20 лет Первой чеченской войне: часть II

Репетиция катастрофы

 Кремле уже понимали, что иначе как силовым путем управиться с Дудаевым не удастся. Ситуация полностью вышла из-под контроля. Если страдания мирного населения никого из власть предержащих не волновали, то окончательной утраты республики администрация Ельцина допустить не могла. Высшие чиновники России искренне любили страну любовью гиены к объедаемой туше, и вовсе не хотели ее дальнейшего разрушения. В то же время напрямую задействовать войска во внутреннем конфликте никто поначалу не хотел. Политическое и военное руководство страны опасалось, с одной стороны, утраты политических очков в случае высоких потерь населения и армии, а с другой — международных осложнений. В итоге было найдено решение, казавшееся тогда соломоновым, но приведшее к трагическому финалу.

Поскольку оппозиция не была столь же многочисленной и боеспособной, как дудаевские формирования, она вряд ли сумела бы разгромить неприятеля без помощи со стороны России. Поэтому Федеральной службе контрразведки было поручено навербовать в российской армии и среди отставников добровольцев для усиления оппозиционеров. Контрразведчики выполнили задание. Первоначально будущим «солдатам удачи» сообщалось, что они должны выполнять только функции инструкторов и помощников по обслуживанию сложной техники, но позднее карты раскрывались: русские должны были непосредственно участвовать в боевых действиях на стороне оппозиции, а конкретно — взять Грозный. За тайную операцию на то ли своей, то ли чужой земле обещались неплохие деньги, что было крайне важно для российских военных, поставленных в те времена на грань и за грань нищеты. В итоге был собран отряд из 82 человек, в основном из Кантемировской дивизии и некоторых других соединений, а также ветеранов горячих точек в бывшем СССР (например, боев в Карабахе). Они составили экипажи танков, которые должны были сопровождать отряды оппозиции. Кроме того, в походе на Грозный должны были принимать участие несколько экипажей вертолетов. Также к операции подключили тех российских офицеров, которые к тому моменту уже находились в рядах оппозиции.

Что характерно, офицеры ФСК или действительно верили в то, что говорят, или намеренно дезинформировали добровольцев, однако, как им говорили, Дудаев якобы уже за границей, вооружены чеченские отряды слабо, а боевой дух низок. Если в ФСК действительно в это верили, такая «сводка» ставит на тамошних офицерах крест как на профессионалах, если же там понимали реальное положение дел, но лгали, то иначе как предательством такие воодушевляющие речи назвать нельзя.

Майор Валерий Иванов описывал эти планы:

«Все должно было произойти как в кино. Мы под прикрытием пехоты входим в город. Над нами — вертолеты поддержки, над вертолетами — спутники, контролирующие обстановку. Занимаем позиции у их Белого дома, телецентра, здания государственной безопасности, МВД и дома печати. Население ликует. Короче, парад планет».

Вечером 25 ноября танки, автобусы и автомобили с российскими офицерами и оппозиционерами начали выдвигаться к Грозному от села Толстой-юрт. Утром они были в Грозном. Город выглядел вполне мирно, присутствия противника ничто не выдавало. Танки вошли в город, без приключений дошли до некоторых объектов, к которым должны были выйти. Оппозиционеры начали расползаться по городу, кто-то из братьев по оружию уже отправился грабить квартиры.

В середине дня танки неожиданно попали под плотный огонь. Связи практически не было. Слабо подготовленные оппозиционеры не могли толком взаимодействовать с танками, не вели разведку, и в целом толку от них не было почти никакого. Чеченцы били по танкам из дворов и с крыш из гранатометов. Танк в городе куда менее беззащитная машина, чем принято думать, но для его эффективного применения в условиях застройки жизненно необходима боеспособная пехота сопровождения. Оппозиционеры же оказались не на высоте положения. По словам одного из танкистов, вокруг его танка бегал боец оппозиции с гранатометом, стоящим на предохранителе, и имитировал бурное участие в бою. Многие оппозиционеры все же пытались сражаться, но они попросту не умели обращаться со своим оружием и не могли оказать действенной помощи танкистам, даже если хотели этого. Ближе к вечеру оппозиционеры по большей части разбежались, мало кто из них сохранил боеспособность. Танкисты не видели целей, ознакомить их с городом никто не удосужился, а вылезти из танка, чтобы хотя бы спросить дорогу, никто не мог без риска погибнуть от огня стрелкового оружия. Вечером часть танкистов, потерявших машины (в частности, те, кто оказался возле телецентра) сдалась в плен. Другого выхода у них не было: оказавшись в окружении в незнакомом городе, эти люди были лишены выбора. Так бесславно закончился этот нелепый штурм. Двадцать один российский военнослужащий попал в плен, сгорело, по разным данным, 2–3 десятка танков. Общие потери убитыми со стороны русских и оппозиционеров так и не подсчитаны, называются цифры и около 40 человек, и более сотни, точная доля русских и чеченцев-оппозиционеров среди этих жертв также неизвестна. Дудаевцы потеряли несколько десятков человек убитыми и ранеными.

«Многие командиры [оппозиции] были убиты выстрелами снайперов. Без них они просто разбежались, оставив танкистов одних. Именно их, не церемонившись, позднее расстреливали подоспевшие басаевцы, стоявшие до этого на 36 участке. Это все приходилось наблюдать своими глазами. Ходил, как дурак, со всеми смотреть за происходящим. Кощунственно завидовал людям с видеокамерами. Видел только один труп гражданского, симпатичного чеченского парня. Одетого по последней тогда моде. Запомнился его дорогой, красивый шарфик. Был бесцеремонно расстрелян вместе с другими чеченскими танкистами у ворот одного армянского дома с железными, дорогими воротами, чей хозяин уже жил и работал в Москве. Все остальные погибшие были одеты в военную форму. Как правило, никто из них не погиб в бою, все были расстреляны. Кое-кто погиб от взрывов боекомплекта в своих танках. Эти 16-тонные башни валялись в некотором отдалении от самих танков. Один, совсем еще мальчик, которого я вначале не заметил, лежал с запрокинутыми назад руками. Это был единственный погибший со славянской внешностью. Других было либо невозможно опознать, либо чеченцы. Тут же дудаевский спецназ на наших глазах вылавливал кое-где спрятавшихся оппозиционеров. Все они представляли жалкое зрелище. Дрожали от страха. Своих чеченцев тут же ставили к стенке. Стреляли по ним с пулеметов. Женщины, проходившие мимо, все до единого начинали плакать, склонившись над погибшими. Мужчины многие, наоборот, плевали на них.

Странные чувства были. Только что была бойня. Пустые улицы. Теперь снова полным-полно народу. Все ходят, смотрят. Вокруг кое-где лежат погибшие».

Сказать что-либо не то что лестное, но хотя бы цензурное в адрес людей, спланировавших операцию, крайне трудно. Танкисты не имели даже самой элементарной информации, провести хотя бы самую поверхностную разведку перед наступлением никто не удосужился, взаимодействие с чеченской пехотой не было отработано, сама эта пехота почти не была боеспособна и слабо представляла, что такое дисциплина, об авиаподдержке и артиллерии не приходилось и мечтать. Ни один аспект этой операции не был проработан хорошо. Почему себя не проявили лидеры чеченской оппозиции, понять можно: никто из них до сих пор не командовал крупной операцией, все они были не офицерами, а атаманами. Однако невозможно понять, отчего российские штабные офицеры оказались не более квалифицированы, чем эти атаманы. Складывается ощущение, что единственная ставка делалась на психологический эффект от появления бронетехники в центре города. Никакого запасного плана на случай, если нервы противника выдержат, не имелось. Единственное, о чем позаботились в штабах, так это сообщить танкистам, что в плену их ждут страшные пытки, и в случае угрозы нужно застрелиться или подорвать себя гранатой. Как печально резюмировал вернувшийся из плена танкист Александр, «какой-то умник нас псами войны называл. Какое там псы. Уделались мы, как щенки, щенки войны». С такой самокритичной оценкой трудно согласиться: провалили штурм все-таки не танкисты, в сложившихся обстоятельствах едва ли даже танковые асы показали бы впечатляющий результат. Вопиющий уровень бездарности явило миру именно командование операции.

С участниками ноябрьского штурма обошлись мерзко, отправив их в бой совершенно не подготовленными, но худшее ждало их впереди.

Сначала на танкистов обрушились мытарства, типичные для плена. Избиения, имитации расстрела, психологическое давление — явления печальные, но распространенные. Действительно сокрушительный удар своим солдатам нанесло российское Министерство обороны. Министр Павел Грачев заявил журналистам буквально следующее:

«Ну, знаете, я как-то не очень интересуюсь этим вопросом, так как вооруженные силы, в принципе, не участвуют там. Идет междоусобица, идет борьба за власть, хотя я смотрю телевидение, и, вроде, пленные там захвачены и еще кто-то. Я единственное знаю, что с каждой стороны — и на стороне Дудаева и на стороне оппозиции — воюет большое количество наемников.

Только безграмотные командиры могут воевать танками в городе. Такого никогда не должно быть. Сначала идет пехота, потом танки. Танк, он ничего не видит, танк в поле хорош, а в городе он слепой, там обязательно должна быть пехота, охраняющая танк. Поэтому так и получилось.

Если бы воевала российская армия, то, по крайней мере, одним парашютно-десантным полком можно было бы в течение двух часов решить все вопросы».

Эту речь Грачева чеченцы с удовольствием прокручивали на видео русским пленным. Документы танкисты сдали перед отправкой на штурм, так что подтвердить свой статус российских военных могли только словесно. Если российская сторона боялась репутационных потерь, то приходится признать, что настоящий сокрушительный урон репутации России причинило именно стыдливое открещивание от своих солдат.

Такое постыдное поведение министра обороны смотрится тем более нелепым, что оно не принесло никакой реальной пользы. Странный маскарад был закончен официально: уже 29 ноября было принято окончательное решение о начале широкомасштабной военной операции в Чечне. Ельцин ставит Дудаеву ультиматум с требованием освободить всех удерживаемых его людьми лиц и сложить оружие. Дудаев пообещал расстрелять пленных, если российские власти не признают их своими. К счастью, эту угрозу он не выполнил. В конечном счете пленные постепенно вернулись домой. Однако для решений по поводу будущего Чечни вопрос о судьбе пленных танкистов уже не имел значения. Москва поставила ультиматум, Грозный его не выполнил. Чеченская война началась.

Хмурое небо

рамках еще не начавшейся официально операции первыми начали действовать воздушные силы. 1 декабря российская авиация добилась первого успеха — одного из немногих на общем безрадостном фоне. Ударами по аэродромам, в первую очередь по грозненской воздушной гавани Ханкала, была уничтожена вся имевшаяся у Дудаева авиация. Изничтожение учебных самолетов, пустых пассажирских лайнеров и «кукурузников» выглядит не слишком эффектно, но не следует недооценивать результат этого налета. В целом чеченские боевики, конечно, не имели возможности устроить полноценную войну в воздухе, однако очевидно, что даже один-два удара по войскам, а тем более городам России, имели бы сокрушительный психологический эффект даже без особенных успехов. В сентябре 1994 года во время парада в Грозном над центром города прошла эскадрилья «Альбатросов». Эти самолеты чешского производства изначально учебно-боевые и, теоретически, могут нести довольно ощутимую боевую нагрузку. Существуют приказы за подписью Дудаева в адрес Масхадова (при Дудаеве тот исполнял функции начальника штаба) о приготовлении воздушных атак по неким объектам на российской территории. Конкретной информации о предполагаемых целях мало, однако можно представить себе, какой эффект произвела бы в российском обществе хотя бы одна бомбежка Ставрополя или Ростова. Психологическая готовность дудаевцев к такому шагу несомненна. Как бы то ни было, эти планы так и не оказались реализованы в результате бомбардировки аэродромов. Российские самолеты потерь не понесли. Кроме множества «Альбатросов» погибли несколько Ту-134, включая самолет Дудаева и три вертолета Ми-8, техническое состояние которых на момент бомбежки неизвестно.

По несколько сомнительным данным, в начале декабря также состоялся единственный за время войны эпизод, который можно назвать воздушным боем. Вертолет Ми-24 сбил ракетой транспортный самолет с грузом контрабандного оружия.

Лишившись авиации, бывший летчик Дудаев отправил командующему российскими ВВС Дейнекину телеграмму: «Поздравляю с завоеванием господства в воздухе, но встретимся мы на земле».

Российские ВВС встретили войну в прискорбном состоянии. Формально была собрана крупная воздушная группировка, первоначально из 140 ударных самолетов и более чем полусотни вертолетов, но ее качество вызывало вопросы. Планы летной подготовки давно не выполнялись даже по минимуму, поэтому члены экипажей самолетов и вертолетов далеко не всегда были способны хорошо выполнять свои задачи. Также ситуацию осложняла очень скверная погода: зимой в Чечне метеоусловия, как правило, ужасны, и 1994 год не был исключением. Положение несколько спасал тот факт, что заметная часть летчиков имела боевой опыт Афганистана, но погода, общее плохое состояние матчасти и слабая подготовка экипажей перед конфликтом должны были дать свои плоды. К тому же чеченцы располагали захваченными в начале 90-х на российских складах ПЗРК, автоматическими пушками, а поначалу даже заметным количеством самоходных зенитных установок, так что жертвы в рядах ВВС были вопросом времени. Первые потери российских воздушных сил относятся к середине декабря. Этот эпизод настолько характерен во всех отношениях, что заслуживает отдельного рассмотрения.

14 числа два транспортных вертолета Ми-8 с грузом продовольствия вылетели из Беслана под прикрытием пары ударных Ми-24. Видимость была отвратительной, поэтому «вертушки» шли на сверхмалой высоте, менее 70 метров. Над Самашкинским лесом вертолеты были обстреляны из автоматов, пулеметов и автоматических пушек с земли. Один Ми-8 тут же пошел на вынужденную посадку. Другой попытался спасти товарищей, но получил серию попаданий в топливные баки (с вертолетов прикрытия видели хлещущий керосин) и начал уходить. Оба Ми-24 были серьезно повреждены и также с трудом покинули поле боя. Позднее командира группы подполковника Локтионова обвиняли в трусости, но фактически попытки продолжать бой на изрешеченных вертолетах под плотным огнем привели бы только к гибели оставшихся «вертушек». Из троих членов экипажа злополучной «восьмерки» один человек погиб на земле в перестрелке, другой был ранен и добит чеченцами, третий ранен еще в воздухе, захвачен живым, но вскоре умер в госпитале Грозного. Родители скончавшегося в руках врачей бортмеханика долго не имели сведений о судьбе сына, а их мытарства способны, пожалуй, тронуть и камень. Штабисты заявляли, что тот находится в Моздоке, а правозащитник Ковалев, тесно работавший с чеченцами, заявил, что раз русские бьют чеченцев, он не обязан помогать им кого-то искать. В конце концов, точные данные о смерти своего ребенка родители получили только в конце января 1995 года. Гибель этого Ми-8 стала первой, но далеко не последней потерей российских авиаторов в Чечне.

Покуда авиаторы втягивались в войну, на земле начала свой крестный путь сухопутная армия…

Были сборы недолги

ланирование операции в Чечне заставляет очень серьезно усомниться в профессиональных качествах российских военачальников вообще и в частности начальника Генерального штаба А. Квашнина и министра обороны П. Грачева. Во-первых, обращают на себя внимание сроки предполагаемого наступления. Всего за неделю, до 6 декабря, предполагалось создать ударные группировки для выдвижения к Грозному, за три дня блокировать сам Грозный, еще за четыре — взять его, и наконец с 14 по 21 декабря окончательно стабилизировать ситуацию и взять республику под полный контроль.

Российские генералы, безусловно, были хотя бы приблизительно в курсе, сколько оружия осталось в Чечне в 1992 году. Разгром отрядов оппозиции в Грозном они наблюдали только что. В свете этих обстоятельств такой оптимизм находится полностью за гранью понимания. Конкретный план операции начал составляться только 30 ноября, и к 6 декабря он должен был быть полностью закончен. Очень сомнительно, чтобы за неделю даже квалифицированным штабистам удалось составить детальный, хорошо проработанный план операции и тут же приступить к его выполнению даже при наличии подробной и правдивой информации о противнике. Судя же по намерению полностью разгромить боевиков в течение трех недель, представления о неприятеле у российских штабников были полностью превратными, чтобы не сказать дикими. Уровень боеспособности дудаевцев и их готовность к сопротивлению были фатально недооценены. Министр обороны Павел Грачев рассказывал о такой сцене на заседании Совета безопасности:

«Доклад о текущем моменте делал министр по национальным вопросам Егоров Николай Дмитриевич. Он говорил, что в Чечне все нормально: «в результате работы с населением» мы достигли прогресса — 70 процентов чеченцев ждут, когда войдут российские войска. Остальные тридцать в основном нейтральны. Сопротивление окажут только отщепенцы. Егорова тогда называли не иначе как «вторым Ермоловым» на Кавказе. На том заседании Совбеза меня просто взбесила его фраза о том, что чеченцы «будут посыпать нашим солдатам дорогу мукой».

Комментарии излишни.

Что интересно, численность боевиков была оценена даже с определенным перебором — до 35 тысяч человек. У дудаевцев предполагался даже артиллерийский полк. Формально это было возможно: у чеченцев имелось несколько десятков стволов артиллерии. Однако организационно Дудаев никогда такой артиллерийский кулак не использовал, испытывая недостаток хороших пушкарей и вспомогательной техники. Реальная численность боевиков под командой Дудаева не превышала 15 тысяч человек, хотя оружия в республике имелось значительно больше: анархия в Чечне серьезно затрудняла создание организованных вооруженных сил. В любом случае, намерение за несколько недель разгромить эти отряды, без учета возможной упорной обороны или перехода к партизанской войне, не дает примера здравой оценки ситуации.

Неадекватные представления о противнике были не самым большим недостатком военного планирования действий будущей Объединенной группировки. О состоянии собственных войск Генштаб тоже, судя по всему, имел специфические представления.

Российская армия находилась в ужасающем состоянии. Прибывающие один за другим призывы фактически перестали проходить обучение. Солдаты весь срок службы либо занимались хозяйственными работами, либо просто бездельничали. Подполковник Евгений Сергеев, командовавший в Чечне батальоном, вспоминал:

Начинаю знакомиться с экипажами. Спрашиваю механика:

— Сколько БТР водил?

Отвечает:

— Три километра в учебке.

Спрашиваю башенного пулеметчика:

— Из КПВТ стрелял? (КПВТ — главный калибр бронетранспортера, крупнокалиберный пулемет — прим. S&P)

— Нет.

— А из ПКТ? (ПКТ — модификация пулемета Калашникова для бронетехники — прим. S&P)

— Один раз.

Уровень подготовки ясен. Все оружие в смазке, которую еще только предстоит снять. Оружие не снаряжено, машины не заправлены.

Этот диалог происходил непосредственно перед маршем в глубину Чечни. Сам Сергеев был опытнейшим великолепно подготовленным офицером-«афганцем», но чему он мог обучить солдат, которых ему передали буквально за несколько часов до отправки в Чечню и за считаные дни до вступления в бой. О боевом слаживании и речи не шло.

Министр обороны Павел Грачев перед войной давал просто убийственную характеристику положения дел в армии:

«Некоторые командующие, командиры и штабы не умеют аргументированно обосновать целесообразность принятых решений. Офицеры звена дивизия — полк — батальон слабо знают свои обязанности», «Личный состав недостаточно обучен владению штатным вооружением и военной техникой, имеет невысокую специальную подготовку».

В скверном состоянии были материальная часть и снаряжение. В воспоминаниях солдат и офицеров, входивших в Чечню в декабре, рефреном идут рассказы о бесперечь ломающихся бронетранспортерах, о пулеметах, стабильно клинящих через три выстрела на четвертый, о бронежилетах, из которых оказывались вынуты броневые пластины, о танках, лишенных динамической защиты. С одной стороны, это был результат длительного хранения техники и вооружения в военных городках и на складах, где имущество постепенно приходило в негодность (а то и разворовывалось), а с другой — организационные пробелы. В хаосе начала 90-х годов прибывающие из Германии части могли расформировываться с параллельным уничтожением техники 80-х годов выпуска, в то же время из глубины России отправлялись на войну полки, чьи боевые машины были много старше своих водителей.

Части и соединения собирались на лету. Когда мы говорим о входящих в Чечню полках, бригадах и батальонах, нужно помнить, что они никогда не только не были укомплектованы до штатной численности, но даже примерно не соответствовали составу, который должен был быть на бумаге. По большей части это были войска, находившиеся до сих пор в глубоком тылу, укомплектованные в лучшем случае по штату мирного времени. Например, 33-й мотострелковый полк насчитывал налицо 289 человек из положенных 2200. Приметой времени стали так называемые сводные отряды. Такой отряд обычно собирался из той части бригады или полка, которая в принципе могла пойти в бой. На практике эти перепады означали, что управление такими формированиями крайне затруднено. Доукомплектация частей шла прямо на марше. Старослужащие солдаты уехали домой в декабре, так что в частях остались отслужившие едва по полгода бойцы, не имеющие зачастую вовсе никакого представления о своих обязанностях, технике и тактике. Офицеры и прапорщики были вынуждены выполнять кроме прямых обязанностей еще и функции солдат и сержантов; вплоть до того, что водителем танка мог быть лейтенант, заодно командующий взводом. Причем речь идет не о каких-то отдельных эксцессах, а о систематической практике. Например, капитан Андрей Черный командовал танком, ротой, и кроме того выполнял функции наводчика. В работе, посвященной судьбе 131-й Майкопской бригады, передается рассказ еще одного «офицера-многостаночника», старшего лейтенанта Юрия Морозова:

— Я уходил из Майкопа командиром взвода, приехал в Моздок со вторым или с третьим эшелоном через неделю. Через два — три дня приезжает Гарьковенко, комбат, и кричит мне, чуть ли не из вагона: «Юра, на тебя приказ пришел! Ты теперь у меня заместитель начальника штаба! А поскольку начальника штаба нет — ты начальник штаба!» Я спрашиваю: «А где штабная документация, где всё?!» Гарьковенко: «А не погрузили! Некому было! Начальника штаба нет!»

Все вышесказанное усугублялось отвратительной организацией снабжения войск.

В общем и целом усмирять Чечню отправились по трем направлениям. Группировка численностью порядка 6500 человек выдвигалась со стороны Моздока. Около четырех тысяч солдат и офицеров наступало от Владикавказа, еще примерно столько же — со стороны Кизляра. Местом встречи этих сил должен был стать Грозный.

Хочется вопросить: и это все? Действительно, такие силы откровенно не производят впечатления, учитывая, что ожидало их примерно столько же чеченских боевиков. Учтем, что заметную часть перечисленных сил составлял разнообразный технический персонал: ремонтники, водители и т. д. и т. п. В операции принимал участие, например, даже зенитно-ракетный полк. Таким образом, количество «активных штыков», людей, непосредственно воюющих с автоматом в руках, оказывалось опасно низким. Тем более странно и даже дико такая малочисленная группировка выглядит на фоне двухмиллионных вооруженных сил, унаследованных Россией у Советского Союза. Имея формально огромную армию, Российская Федерация не сумела выставить адекватной задаче сухопутной группировки. Корень проблемы, очевидно, кроется в военной организации и доктрине, которую Российская армия, как и все прочее, унаследовала от Советской. Войска, расположенные в глубине страны, никогда не отличались высоким уровнем боеспособности, поскольку наилучшим образом укомплектованные и вооруженные части были расквартированы на западных рубежах советской сферы влияния: в странах Варшавского договора. Войска, расквартированные в Северо-Кавказском военном округе, были глубоким тылом. Например, Майкопская бригада, ставшая столь печально знаменитой по итогам боев за Грозный, находилась в глубине Адыгеи безвылазно с 1950 года. К частям постоянной готовности она не относилась, постоянно на месте находились офицеры и необходимый минимум солдат для хозработ и хранения техники, а в случае начала боевых действий наполнять бригаду должны были массы призывников по мобилизации. Такой подход теоретически должен был работать в случае тотальной войны против блока НАТО или, например, Китая, но никто, конечно, не стал бы объявлять мобилизацию ради борьбы против Чечни. Мучительный сбор группировки для операции на Кавказе продемонстрировал пороки армии позднего СССР, которые в новой России вовсе не спешили исправлять: изобилие штабных структур, колоссальные резервы техники, и при этом мизерные возможности по выставлению в поле нужного количества боеспособных батальонов без призыва под ружье старого и малого. Именно это обстоятельство привело к тому, что в итоге в горы отправилась даже морская пехота с Тихого океана.

Обескураживающее начало

конечном итоге выдвижение войсковых колонн все же удалось начать 11 декабря. В этот день произошел своеобразный инцидент в Кремле. По случаю наступающего Дня Конституции Борис Ельцин должен был разослать поздравительные письма главам регионов, и в списке поздравляемых случайно оказался Дудаев. По своему статусу, он действительно должен был получить поздравления. Письмо могло отправиться по назначению, если бы не изумленный фельдъегерь, осведомившийся у государственных мужей, как именно следует доставить «письмо счастья» в Грозный. Тем временем непосредственно на Кавказе творились дела куда менее забавные.

С самого начала у военных возникли непредвиденные трудности. Одна из колонн, двигавшаяся через Ингушетию, застряла на дороге в пробке. Местные жители, симпатизировавшие чеченцам, нападали на колонну, пытаясь проколоть шины или просто поджечь автомобили. В результате беспорядочных стычек сразу же сгорело несколько автомобилей. Как противостоять возмущенной толпе, солдаты понятия не имели. Интересно, что толпами, по некоторым данным, руководили ингушские милиционеры. Переговоры и стрельба холостыми результатов не давали. В результате поджогов еще в Ингушетии за сутки войсками было потеряно 47 автомашин.

Аналогичные сцены разыгрывались в Дагестане, где особо отличились местные чеченцы. Из Дагестана в Чечню никаких колонн не выходило, но заслоны на границе с мятежной республикой выставлялись, и солдаты, отправлявшиеся на дежурство, могли легко оказаться в руках толпы. Были случаи даже угона техники и похищения людей. Психологически солдатам было проще потерять машину, даже попасть в чужие руки, чем задавить кого-либо БТРом. Основную массу схваченных бойцов удалось возвратить после переговоров, но несколько военнослужащих так и были уведены в Чечню. Позднее как минимум трое из них были убиты в плену.

В наше время такие ситуации выглядят дико. Однако необходимо учесть, что в 1994 году чеченцы еще не приобрели той мрачной репутации, какую имеют сейчас, а солдаты и офицеры почти не представляли себе, как может выглядеть современный вооруженный конфликт. Подполковник внутренних войск Серегин, вспоминая эти инциденты, заметил:

«Сейчас, в такой же ситуации, на этом же месте, первая моя команда была бы: „Огонь!“ Однако зимой 1994 года переступить через себя еще мало кто мог. Первоначально захваченных „вэвэшников“ удерживали даже не в Чечне, в которой проходила операция, а в Хасавюрте, на территории Дагестана, где никаких боевых действий, как считалось, не происходит».

Первые «кровавые» потери у Объединенной группировки появились в Ингушетии. В Назрановском районе возле села Гази-юрт утром 11 декабря по колонне начали стрелять из леса. В результате погиб рядовой Виталий Масленников. Видимо, он стал первой жертвой «официальной» войны с российской стороны.

Несколько раз военные открывали огонь по таким мятежным толпам, так появились и первые жертвы среди населения.

Вопрос о том, кто координировал эти акции, не выяснен до сих пор. Анатолий Куликов, командовавший внутренними войсками, фактически впрямую обвинил в предательстве президента Ингушетии Руслана Аушева. Не делая категоричных суждений, заметим, что руководство Ингушетии, судя по всему, действительно симпатизировало дудаевцам, во всяком случае, не препятствовало им.

Обстановка становилась все более и более нервозной, а солдаты начали видеть врагов во всех подряд встречных, включая вполне лояльных гражданских лиц. Периодически открывался огонь по невооруженным ингушам и чеченцам. Подобные инциденты не расследовались, так что уже невозможно узнать, каковы были причины таких действий в каждом конкретном случае. Солдаты могли открыть стрельбу и по людям, действительно имеющим недобрые намерения, и по тем, кто просто казался представляющим угрозу. К сожалению, уже нереально установить, кто пал жертвой собственных агрессивных намерений, кто погиб по трагической случайности, а кто пострадал в силу низкой дисциплины в рядах наступающих.

Акции немирного населения, конечно, не могли нанести войскам урон, ощутимый в масштабах даже такой небольшой группировки, но стреноженные колонны, медленно расталкивающие «демонстрантов», было куда легче выявить чеченской разведке. Помимо негодующих толп, на маршрутах движения оказывались наблюдатели дудаевцев. Характерный случай произошел возле поселка Долинское, западнее Грозного, 12 декабря. Накануне разведчик чеченцев объехал под видом мирного жителя передовые позиции и передал собранные сведения Вахе Арсанову, местному полевому командиру. Тот запросил у Масхадова системы «Град» и тут же получил их. Вертолеты огневой поддержки обнаружили чеченскую технику, однако пока авиаторы связывались с командованием, прося разрешения на открытие огня, пока шли переговоры по инстанциям, пока решался вопрос о том, что же будет с нефтепроводом, который проходил поблизости, чеченцы открыли из своего «Града» огонь по колонне десантников. Боец, ставший очевидцем обстрела, рассказывал:

«Одна БМД стояла развороченная, вторая со сбитым траком пыталась куда-то двигаться, третья же вообще горела. „Уралы“ не подавали признаков жизни, шишига же, напротив, активно пыталась выехать из воронки. Покинутая ЗУ (зенитная установка — прим. S&P) стояла на колёсах, бойцов видно не было, только чья-то тучная фигура энергично махала руками. Справа в 5–7 км виднелись трубы нефтебазы. Особо мелочи было не видно, мы всё же были хоть и на высоте, но далековато. Наши завороженные зрелищем и онемевшие рожи своим криком „к бою“ пробудил взводник. Мы моментально развернули зушку и уже через 20 секунд я сидел за стволами. В наземник я смог разглядеть и бойцов и эту тучную фигуру, которая принадлежала подполковнику Каверину, который и организовал вывод техники и личного состава из-под обстрела. Залпов всего было 3. Увиденный нами был последним».

После этого обстрелянные солдаты обратились к своему командованию за разрешением открыть ответный огонь и не получили его. Пока шли переговоры, установка ушла.

На общем фоне неразберихи первых дней войны резко выделяется в лучшую сторону марш колонны генерала Рохлина. Этот отряд, шедший со стороны Кизляра, носил громкое название 8 армейского корпуса, но фактически имел в составе четыре тысячи солдат, и в общем напоминал скорее комплектную усиленную бригаду. Предполагая, что его ждет, Рохлин принялся импровизировать. Ради обмана противника была составлена фальшивая карта марша. По соответствующей дороге проехал офицер, справлявшийся у жителей, правильно ли проложен маршрут. Были соответствующим образом извещены посты ГАИ по дороге, а сам Рохлин встретился с главой районной администрации и попросил помощи в проводке колонн по тому же самому ложному маршруту.

При этом негласно, но досконально велась разведка настоящего пути. Корпус ожидался идущим через Хасавюрт, Гудермес и Аргун на Грозный, то есть строго со стороны восточной границы Чечни. Реально Рохлин повел своих людей на северо-запад вдоль границы мятежной республики, а затем неожиданно повернул на юг и «всплыл» у Червленой, несколько севернее Терека. Контратаки чеченцев налетели на огонь «Ураганов» и не принесли успеха. Рохлинцы по понтонной переправе форсировали Терек и выдвинулись к Грозному, блокируя столицу Чечни с северо-востока.

На этом этапе дудаевцы ограничивались в основном беспокоящими и сдерживающими действиями. Боевики стремились в основном удержать Грозный. Некоторые российские части, войдя в Чечню, поначалу почти не встречали сопротивления. Иной раз происходили даже комичные инциденты. Например, при виде колонны Майкопской бригады аксакал из станицы Надтеречной принялся на радостях палить в воздух из автомата, но был быстро разоружен и изгнан домой. На Терском хребте майкопцы уже столкнулись с сопротивлением боевиков, но особенно кровавыми эти бои не были.

В походе быстро выяснилось, что о бытовых условиях солдат позаботились очень плохо. Не хватало даже палаток. В качестве обогревателя иногда использовалась нехитрая конструкция: жестяная банка, в которую наливалось дизельное топливо, набивалась вата и поджигалась. Пехотинцам зачастую негде было обогреться, кроме как на моторном отделении танка и негде спать, кроме самостоятельно выдолбленных в мерзлой земле нор. С питанием дела обстояли не лучше, горячую пищу подвозили редко и нерегулярно.