В тупике. Кампания 1996 года
Дудаев ничтоже сумняшеся объявил всех заложников пленными агентами спецслужб. В действительности же людокрадство превращалось в бизнес и приобретало почти промышленный размах. Попытки несчастных бежать пресекались жесточайшим образом. Весной 1996 года группа русских рабочих попыталась сбежать из узилища. Эти люди были схвачены. Пятеро беглецов было расстреляно, еще двое умерло от побоев. Постепенно ухудшалось также отношение к пленным. В моду вошли казни с записью на видео отрезания голов. Такой способ казни дико мучителен.
«Жертвам довольно глубоко перерезали шею, поддевали трахею и пересекали ее, как при забое скота. Зрелище не из приятных: человек свистит, дергается минут пятнадцать. Перед тем как бросить в общую могилу, его все равно приходилось достреливать», — эти поэтичные строки принадлежат украинскому маргинальному политику Дмитрию Корчинскому, чьи соратники воевали на стороне Дудаева.
16 апреля российская армия получила еще один болезненный удар. Неподалеку от села Ярышмарды в ущелье была разгромлена войсковая колонна 245-го полка, в составе которой погибло более 90 человек. Засада была организована отрядом Хаттаба. Поскольку тыловой район действий полка был до сих пор достаточно спокоен, а с жителями окрестных сел имелась договоренность, возникло некое расслабление и утрата бдительности. В партизанской войне это зачастую равносильно смертному приговору. Основная часть блокпостов в тылу полка была снята. Взаимодействие с полком, через чью зону ответственности шла колонна, не было организовано. С воздуха колонну не прикрывали. Контрзасадные мероприятия не проводились. Никакие дозоры колонну не оберегали. Как ни печально, соблюдение самых обычных уставных мер предосторожности могло сильно уменьшить потери в бою. Фактически же отряд араба Хаттаба успел даже окопаться на позициях, замаскироваться и ждал злосчастную колонну во всеоружии. Впоследствии ходило много разговоров о том, что колонну кто-то «продал», но на практике трагедия 245-го полка — это трагедия небрежения основами военного дела.
Около половины третьего пополудни 16 апреля колонна полка попала под обстрел на серпантине. С одной стороны находился обрыв, с другой — отвесная скала, так что уйти из-под огня солдатам было крайне сложно. Бой шел до шести часов вечера, когда к разбитой колонне вышла отправленная на помощь бронегруппа. Снайпер-контрактник, ехавший в колонне, оставил живописный рассказ о своем участии в этом бою:
Колонна растянулась на «тещином языке» (это серпантин такой). На нем наливники еле разворачивались, а уж МАЗы, которые неисправную технику тянули, вообще не знаю, как проходили. Все тихо, спокойно. Едем, анекдоты травим. Проехали Ярышмарды, голова колонны уже за поворот ушла, наливники мост через сухое русло прошли. И тут — взрыв впереди, смотрим — из-за пригорка башню танка подбросило(…) Нашел какое-то углубление в обочине, затолкал туда свой зад. Рядом боец-срочник залег. Первый шок прошел — наблюдаю, как дела обстоят. А дела неважные. Наливники встали на дороге. Ребята из взвода наливников отстреливаются во все стороны как могут, где духи конкретно, пока неясно. Аркаша из-под колеса своего наливника мочит в белый свет. Тут мимо меня граната как шарахнет в наливник, что сзади нас шел. Наливник горит. Я прикидываю, что если он сейчас взорвется, то нам всем будет очень жарко. Пытаюсь понять, откуда же эта штука прилетела. Смотрю, вроде кто-то копошится метрах в 170 от нас. Глянул в прицел, а «душара» уже новую гранату готовит. Свалил я его с первого выстрела, аж самому понравилось. (…)
Пока я по духам палил, Аркаша горящий наливник отогнал и с дороги сбросил. Прислушался, вроде пулемет работает. Сзади что-то подожгли, и черный дым пошел в нашу сторону по ущелью, из-за него в прицел ни фига не видно. Прикинули мы с Дмитрием — так срочника звали — что пора нам отсюда отваливать. Собрались и рванули через дорогу, упали за бетонные блоки перед мостом. Голову не поднять, а пулеметчик тем временем долбит по наливникам, и небезуспешно. Поджег он их. Лежим мы с Димой, а мимо нас в сторону моста течет речка горящего керосина шириной метра полтора. От пламени жарко нестерпимо, но, как выяснилось, это не самое страшное. Когда огненная река достигла «Урала» с зарядами для САУ, все это добро начало взрываться. Смотрю, вылетают из машины какие-то штуки с тряпками. Дима пояснил, что это осветительные снаряды. Лежим, считаем: Дима сказал, что их в машине было около 50 штук. Тем временем загорелся второй «Урал» с фугасными снарядами. Хорошо, что он целиком не сдетонировал, снаряды взрывами разбрасывало в стороны. Вдруг во втором «Урале» с фугасными боеприпасами что-то так взорвалось, что задний мост с одним колесом свечой метров на 80 ушел вверх. Стрельба беспорядочная, но пулеметчик духов выделялся на общем фоне. Решили мы из этого ада кромешного выбираться, перебежали в «зеленку». Распределили с Димой секторы обстрела. Я огонь по фронту веду, а он мой тыл прикрывает и смотрит, чтобы духи сверху не пошли. Выползли на опушку, а по танку, который в хвосте колонны стоял, духи из РПГ лупят. Раз восемь попали, но безрезультатно. Потом все же пробили башню со стороны командирского люка. Из нее дым повалил. Видимо, экипаж ранило, и механик начал сдавать задом. Так задом наперед он прошел всю колонну и, говорят, добрался до полка.
«Нас троих — меня, Макса и Андрея», — писал другой солдат из колонны, — «Спасли мешки с сахаром, но они завалились, завалив и наши автоматы. Пытались выскочить через задний борт, но огонь по нам был очень плотный, и еще горела кабина с запаской, так что видимость была нулевой. Кое-как удалось разрезать сбоку тент, и в эту дыру мы вылезли. Возле „Урала“ у нашего убитого взял АК. Лег за дерево, начал оглядываться: кругом дым, гарь и крики раненых. „Кашээмка“, а мы ехали за ней, горела. Вот мимо из хвоста колонны проехал танк, масксеть позади башни на нем горела».
К моменту, когда пришла помощь, все уже было кончено. «Вижу, как идут наши солдаты», — рассказывал боец, — «Со стороны 324-го полка. Начали нас, раненых, собирать и укладывать в медицинскую „мотолыгу“. У ней двигатель так и работал все это время! Она целая была! Человек 6–8 нас положили внутрь. Мертвых стали класть наверх. Слышу, кто-то кричит: „Кто умеет водить?“. В кабину сел какой-то солдат, стал разворачивать „мотолыгу“, сдает назад, а дорога узкая, и — завис над пропастью. Все убитые с брони повалились, человек десять—пятнадцать, в обрыв, в Аргун. „Вот и выжили!“ — успел подумать. Но зависли. Потом все же вырулили, водитель поставил „мотолыгу“ на дорогу».
Трагедия Ярышмарды — это пример того, как жизнь и смерть людей оказываются в зависимости от соблюдения самых простых мер предосторожности. Впоследствии, уже на второй войне, Хаттаб был убит, но жизни людей, оставшихся в ущелье, вернуть уже нельзя.
Впрочем, успех не всегда сопутствовал боевикам. Например, в 1996 году в засаду спецназа ГРУ с фатальными для себя последствиями попал один из сподвижников Радуева, Умар-Хаджи Хасанов по прозвищу Батя. Этот персонаж прославился, в частности, тем, что отрубил саблей голову летчику из сбитого самолета. Его уничтожение было примером хорошо устроенной засады. Участник операции описывал этот эпизод:
Мы собрались уходить. Вдруг наблюдатель докладывает: «Подъехал уазик!». Машина остановилась, не доезжая до нас, из нее вышли несколько человек, достали приборы ночного видения и стали проверять безопасность дороги. Видимо, этот участок у них тоже считался рискованным. Ждем. А ожидание — штука нервная. Вдруг это их разведка нас ищет? Нет, погрузились в машины и тронулись на небольшом расстоянии друг от друга. И опять сомнения: те это люди или не те? Как определить, чтобы грех на душу не принять?
Решили рискнуть. Вышли открыто на дорогу и стали машины тормозить. «Уазики» встали — и сразу же из дальнего по нам открыли огонь. Хорошо, что было темно, очередь прошла, никого не зацепив. Ну наконец-то все сомнения рассеялись! Первый автомобиль попытался уйти. Мы начали бить по нему, в два ствола метров с семи, не больше. Из машины выпрыгнул «дух», а на нем аж три автомата висят. Успел он пару раз шагнуть и тут же получил пулю в голову, потом еще две в грудь и в шею. Стреляли мы только из бесшумного оружия. Одновременно добавляли по второму автомобилю. Сопротивления никакого. Окружили машины, быстренько все вытрясли: оружие, документы… Не успели толком документы посмотреть, как со стороны села появляются фары. Были у нас горячие головы, которые предлагали и этих встретить соответственно, но командир принял решение: «Уходим!» Оружие есть, документы есть, в расположении части разберемся. Выполнена задача полностью или нет, к чему лишний риск? Быстро собрались и стали отходить. Вариант отхода также был отработан. Пройдя несколько километров, мы добрались до пункта эвакуации, где нас уже ждала бронегруппа. На броне вернулись домой без дополнительных приключений…
В этой засаде был также ранен ехавший во второй машине Радуев.
Впрочем, этот успех был мелочью на фоне действительно впечатляющего результата, которого русским удалось достичь во второй половине апреля. 21 числа русским удается добиться успеха, даже не вполне ожиданного на общем безрадостном фоне — в результате спецоперации был убит Джохар Дудаев. Лидера чеченского подполья было крайне трудно изловить, поскольку тот соблюдал все меры предосторожности. В конце концов, удалось завербовать человека из окружения чеченского президента. Тот передал информацию о примерном месте нахождения Дудаева в урочный момент. Дудаев остановился для того, чтобы поговорить с российским политиком Константином Боровым. Русским удалось запеленговать сигнал спутникового телефона лидера боевиков, после чего штурмовик нанес удар ракетой по месту, откуда исходил сигнал. Дудаев был убит. Это было серьезное достижение: как ни крути, покойный президент был единственным, кто мог претендовать на настоящее лидерство в стане чеченцев. Ни Басаев, несмотря на высокий авторитет, ни тем более Масхадов и официальный преемник Яндарбиев на эту роль не годились. С другой стороны, не следует и переоценивать значение гибели Дудаева: на тот момент отряды боевиков пользовались широкой автономией, так что надеяться обезглавить подполье таким образом было бы наивно. В любом случае, упорный и сильный враг России, попивший много крови, был убит.
В мае успешно окончилась растянувшаяся на долгие месяцы осада Бамута. Уличных боев в самом селе удалось избежать. Бамут был захвачен благодаря обходному маневру отряда 166-й бригады. Обходя село по горам, разведывательная рота наткнулась на группу боевиков, шедшую в Бамут же, и серьезно потрепала ее, после чего в самом селе решили, что пора уходить. Выходящие из Бамута дудаевцы наткнулись на выдвигающийся им навстречу батальон и, понеся новые потери, откатились в горы. Эта операция сделала знаменитой роту Алексея Ефентьева, широко известного по позывному «Гюрза». И действительно, его разведрота сыграла одну из первых скрипок во взятии так долго державшейся «бессмертной крепости». «Когда оборонявший Бамут отряд при перемещении попал в засаду (между мостом и бродом), после боя крепость стало некому защищать, и когда в Бамут вошли, там уже было только несколько боевиков на миномётах и ДШК (они потом в сторону Ингушетии ушли). Так и взяли. Правда, по совести Бамут боевики действительно долго держали, но воевать с империей — дело неблагодарное», — с удовольствием повествовал один из солдат роты.
Падение Бамута имело ощутимые психологические последствия. Это было последнее крупное село, никогда не бывшее под контролем русских, своего рода символ упорной обороны Чечни. Его сдача даже позволила говорить о победе в войне. В конце мая Ельцин посетил республику, пользуясь тем, что в Москве находилась делегация сепаратистов во главе с Яндарбиевым, и поздравил военнослужащих с победой. Опытный популист, Ельцин постарался выжать максимум из текущего положения дел в свете июньских президентских выборов. Фактически продолжавшаяся партизанская война делала любые заявления о победе не выдерживающими критики. Июнь и июль прошли в попытках ухватить за хвост перемещающиеся по республике отряды боевиков (Ельцина это уже не слишком волновало: президент был благополучно переизбран), а в августе произошло событие, перевернувшее ход войны.
Апрель 1996, Бамут.
Грозный. Август
риготовление нового нападения боевиков на Грозный не было тайной. Слухи о грядущем налете просачивались в город и не обошли российское командование. Разведка постоянно сообщала все более тревожные сведения. Например, в июне в Грозном была захвачена группа боевиков из отряда Басаева, выполнявшая специфическую задачу: чеченцы организовывали вывоз из столицы семей инсургентов. Однако никаких мер по предотвращению этого удара или его смягчению принято не было. Более того, буквально за считаные часы до вторжения была начата переброска части гарнизона для операций в других местах. Общее положение дел в Грозном заставило многих думать о «договорном матче». Один из военных описывал ситуацию конца лета:
В конце лета 1996 года в Чечне происходили вещи, чересчур странные даже для этой войны. В июле большая часть войск была выведена из Грозного в Ханкалу и аэропорт «Северный». В городе остались только комендатуры и блокпосты. В комендатурах было по тридцать человек бойцов, на блоках и того меньше. По общей оценке специалистов, это было бы слишком мало даже и для мирного города.
Ослабление гарнизона было не единственным странным моментом штурма. На железнодорожном вокзале находились слабо охраняемые вагоны с гранатометами. Охрану несли малобоеспособные чеченские же «законные вооруженные формирования». Когда начались бои, этот арсенал, естественно, тут же достался боевикам.
Для атаки на Грозный привлекалось большинство крупных чеченских отрядов. В акции участвовали Басаев, Гелаев, Исрапилов, Арсанов со своими группами. Всего, с учетом тех, кто просочился в город ранее, в нападении было задействовано порядка трех тысяч боевиков (позднее к ним подтягивались на помощь новые силы). Чеченская сторона своеобычно утверждает, что со стороны инсургентов действовало всего 800 человек, однако в реальности такого малого числа людей просто не могло хватить на плотную осаду гарнизона.
Одновременно с Грозным были атакованы Аргун и Гудермес, причем в этих боях проявился традиционный бич российского подхода к контрпартизанской войне: города толком не контролировались, поэтому они были очень легко потеряны.
Итак, 6 августа боевики вторглись в город. Они действовали, как и во время Новогоднего штурма, сравнительно небольшими мобильными отрядами, использовавшими набеговую тактику. Основные удары были первоначально направлены на центр города и ж/д вокзал. Затем боевики блокировали блокпосты в Грозном и повели осаду зданий МВД, ФСБ и Дома правительства. В огне боев счастливо погибло (или «погибло») множество разнообразных документов, начиная от материалов расследования покушения на генерала Романова и заканчивая финансовой документацией относительно средств, выделенных на восстановление хозяйства республики. К 10 августа боевики контролировали большую часть Грозного, блокировав русских на блокпостах и в правительственных зданиях. Блокпосты и комендатуры оказались в окружении, лишенные подвоза боеприпасов, медикаментов, пищи и воды, не имея возможности эвакуировать раненых. На сторону боевиков перешла часть милиционеров—завгаевцев, официальных союзников российских властей. В то же время, надо отдать должное, часть чеченских милиционеров отбивалась до последнего бок о бок с русскими. Некоторые из этих людей попали в плен после упорного сопротивления и были казнены боевиками.
Основная проблема состояла как раз во множестве блокированных по всему Грозному небольших отрядов русских. Вероятно, наибольшие потери были понесены именно в ходе попыток пробиться к окруженным, либо попыток самих окруженных прорваться на соединение со своими. Прапорщик ФСБ так описывал историю своего пленения:
Когда боевики начали штурм Грозного, мы сначала отбивались в своем общежитии, где жили. Но потом решили уходить. Боевики, сидя на заранее подготовленных позициях, из окон прилегающих многоэтажек огнем из двух пулеметов рассеяли нашу группу. Решили прорываться дальше, к своим в УФСБ. Слава богу, что «духи» этого не ожидали, и большая часть ушла с огневых позиций. Оставшиеся из группы подошли к пролому в бетонной стене. Мы допустили оплошность, подбежав к этому пролому, так как внезапно оказались в свете вспыхнувшей осветительной ракеты, и по нам ударили пулеметы противника.
Небольшой репортаж о штурме Грозного летом 1996.
Перед проломом в бетонной стене стояла строительная техника, за которой мы укрылись. Я кинул гранату. Пользуясь замешательством «духов», метнулись назад во двор. Однако во дворе нас уже ждали боевики, занявшие огневые позиции. Что-то сообразить было трудно, огонь по нам велся с короткой дистанции. Нырнули в подвал под бывшим кафе. Окруженные, мы в этом подвале просидели четверо суток. Как только начинался обстрел, «духи» прыгали в этот же подвал, но в соседнее помещение, а мы прятались от «духов» за холодильниками. Порой заходили боевики и к нам, но у нас было грязно, сыро, воняло канализацией. Посветив фонариками, они дальше заходить не решались и поворачивали. Мы же сидели затаив дыхание: ни кашлянуть, ни шелохнуться.
Один офицер, находившийся с нами, сошел с ума. У него после контузии был психологический шок. Он то хватался за оружие, то ему ходить надо, а мусор под ногами скрежещет — мы боялись, что из-за него нас могут обнаружить. С 7 по 12 августа мы ничего не ели и не пили, единственным источником воды было то, что капало с труб. На четвертые сутки нашей подвальной жизни появились наши вертушки, которые нанесли удар по боевикам. Те кинулись искать укрытие в подвале. Поняв, что нас сейчас обнаружат, мы кинули в «духов» две гранаты. Услышав характерный щелчок запала гранат, боевики метнулись наверх вон из подвала. Но двоих боевиков мы, однако, зацепили, один мертвый свалился к нам за холодильник, за которым мы укрылись. Боевики пришли в себя и кинулись в тамбур подвала — мы встретили их автоматным огнем. Так ничего и не добившись, «духи» вынуждены были отступить.
Их командир Абдурахман решил с нами поговорить. Нас начали убеждать, что рано или поздно они займут этот подвал, и хватит им для этого одной противотанковой гранаты.
У нас ребята и так все контуженые были, и одной гранаты боевиков для нас вполне хватило бы. Оставили свои автоматы, тем более что патронов уже не было, и вышли наверх.
Офицер, у которого «крыша поехала», на выходе из подвала пустил себе пулю в висок.
Нас доставили в изолятор в помещении бывшей аптеки. В аптеке нам досталось от охранников, хотя тоже разные попадались, но в основном было много любителей поиздеваться. Вопросы задавали на допросах одни и те же: «Сколько ты убил человек? Сколько тебе платили за убитую женщину или ребенка? Тебе земли чеченской захотелось?» Объяснять что-либо было бесполезно. В конце августа, недалеко от блокпоста у Ханкалы, состоялся обмен, которого мы так ждали…
Видео, снятое в период с апреля и по конец августа 1996 года.
Однако пережив первый шок, русские начали постепенно вытеснять дудаевцев из Грозного, возвращая контроль над территорией и деблокируя блокпосты и комендатуры. «Спланированная внезапность» и хорошая подготовка позволили чеченцам нанести русским высокие потери, однако на Грозный, Аргун и Гудермес были брошены почти все их силы, и теперь они достаточно быстро перемалывались. К 13 августа основная часть изолированных гарнизонов была разблокирована. В Грозный прибывали свежие силы российских военных. Шансы боевиков удержаться в столице были равны нулю. Более того, безопасных мест, куда можно было бы легко отступить, сохранив раненых, боевики не имели. Однако ход событий направляли уже не военные.
Капитуляция
августа в Чечню прибыл секретарь Совета безопасности Александр Лебедь. На тот момент Лебедь был весьма популярной в России фигурой. Генерал, обративший на себя внимание во время миротворческой миссии в Приднестровье, занял третье место на только что прошедших выборах и получил свою должность в обмен на поддержку Ельцина. Теперь же его имя навсегда оказалось связано с капитуляцией России перед мятежной республикой. Генерал Пуликовский, командовавший войсками в Грозном, пытался «дожать» ситуацию, выставив боевикам ультиматум и подвергая их непрерывным «карам с небес» силами авиации и артиллерии, но это были уже бесплодные усилия. За время августовских боев в Грозном погибло около семисот российских солдат и офицеров, потери боевиков и мирных жителей традиционно сложно подсчитать.
Стараниями Лебедя, а пуще того — Бориса Березовского, который был своего рода «серым кардиналом» при нем, в Чечне были прекращены боевые действия и начались переговоры о полном выводе российских войск с территории республики.
Пока Лебедь разговаривал о мире, в Грозном шли расстрелы. Дудаевцы по спискам расправлялись с теми, кого подозревали в сотрудничестве с российскими властями, а заодно с их родственниками. Были, например, расстреляны родители двоих работников прокуратуры, пожилой работник военкомата. Жертвой дудаевцев пала даже повариха силовиков.
Августовское сражение в Грозном иногда сравнивают с падением Сайгона, и «вьетнамские» аналогии действительно напрашиваются, однако не с Сайгоном, а с «наступлением Тет». В 1968 году отряды Вьетконга нанесли серию масштабных ударов по американским и южновьетнамским войскам. В военном отношении эта акция провалилась, однако сам факт крупного наступления после нескольких лет войны шокировал американское общество и склонил его в пользу прекращения боевых действий. Нечто подобное произошло и в Грозном. Через двадцать один месяц после начала войны, после всех принесенных жертв, после Буденновска и Кизляра, война, как казалось, вернулась к исходной точке. Поиск выхода путем переговоров теперь выглядел приемлемым решением.
Между тем достигнутые договоренности стали таким шедевром дипломатии, что было впору задуматься, точно ли худой мир лучше доброй ссоры. 31 августа были приняты так называемые Хасавюртовские соглашения (по названию дагестанского городка, где они были подписаны) между Масхадовым и Лебедем. «Архитектором» мира выступил вездесущий Б. Березовский. Фактически соглашения не решали ни одной проблемы, стоящей перед Россией и Чечней. Вопрос о статусе республики откладывался до 2001 года, войска выводились за ее пределы. Этим содержательная часть документа исчерпывалась. Зато отдельными соглашениями устанавливалось, что Чечня продолжит получать деньги из российского бюджета. Чечня отдавалась на откуп полевым командирам с их отрядами. Трудно назвать хотя бы какие-то положительные результаты заключения этого похабного мира.
Российские войска грузились в эшелоны и покидали республику. До конца 1996 года они были выведены из Чечни полностью, за спиной солдат и офицеров осталась только немногочисленная агентура спецслужб.
Чеченская война стоила России 5552 жизней солдат и офицеров убитыми и пропавшими без вести. Потери боевиков, по словам Масхадова, составляют 2870 погибшими. Это люди, известные по именам, без учета пропавших без вести (численность последних по некоторым данным — порядка 1200 человек) и по каким-либо причинам не вошедших в подсчет. В целом достаточно сомнительно, чтобы при анархическом характере чеченских отрядов и постоянной «миграции» людей из мирных крестьян в боевики и обратно удалось бы точно подсчитать потери незаконных вооруженных формирований. Названная Масхадовым цифра может использоваться разве что в качестве оценки снизу. В период фактической независимости Чечни была даже попытка выпустить «книгу памяти» убитых боевиков, но затея сорвалась из-за начала новой войны. В целом с учетом того, что российские потери включают не явившихся дезертиров, а данные об утратах чеченцев заведомо неполны, можно сказать, что боевые потери сторон примерно равны. Для регулярной армии такая боевая эффективность, конечно, прискорбна. К счастью, впоследствии российские войска стали куда более эффективной военной силой.
Потери мирных жителей республики до сих пор не подсчитывались «по головам», оценочные данные плавают в диапазоне от всего двух тысяч (включая примерно тысячу человек в Грозном) до 120 тыс. «Средние» оценки находятся обычно в диапазоне 20–50 тысяч человек. Нужно отметить, что это люди, умершие от всех причин, связанных с войной, включая снижение качества медицинского обслуживания, общую антисанитарию и т. д. и т. п. К сожалению, нужно признать, что работа по учету потерь в Чеченской войне велась в целом просто отвратительно.
«Это наша страна, которой до нас дела нет»
же в 1995 году из Чечни начали возвращаться ветераны боевых действий. Посттравматические стрессовые расстройства, в обиходе известные как «чеченский синдром», стали настоящей эпидемией среди этих людей. Многие из тех, кто формально избежал ранений, все же пали жертвами этой войны. Многие солдаты и офицеры возвращались из Чечни с глубокими психическими травмами, которые позже проявлялись самым разнообразным образом. При благополучном развитии событий им удавалось преодолеть себя и вернуться к нормальной жизни. При неблагополучном дело кончалось социальной дезадаптацией, вспышками агрессии, немотивированными преступлениями, самоубийствами. Журналист (сам бывший солдат Чеченской войны) Денис Мокрушин собрал подборку характерных высказываний:
Иван: Вообще часто снится погибший друг, почему-то всегда помогает мне, то патроны даст, то гранату. И еще снится, что вот духи рядом, а калаш молчит, не хочет стрелять, и пацаны мои (вся разведгруппа) вокруг все погибшие. Мрак. Жена рядом спать перестала говорит плачу, и бормочу.
В: А у меня вообще одни животные инстинкты остались. Осталось только сидеть где-нибудь на пустыре и выть на Луну.
Виталий: Не пил, но и не спал. Ночами слушал радио и катался на машине. Милиция проверяла вены, думали что наркоман, судя по глазам. Не хотелось объяснять, но когда говорил, что только приехал — сразу отдавали честь и отпускали. И еще очень внимательно искал растяжки под ногами, и глазам было непривычно встречать рассвет и закат, видеть горизонт т. к. все время был в горах. И еще не мог понять, что может огорчать людей, ведь все так здорово, пока самого быт не затянул. А самое страшное, мне кажется, это тишина.
Многие солдаты продолжали воевать после войны, бросаясь наземь от звука петард, нашаривая автомат при виде мигающей лампочки видеомагнитофона, инстинктивно выискивая глазами снайперов на родных улицах. При этом, как и во многих других вопросах, государство в общем и целом самоустранилось от возвращения к нормальной жизни людей, проливавших за него кровь. На высшем уровне в 1997 году было отмечено, что «в настоящее время не ведется централизованно и систематизировано учет инвалидов военной службы, не проводятся научные исследования по изучению медико-демографических, социально-психологических, профессиональных и социально-экономических характеристик этого контингента» — в общем-то, сухо констатируется, что вопросами адаптации военных, вернувшихся из зоны конфликта, государство толком не занимается.
Положение дел усугублялось отношением к ветеранам в обществе. С одной стороны, репортажи об ужасах войны формировали общественное мнение, так что из военнослужащих часто лепили свирепых карателей. С другой стороны, для многих участие в боевых действиях стало стигмой, мешающей и в профессиональном плане, и в личной жизни. Родные и близкие часто оказывались просто не готовы встретиться с изменившимися в огне войны людьми. Фактически проблема оказалась пущена на самотек, и далеко не все справились с грузом воспоминаний о войне.
Сжав кулаки после драки
оссийское государство проиграло Первую чеченскую войну. Это не льстящий национальному самолюбию факт, но он относится к объективной реальности. Как всякая крупная катастрофа, поражение в Чечне не произошло по какой-то единственной причине, война привела к высоким потерям и принесла море горя и позора по всем причинам сразу: в силу как политических провалов, так и ошибок в военном строительстве.
Политически Чеченская война выглядит как сочетание удручающей некомпетентности и вполне сознательного злого умысла. Дудаевский режим до войны процвел на коррупционных связях с российскими чиновниками, получив средства на содержание своих отрядов и благополучное ведение войны. Впоследствии схемы раскрания средств изменились, однако Чеченская война оставалась масштабным бизнес-проектом. В частности, в течение 1995–1996 годов изрядные средства выделялись из бюджета на восстановление республики. Например, в 1996 году, по сообщениям СМИ, только на строительство жилья и ремонт дорог в Чечне был выделен миллиард долларов. Едва ли можно было отыскать хотя бы одну «хрущевку», возведенную на эти средства, или хотя бы один километр отремонтированной дороги. Благо как раз в 1996 году республика чрезвычайно удачно была для России утрачена, так что трудолюбивые восстановители народного хозяйства Чечни могли не опасаться появления аудиторов с неудобными вопросами. Война также позволяла списать недостающее военное имущество, оборудование, боеприпасы, технику. Сформировался теневой рынок вооружения. Короче говоря, как и большинство войн, Чеченский конфликт открывал широкие возможности для всякого рода махинаций, в которые были вовлечены чиновники, занимающие весьма высокие посты и, конечно, полевые командиры боевиков.
Когда же дело касалось исполнения непосредственных обязанностей, высшее политическое и военное руководство страны отнюдь не демонстрировало находчивости и энергии. Военное планирование раз за разом оказывалось не на высоте, а целый ряд отдельных эпизодов, такие как новогодний штурм Грозного, попытки спасения заложников в Буденновске и Кизляре, невозможно характеризовать иначе, как оглушительные провалы. Все эти операции проводились высшими чиновниками и военными деятелями России, и уровень планирования и ответственности, проявленный ими, не выдерживает и малейшей критики. Отдельно обращают на себя внимание крупные террористические акты: еще до войны сделав лучшие контртеррористические подразделения страны жертвами политических игрищ, даже в по-настоящему острые моменты обладатели министерских портфелей рвались покомандовать сами, с легким сердцем игнорируя мнение специалистов по антитеррору. Когда же дело шло не так, как ожидалось, на государственных мужей мог напасть настоящий паралич воли.
Российская армия как вооруженная сила также откровенно не всегда обнаруживала нужную эффективность. В первую очередь ее проблемы связаны, конечно, с общей катастрофой вооруженных сил начала 90-х годов. Из-за постоянных невыплат денежного довольствия офицеры попросту не имели возможности овладевать военными специальностями, сосредоточившись на вопросах выживания, а боевая подготовка солдат зачастую сошла на ноль. Лишившись крупных боеспособных контингентов, оставленных в союзных республиках или выведенных из Восточной Европы в чистое поле, страна должна была формировать войско из того, что было под рукой, в основном унаследованных у Советского Союза «скадрированных» частей. Их исходно плохое состояние было усугублено крайним недостатком боевой подготовки и устаревшей организацией. Абсурд с точки зрения здравого смысла, но реальность Чеченской войны: страна, где жили сотни тысяч ветеранов локальных конфликтов, а вооруженные силы составляли на 1992 год 2,9 млн человек, не смогла выставить достаточного количества подготовленных солдат для операции против небольшой криминальной республики. В результате войну часто вели юноши-призывники, ни физически, ни психически не готовые к испытаниям, которые уготовила им война, тем более настолько грязная.
«Такое положение», — резюмировал Рохлин, — «Сложилось, прежде всего, из-за недобросовестного выполнения обязанностей руководством Министерства обороны.
Вина руководства Министерства обороны состоит в том, что, сокращая армию с 3,5 до 1,7 миллиона человек, оно не оставило в ее составе развернутых по полному штату, высоко обученных, материально укомплектованных соединений и частей.
Опыт показывает, что наличие 2–3 таких дивизий с самого начала боевых действий могло обеспечить оперативное решение всех военных вопросов в Чечне.
Таких дивизий не оказалось, несмотря на то, что только в Западной группе войск до вывода в Россию их было 18».
Логистика и оснащение войск находились на откровенно удручающем уровне. Жалкие условия расквартирования, недостаток самого необходимого, включая пищу, воду и медикаменты, ставили солдат в тяжелейшие условия. Кроме того, недостаток снабжения и низкая дисциплина провоцировали, без преувеличения, разложение войск, халатное отношение к своим обязанностям и злоупотребление алкоголем.
Снайпер 245-го полка описывал быт своих сослуживцев весной 1996-го:
Обсушиться можно было только у выхлопа Т-80. Костры ночью не зажигали, чтобы не демаскировать себя. С 18 марта наше существование можно коротко описать так: есть нечего, спать негде и не на чем. Не помню точно, но то ли в конце марта, то ли в первых числах апреля пришел приказ: «Вперед на Гойское!» Тот маневр, который выполняли тогда, ни атакой, ни штурмом назвать нельзя. Из-за периодических движений вперед—назад солдаты дали этому занятию непечатное название. Никаких позиций мы не оборудовали, да и кто поставит задачу, если комбат каждый день пьяный, а с ним и все управление батальона.
Тактически войска также не оказались приспособлены к тем ситуациям, какие являются типичными в современной войне. Взаимодействие между родами войск было чаще всего налажено слабо, разведка велась мало, контрзасадные мероприятия для многих офицеров оказались неведомой областью знания. В плохом состоянии оказалось снайперское дело, связь традиционно оказалась ахиллесовой пятой армии. Правда, было бы ошибкой впадать и в противоположную крайность и огульно обвинять солдат и офицеров в повальной некомпетентности. Например, высокую боеспособность продемонстрировала морская пехота, бойцовские качества, несмотря на провалы в самом начале войны, показал спецназ ГРУ. Да и обычные мотострелки отметились далеко не только претерпеванием тягот. Однако сила армии — в системе, и тактические успехи одних не могли скомпенсировать ошибок других: изнурительная война с высокими потерями и невнятными результатами складывалась из множества мелких неудач. Особенно серьезным недостатком — уже на уровне руководства операцией — было неумение закрепляться на очищенной территории. «Одна из особенностей этой странной войны, которая доводила нас буквально до бешенства, — это то, что одни и те же села мы проходили и зачищали по нескольку раз. В конце концов я настолько изучил местность, что мог воевать там с завязанными глазами», — возмущался один из офицеров.
При исправлении ряда недостатков даже и находящаяся в такой форме армия могла выиграть войну в Чечне. В конечном счете, однако, усилия тысяч людей были похерены политиканами, как кажется, вовсе и не желавшими по-настоящему выиграть войну. Бесконечные переговоры, венцом которых стала сдача в Хасавюрте, а также неспособность выстроить хоть сколько-то продуктивную политику по отношению к республике деморализовали людей, и в конце концов привели к приостановке боевых действий, фактически капитуляции. Нельзя сказать, чтобы армия остановилась на пороге победы. В августе 1996 года боевики имели ресурсы для продолжения войны. Однако вывод войск привел к тому, что в 1999 году кампанию в Чечне пришлось начинать полностью заново.
Тем не менее люди, два года месившие грязь «Ичкерии», сделали для страны нечто важное. Спокойная сдача Чечни могла по цепочке повлечь распад всего государства, как минимум на Кавказе. Такое крушение неизбежно сопровождалось бы тяжелыми жертвами. Пример Чечни, однако, был не слишком вдохновляющим для других сепаратистских движений. Мало кому хотелось затевать борьбу за независимость ценой таких жертв и разрушений. Одно дело — Чечня, спокойно обогащающаяся на нефтяной контрабанде, и другое — разгромленная республика и Дудаев в виде хладного трупа. В итоге идеи сепаратизма на Кавказе стали уделом маргиналов и чрезмерно романтических юношей, но в основном не местных элит. Даже в самой Чечне идеи радикалов вызывали не слишком массовые симпатии:
Я все бьюсь над одним вопросом: а стоило ли ради того, чтобы привести во власть всяких ничтожеств, проходимцев, стоило ли разрушить республику, убить десятки тысяч людей? Что это за суверенитет и национальная свобода, если за них надо платить такой дорогой ценой? Да я даю вам голову на отсечение, я даже опрос проводил: 99% населения не знает, что такое суверенитет, и никогда не считало СССР империей. А уж чеченцы разъезжали по шабашкам по всей стране. На своем опыте знаю, что простому народу всех наций не нужны суверенитеты, пока не довели дело до войны. Вот ведь парадокс для историка. Народ не хотел, не собирался, а политики заставили людей убивать друг друга.
Чеченцы, если говорить об основной массе народа, скорее дико боялись снова оказаться перед лицом свирепо настроенных солдат, чем желали реализовать утопию свободного чеченского государства без электричества, пенсий и работающего писаного права.
С Чечней связан своеобразный парадокс. Мировоззрение чеченцев, по крайней мере, значительной части, самой активной части их социума, слабо совместимо со взглядами на жизнь русских. Республика нуждается в обширных дотациях для хотя бы относительно нормального существования. Чечня представляет собой серьезную проблему в культурном, экономическом, политическом смысле. Однако при этом отделение Чечни от России в том виде, в каком оно состоялось реально в 1996 году, поставило Россию перед не менее серьезными вызовами. Чечня была оставлена в таком состоянии, что устроение в республике мирной жизни было абсолютно невозможно. Реальная власть принадлежала людям с психологией вождей викингов. Заниматься инфраструктурой и народным хозяйством они не могли, не умели и не хотели. После смерти Дудаева никто из уцелевших полевых командиров не мог претендовать на роль настоящего лидера. Организовать мирную жизнь в республике было для них малореальным делом даже при активной помощи со стороны: для этого требовалось истребить тех, кто привык кормиться с вооруженных грабежей, людокрадства и прочего уголовно наказуемого бизнеса. Чечня 1996 года не могла жить иначе, как паразитируя на России: собственной экономики у нее попросту не было, а амбиции полевых командиров, ставших харизматичными разбойными атаманами, но не умеющих быть никем другим, толкали их дальше. Возобновление боевых действий на Кавказе было лишь вопросом времени. Вскоре молодая республика сама создаст себе кольцо фронтов. «Настоящий мир не наступил», — замечал по поводу Хасавюрта майор СпН ГРУ Сергей Козлов, — «Просто открытый пожар перешел в фазу пожара на торфянике».
Под бесконечными осенними дождями из Чечни тянулись войсковые колонны. Солдаты и офицеры российской армии покидали республику. Они вернутся через три года.
