-х
Буквально теми же словами выразился один из чеченцев, очевидцев процесса: «Только самоубийца мог попытаться забрать жилье у чеченца. Безопаснее просто убить. Поэтому русские оказались самой слабо защищенной частью населения».
Для людей, в одночасье оказавшихся во власти вооруженных преступников, впрочем, не было разницы, насильничают над ними по четкому плану или стихийно. Сам по себе стиль общественных отношений, установившийся при Дудаеве, выбрасывал русских в лучшем случае на обочину жизни, в худшем — в могилу. Республика находилась во власти банд, промышлявших контрабандой, мошенничеством и разбоем. Если кто-то желает политкорректной формулировки, можно сказать, что республика находилась во власти патриотов и борцов за свободу, промышлявших контрабандой, мошенничеством и разбоем.
От лица всего государства и общества, которым было на бежавших из Чечни русских откровенно плевать, очень редко кто смог хотя бы сказать «простите». И все же такие люди были. Лидия Графова, председатель Форума переселенческих организаций:
«Мы виноваты перед русскими беженцами из Чечни. Мы — это в целом правозащитное движение. Именно с нашей подачи общественное сострадание замкнулось только на чеченцев. Это, наверное, заскок демократии — поддерживать меньшинство даже ценой дискриминации большинства. Вот на этом самом диване в 93-м сидели русские из Грозного. Они рассказывали, как каких-то старушек чеченцы душили шнуром от утюга, мне это особенно запомнилось. Но рассказывали как-то спокойно, без надрыва. А мы тогда занимались армянами из Баку. Когда я этих армян увидела, почувствовала, что это самые несчастные люди на свете. А с русскими я этого почему-то не почувствовала. Не знаю, может, недостаточно громко кричали? А потом пошел вал беженцев-чеченцев. И я должна признаться, мы искренне считали, что должны отдавать предпочтение им перед русскими. Потому что чувствовали перед ними историческую вину за депортацию. Большинство правозащитников до сих пор придерживаются этого мнения. Лично у меня постепенно чувство вины перед русскими перевесило. Я была в Чечне 8 раз, и с каждой поездкой мне становилось за них все больнее. Окончательно меня сразила одна старушка, которая сидела на табуретке посреди улицы. Когда она увидела меня, то достала из-за пазухи чайную ложечку из синего стекла и с гордостью сказала: „Моя!“ Это все, что у нее осталось».
В истории России встречались более страшные явления, чем всеобщее наплевательство на бедствия русских беглецов из Чечни. Более постыдных — не встречалось.
Оппозиция
и 1993 годы прошли в бесплодных переговорах и консультациях. С одной стороны друг друга сменяли российские чиновники, по другую сторону стола находились люди с неясным статусом, например, на одной из таких встреч от дудаевцев присутствовал Зелимхан Яндарбиев в должности «председатель комитета парламента Чеченской республики». Хотя бы придумать название комитету никто не удосужился. В целом переговоры топтались на месте, стороны непрерывно заверяли друг друга в полнейшем миролюбии, однако по ключевому вопросу — признанию независимости Чечни — имелось неустранимое противоречие. Для России отделение республики означало дальнейший распад государства, и какой бы ни была коррумпированной и малокомпетентной администрация Бориса Ельцина, позволить себе окончательное разрушение державы она не могла. Для Дудаева же без признания Чечни отдельной страной всякие переговоры были в итоге лишены смысла. Впрочем, предводитель чеченцев мог быть доволен развитием ситуации: пока шла эта нелепая игра в дипломатию, он продолжал очищать Чечню от своих противников и вообще ото всех, кто не поддерживал идею независимой республики. В 1993 году был ликвидирован парламент Чечни, ставший уже вовсе декоративным органом. Однако в том же году оформилась вооруженная оппозиция Дудаеву.
Вооруженный митинг сторонников Дудаева
Значительная часть чеченского общества деятельно поддерживала воцарившуюся в республике вакханалию. Тем не менее Чечня не была гомогенной. Внутри республики имелось множество кланов с пересекающимися интересами и представлениями о лучшем будущем. К тому же в Чечне за долгие годы жизни в крупном современном государстве появилось достаточно много людей, желавших пользоваться благами цивилизации. Демагогия о грядущих золотых краниках с верблюжьим молоком, которой потчевали свою аудиторию агитаторы Дудаева, действовала не на всех. Кроме того, достаточно много людей просто хотело бы жить при таком политическом режиме, при котором едят. 15 апреля 1993 года оппозиционеры организовали многочисленный бессрочный митинг в Грозном на Театральной площади. Основными требованиями митингующих было «возвращение законной власти», организация референдума о доверии президенту и парламенту и прочие вполне законные, умеренные и цивилизованные требования, предусматривавшие введение положения дел в Чечне в какие-то рамки благопристойности. Среди организаторов митинга были профсоюзы, и примечательно, что среди прочего собравшиеся требовали выдать пенсии за последний год, которые из России до сих пор исправно перечислялись, но которые, как мы помним, по назначению не доходили. В то же время Конституционный суд Чечни признал действия Дудаева по разгону парламента и захвату власти в республике незаконными. Митинг поддержал мэр Грозного Бислан Гантамиров, а руководителем самообороны был выбран другой знаковый персонаж чеченской оппозиции, Умар Автурханов.
Дудаев грозит войной до победного конца
Проблема у всех этих благонамеренных людей была сродни беде русского населения Чечни: люди, привыкшие жить в государстве, искренне полагали, что на вооруженных и решительно настроенных дудаевцев можно подействовать увещеваниями и судебными актами. По этой причине финал такой политической борьбы был предсказуем. Конституционный суд Дудаев просто разогнал, поскольку ни одного батальона судьи выставить не могли. С митингом же возникли определенные проблемы. Люди Автурханова располагали оружием, и просто так заставить их уйти было трудно. Поначалу Дудаев пытался дождаться прекращения акции, одновременно шельмуя ее участников в СМИ. Отряды боевиков периодически затевали перестрелки, в одной из которых был смертельно ранен племянник Дудаева. В конце весны президент Чечни решил прибегнуть к радикальным средствам убеждения.
В начале июня дудаевские гвардейцы снесли лагерь оппозиции на Театральной ночным штурмом с применением бронетехники. Для разгрома митинга были собраны отряды Басаева и Гелаева. Помимо разгона митинга, дудаевцы разгромили грозненское ГУВД. Против огня крупнокалиберных пулеметов БТР милиционеры были бессильны. Правоохранители отбивались два часа, после чего их разбили окончательно, выстрелив прямой наводкой из самоходной артиллерийской установки. Мэрия была взята таким же образом. Порядка пятидесяти человек было убито. Митинг в Грозном самораспустился, зато после этого побоища в северных районах Чечни сложились вооруженные отряды противников Дудаева. В качестве возможной альтернативы Дудаеву рассматривался «системный» политик Руслан Хасбулатов, объявленный врагом чеченского народа, но чтобы он смог хотя бы приехать в Чечню, Дудаева должны были устранить оппозиционеры внутри самой республики.
Российские спецслужбы наконец-то начали хоть как-то выполнять свою работу. При их помощи формировались группы пророссийски или хотя бы просто антидудаевски настроенных жителей Чечни. По большей части это были вовсе не отчаянные сорвиголовы, а вполне нормальные обыватели, доведенные до отчаяния. Боец одного из таких отрядов позже писал, что тогда впервые взял ружье, чтобы направить его на человека. Первые бои оппозиции выглядели как вооруженная самодеятельность: тот же оппозиционер, чтобы получить свое боевое крещение, прошел несколько километров пешком до места боя на звуки автоматных очередей. Российский офицер-инструктор описывал своих учеников:
«Контингент разнообразный. Тут и учителя, и бывшие пастухи. Возраст — от 18 до 52. Им бестолку объяснять, почему нельзя делать того или иного, легче напугать. „Включишь этот тумблер — взорвешься“ — эти слова на них действуют безотказно. (…) Одни разглядывают меня с любопытством, другие с насмешкой, третьи, обкурившись анаши, вообще расширенными зрачками. Апофеозом обучения явилось то, что после вопроса одного обучающегося „А она вообще стреляет?“ („она“ — автоматическая пушка, прим. S&P) нервы мои не выдержали. Я решительно задрал стволы вверх, и, нажав педаль стрельбы, высадил все 50 снарядов из короба в небо». Результаты боев в исполнении этих воинов ожидаемо бывали своеобразными: «Попал? — Попал! — А куда? — В цэнтр сэла!»
Постепенно ополченцы оппозиции приобретали опыт, но, как показала практика, уровень их боеспособности и к концу 1994 года оставался в среднем невысоким.
Лето 1993 года прошло во все более свирепых боях, в которых уже вовсю применялась тяжелая техника. Дудаев объявил, что не позволит унижать свою армию каким-то механизаторам. Дудаевцы с одинаковой жестокостью расправлялись и с русскими, и со своими неугодными соплеменниками. Иса Батукаев, активный оппозиционер, позже погибший на российской стороне уже во вторую войну, писал, как на даче под Атагами обнаружил жертв расправы над членами семьи одного такого «врага чеченского народа»:
«Первое, что бросилось в глаза — крупная надпись на стене: „мы в расчете“. Под надписью лежали тела двух белобрысых детей. На щеках обоих остались грязные следы слез. Глаза старшего были открыты, мне казалось, что он еще живой и просит помощи. Я еле выполз из домика».
Аргун. Подбитый БТР оппозиции
В этих боях быстро вскрылся вполне отвратительный факт: у дудаевцев имелись высокопоставленные партнеры в Москве. Конкретные имена сейчас назвать сложно, однако известны случаи, когда оппозиционеры захватывали заметных персонажей из окружения Дудаева и сдавали властям, после чего те неким неясным образом вновь оказывались в Чечне на свободе.
Было бы ошибкой идеализировать чеченскую оппозицию. По составу она была достаточно пестрой и включала людей в том числе с сомнительной биографией. Например, руководитель наиболее боевитого ее отряда, серьезно портивший кровь Дудаеву Руслан Лабазанов не слишком отличался складом характера от большинства полевых командиров по дудаевскую сторону баррикад. В активе этого человека были обычные уголовные преступления, и в чеченскую политику он вошел, можно сказать, прямо из грозненского СИЗО. Свой отряд он содержал обычным для Чечни способом: обложив данью изготовителей фальшивых авизо. Изначально Лабазанов примкнул к Дудаеву, но быстро рассорился с вождем. Как заметил генерал Трошев, «он скорее ненавидел Дудаева, чем любил нас». Об этом своеобразном союзнике России многое говорит такой эпизод: когда к нему пришли жаловаться родственники убитого «просто так» человека, Лабазанов без затей застрелил убийцу, а родственникам заявил, что прекратил кровную месть. Если это легенда (что вполне возможно), она весьма характерна. Интересен рассказ об этом лидере оппозиционеров Андрея Кузьминова, процитированного выше офицера-инструктора:
«Я проникся невольным уважением к этому человеку. Во время царившего повсеместно беспредела, Лабазанов пытался поддерживать порядок и справедливость, руководствуясь собственными представлениями о них. Порой его действия принимали жестокие формы. Так, в 1993 году к нему обратилась женщина средних лет, научный сотрудник одного из грозненских НИИ. Они с 18-летней дочерью решили продать квартиру и уехать вглубь России к родственникам. Обратилась за содействием к участковому милиционеру. Клиент был найден, сделка состоялась. А буквально через полчаса их ограбили и выкинули на улицу (…) Ночными улицами лабазановские тойоты и джипы подъехали к дому, где жил участковый. Парализованный страхом, он назвал всех, кто участвовал в ограблении и был брошен в багажник автомашины. Люди Лабазанова отправились по названному адресу. После короткой схватки бандиты были разоружены, оказавшие сопротивление — расстреляны на месте. Деньги вернули законной владелице».
Редкие кадры: Руслан Лабазанов и его отряд.
История вполне в духе отечественных криминальных «разборок» 90-х годов, но робингудовский подход главного героя к проблемам просто бросается в глаза. Позднее, в 1996 году, Лабазанов погиб.
