За историческими катаклизмами неизбежно широким шлейфом тянутся стройные ряды мемуаров. Количество людей, переживших за относительно короткий отрезок времени аномальные события, оказавшихся в круговороте из ряда вон выходящих «приключений», возрастает многократно. Человека охватывает острое желание сохранить пережитое для потомков, ведь для многих эти годы или даже дни остаются самыми яркими в жизни. Написание воспоминаний становится попыткой оправдаться или справиться с психической травмой, обличить врага или отдать должное другу. Некоторые показывают в воспоминаниях незаурядные способности, — в таких случаях мемуары зачастую становятся первой ступенькой в литературной карьере.Гражданская война в России являлась, безусловно, достаточно серьезным катаклизмом, чтобы вслед за её концом сплошным потоком начали выходить мемуары. По клавишам печатных машинок застучали военные и гражданские, генералы и простые солдаты — сотни людей стремились сохранить для нас свои знания, донести свою правду. Особняком в этом литературном море была и остается белогвардейская мемуаристика. Попытаемся аргументировать утверждение об особом её положении:
Во-первых, белые мемуары выгодно смотрятся на фоне большинства советских творений. На «мемуарный расцвет», т.е. активный период осмысления события, в России пришлась сталинская эпоха (1), а вместе с ней и «роль вождя и партии в обороне города N». Воспоминания же бывших белогвардейцев не знали никакой цензуры, кроме внутренней. Именно поэтому до нас дошли не только неизбежные хвалебные песни Белому делу, но и гораздо более критический взгляд, иногда отрицательный, к которому радостно обращалась и, например, советская обличительная печать 1920-х («яркое доказательство быстрого разложения реакционно-монархического и мелко-буржуазного…»). Это положение нам видится более честным и объективным, — значит, и более интересным.
Во-вторых, воспоминания белогвардейцев — это классические «выводы побежденных». В положении проигравшего немного плюсов, но стремление к анализу и здоровая критика явно относятся к преимуществам этого незавидного положения.
В данной статье читатель найдёт антологию белогвардейской мемуаристики, ни в коем случае не претендующую на полноту. Это был бы титанический труд, выходящий за рамки самого формата статьи. Здесь приведена обзорная характеристика наиболее ярких воспоминаний. Некоторые книги из нашего списка стали бестселлерами еще при жизни авторов; другие, найденные пытливыми исследователями или сдувшими с рукописей пыль родственниками, были изданы лишь в последние годы. Часть этих воспоминаний была написана людьми, вершившими судьбы, другие позволяют нам взглянуть на жизнь глазами юнкеров и солдат. Их мемуары могут быть захватывающими и прекрасно изложенными беллетризованными работами — или сухими фактическими справочниками. Авторы всех этих свидетельств — разные люди, с разным социальным статусом, взглядами на жизнь и Белое дело; по-разному сложились их послевоенные судьбы. Между всеми ними только одно общее звено — проигранная война и тоска по Родине, за клочки которой каждый из них до последнего цеплялся.
По оценкам Сергея Волкова, русское военное зарубежье за период своей активной деятельности оставило огромное печатное наследие: более тысячи отдельных печатных изданий (книг и брошюр), около 300 периодических изданий. Несмотря на такой внушительный объем, мы с уверенностью можем сказать, что большая часть дневников и воспоминаний осталась «в столе», и на протяжении последних 25 лет исследователи не перестают удивлять нас всё новыми и новыми изданиями ранее неизвестных произведений. Здесь приведены как давно изданные воспоминания, так и работы, увидевшие свет совсем недавно.
В предисловии к своей книге «1920» Шульгин писал о роли той работы, которую проделали в частности и наши герои. Пусть эта цитата станет эпиграфом ко сборнику.
«Бесполезно, конечно, напоминать, что мы живем в эпоху, которой будут весьма интересоваться наши потомки. Но, может быть, следует помнить о том, что о Русской революции будет написано столько же лжи, сколько о Французской. Из этой лжи вытечет опять какая-нибудь новая беда. Для нас это ясно. Мы, современники Русской революции (начавшейся в 1917 году), прекрасно знаем, какую роль в этом несчастье сыграло лживое изображение революции Французской. Поэтому в высшей степени важно для нашего будущего правдивое изображение того, что сейчас происходит перед нашими глазами».
Часть первая
Бронепоезд «Офицер» — В Белой армии генерала Деникина — В большевистской Москве — Война и люди. Семнадцать месяцев с дроздовцами — Воспоминания корниловца — Генерал, рождённый войной — Дневник Судоплатова — Дроздовцы в огне — Воспоминания белого офицера
Бронепоезд «Офицер»
Георгий Пронин
«Прием добровольцев протекал без признаков какой-либо системы. Каждая часть образовывала свое вербовочное бюро, которое и принимало всех желающих без лишних формальностей. Выбор части зависел исключительно от желания поступающих, причем это желание являлось зачастую следствием чисто внешних впечатлений».
Свой выбор в атмосфере общего оживления сделал и Георгий Пронин. Бывший юнкер инженерного училища записался сначала в броневой дивизион, оперировавший в донецком каменноугольном бассейне, а затем в команду бронепоезда «Офицер».
Эта война стала «звездным часом» бронепоездов. Так в журнале «Военная быль» значение паровых машин в Гражданской войне описывал участник событий, подпоручик бронедивизиона Андрей Власов:
«Особые условия гражданской войны благоприятствовали применению бронепоездов. Можно сказать, что таких условий никогда не было до 1918 года, и, вероятно, никогда не будет впредь. Военные действия развивались на обширных пространствах. Численность войск им не соответствовала. Сплошной линии фронта не было. Насыщенность отдельных участков фронта войсками была ничтожной… Артиллерия была слаба как по числу орудий, так и в смысле запаса снарядов…В условиях гражданской войны приобретала особое значение борьба за крупные населённые пункты. Рядом с ними были почти всегда и узловые станции железных дорог. Близ таких станций могли лучше всего маневрировать бронепоезда…».
С таким важным и одновременно опасным родом войск связал свою судьбу вольноопределяющийся Пронин. Бронепоезда всегда были на острие атаки, подходя на максимально близкое расстояние к противнику и наваливаясь на него всей огневой мощью орудийных платформ. Команда бронепоезда должна была состоять из людей хладнокровных и сплочённых. Служба внутри железной коробки, двигавшейся только вперед или назад со скоростью, не превышающей отметку в 45 км/ч, чья броня не была способна выдержать прямого попадания снаряда, требовала известную долю мужества. В поездные команды шли бывшие морские офицеры, привыкшие к службе в ограниченном пространстве, инженеры и молодежь.
«Офицер» был легким бронепоездом В.С.Ю.Р., одним из старейших в железнодорожных войсках Добровольческой армии. Он имел, несомненно, «кустарное» происхождение (составлен из разных обшитых платформ). Поезд 2-го бронедивизиона сформировали в Екатеринодаре в августе 1918 года, он прошел славный путь на острие наступления белых до самого Орла, в штурме которого принимал активное участие. Некоторое время команда поезда несла службу по охране Ставки Главнокомандующего. В марте 1920 года, в последние дни перед эвакуацией, «Офицер» взорвали. В Русской армии Врангеля поезд с названием «Офицер» был восстановлен и воевал вплоть до оставления Крыма.
Пронин служил в команде бронепоезда до ноября 1920-го. В эмиграции окончил Пражский университет, жил и работал в Польше, Западной Германии, после 1950 года — в США. Умер в возрасте 64 лет, похоронен на Сербском кладбище города Сан-Франциско.
Воспоминания Пронина — эпитафия важному периоду его жизни: молодость, война, друзья, подвиг. Георгий Фёдорович начинал воевать с чистым взглядом юного романтика, прошёл неизбежный путь взросления, если не сказать старения, но сохранил в душе решимость и уверенность в своей правоте, которые помогли ему не разочароваться в пережитом:
«Не отрицал войны: принимал её как есть, с ее неизбежной усталостью, переутомлением, кислым вкусом во рту от прогоркшего хлеба, постоянно подмокающими ботинками, холодом и грязью…».
При этом Пронин подчёркивал, что
«необходимость борьбы с разнуздавшейся стихией зла давала Добровольческой армии священную уверенность не только в правоте, но и в святости своего дела. Все можно было вынести и перетерпеть».
С утилитарной точки зрения книга «Офицер» — это ценное свидетельство о войне бронепоездов, явлении столь же ярком сколь и мимолетном. С другой — это пример исповеди молодежи Белой армии, несчастного поколения русских людей, большая часть которого сгинула в 1917–1920 годах.
В Белой армии генерала Деникина
Петр Махров Читать онлайн
Петр Семёнович Махров (1876–1964) был профессиональным военным высшего звена Императорской армии. Выпускник Виленского пехотного училища и Академии Генерального штаба (окончил по первому разряду в 1907 году), он, как и большая часть молодого офицерства, с энтузиазмом встретил начало русско-японской войны и добился перевода в действующую армию, прервав учёбу в Николаевской академии. В 1905 году 29-летний штабс-капитан был награжден орденом Св. Анны IV степени за участие в боях с японцами.
Между войнами, в период активного реформирования армии, Махров занимал штабные должности, активно печатался в военной прессе, уделял большое внимание теории военного дела, роли и функциям офицеров Генерального штаба в войсках. Такие люди, как Михаил Дроздовский, одинаково талантливы и на поле боя и в штабе. Махров к этому типу не относился, гораздо увереннее и полезнее он себя чувствовал на паркетных должностях, и ролью штабного адъютанта не тяготился.
В годы Первой мировой войны Петр Семенович стал последовательно начальником штаба дивизии и армии, некоторое время пробыл командиром полка. Окончил войну в звании генерал-майора и должности начальника штаба Юго-Западного фронта. Генерал Врангель, бывший позднее начальником Махрова, вспоминал:
«Это был чрезвычайно способный, дельный и знающий офицер генерального штаба. Ума гибкого и быстрого, весьма живой».
Революция стала для Махрова личной трагедией — многие офицеры, с которыми Петр Семенович был дружен, служили в Красной армии на командных должностях (в частности, Сергей Каменев и Николай Петин, однокурсники Махрова по Академии). Кроме того, термин «братоубийственная война» в случае с Махровым потерял метафоричный характер. Младший брат — Николай — оказался в годы смуты по другую сторону баррикад. Некоторое время он пробыл начштаба 3-й дивизии 13-й армии, которая действовала на Южном фронте, т.е. фактически воевал непосредственно против брата (В РККА Николай Махров дослужился до звания комбрига, умер в 1936 году без посторонней помощи).
«Мы всем сердец любили друг друга, но судьбой вынуждены были идти один против другого, как враги».Петр Махров до последнего стремился уклониться от участия в конфликте, но Полтава, в которой он очутился в 1918 году, оказалась не лучшим местом для нейтралитета. При приближении Красной армии Махров сделал выбор в пользу Добровольческой армии и уехал в расположение белых войск. Позднее в своих записках он писал:
«Участие в братоубийственной войне претило всему моему существу, а служба в Красной армии, которой в это время распоряжался проходимец Троцкий, казалась позором. Это было несовместимо с моим чувством национальной гордости и с понятием о чести офицера».
Во В.С.Ю.Р. Махров служил по линии военных сообщений (в т.ч. в штабе Кавказской добровольческой армии Врангеля), а также в должности генерал-квартирмейстера при генерале Деникине. Петр Семенович стал свидетелем летнего наступления 1919 года и интриг вокруг Московской директивы, участвовал в Военном Совете, на котором должность Главнокомандующего передали генералу Врангелю, являлся последним начальником генштаба В.С.Ю.Р. Перу Махрова принадлежала секретная докладная записка на имя Врангеля, ставшая толчком к небезызвестным крымским реформам барона. Махров долгое время был представителем Главнокомандующего в Польше. Он занимался защитой русских солдат и офицеров, оставшихся в стране после Рижского мира.
В 1925 году уже бывший генерал переехал в Париж. В эмиграции Махрова ждала довольно стандартная жизнь русского военного эмигранта. Он был уже не молод, не имел никакой гражданской профессии. Зарабатывал на хлеб репетиторством (русский и английский языки), был активным участником эмигрантской жизни, публиковался в военных журналах.
22 июня 1941 года сильно повлияло на позицию Махрова. Он послал заказное письмо на имя советского посла во Франции Богомолова с просьбой зачислить его в состав Р.К.К.А. на любую должность. Эмоциональный порыв белого генерала не прошел бесследно — следующие полгода он провел в немецком лагере Вернэ. Позиция Махрова была относительно поддержки частью эмиграции немцев очень жёсткой и непримиримой, он все больше проникался советским патриотизмом в пику антикоммунистическим настроениям эмиграции. В архивных документах советского посольства сохранилось любопытное свидетельство, конспект речи генерала Махрова в Ницце перед конгрессом эмигрантов. В своем выступлении он говорил:
«Я считаю долгом русской эмиграции показать всему миру, что больше нет эмиграции, оппозиционной Советскому Правительству, что мы духовно уже слились с нашим народом…».
Несмотря на просоветские настроения, генерал не пошел на репатриацию и остаток жизни прожил в эмиграции. После Второй мировой войны Махров активно трудился над своими воспоминаниями: собирал свидетельства, документы, работал с изданной литературой. Однако при жизни мемуары генерала так и не увидели свет. Рукопись и сейчас хранится в Колумбийском университете. В 1994 году труд «В Белой армии генерала Деникина» был издан в России при активном участии историка эмиграции Н.Н. Рутыча и племянника генерала К.В. Махрова.
Как верно заметили издатели книги, воспоминания Махрова фактически единственный «развернутый комментарий к „Очеркам“ генерала Деникина». Это действительно так. Он обладал, по всей видимости, хорошей памятью и цепкостью взгляда. Махров стал непосредственным свидетелем большинства процессов, протекавших в деникинском штабе, лично знал практически весь генералитет В.С.Ю.Р. и оставил о многих персонажах меткие характеристики; а та ответственность и скрупулёзность, с которыми генерал подходил к написанию воспоминаний, не оставляют сомнений в качестве материала. При этом книга Махрова отличается живостью изложения, несёт в себе много мелких деталей, личных воспоминаний и переживаний. Она не похожа на стратегический опус генерала Деникина, является камерным и эмоциональным произведением.
Примечательно, что начштаба Деникина Романовский был убит в 1920 году, а воспоминания начштаба Врангеля Шатилова никогда не издавались целиком. Таким образом широкой аудитории об истории развития и функционирования Генерального штаба В.С.Ю.Р. доступны воспоминания только одного человека из ближайшего окружения обоих Главнокомандующих.
В большевистской Москве
Василий Клементьев
В сущности надо признать, что на момент Февральской революции Клементьев оставался заурядным офицером — добросовестным, целеустремленным, безусловно смелым и решительным; но такими были десятки тысяч русских офицеров, большая часть которых исчезла в годы смуты, а имена их стерлись из истории. Клементьеву же судьба приготовила жизнь куда более интересную.В 1917 году он в учебной команде познакомился с полковником Перхуровым, — человеком, вскоре прославившимся организацией Ярославского восстания. Вместе они после октябрьского переворота пробрались на Дон, откуда вернулись в Москву с заданием по организации офицерского подполья. Поиски союзников привели двух офицеров к Борису Савинкову, одиозному террористу-эсеру, который в это же время в Москве конструировал свою подпольную организацию. Результатом общих усилий группы офицеров и эсеров стало создание грозного Союза Защиты Родины и Свободы.
Клементьев был адъютантом при штабе СЗРиС, присутствовал на совещаниях, выполнял корреспондентские и связные функции — т.е. обладал большим объемом информации. Лично знал большую часть руководства подполья и оказался арестован вместе с верхушкой московской организации. Ждала его, конечно, незавидная участь, но счастливый случай уберег капитана. Он не был расстрелян как все арестованные по делу СЗРиС, так как настоящую личность арестованного следствию установить не удалось: «крестьянина и бывшего солдата Соколова» приговорили к исправительным работам.
Перхуров был пленен после разгрома Колчака, судим и расстрелян, Савинков также был схвачен и покончил с собой в советской тюрьме; другие руководители подполья, такие как Бредис и Григорьев, не пережили и 1920 года. Воспоминания счастливо спасшегося Клементьева позволили нам узнать подробности о работе СЗРиС в Москве, о последних часах жизни его арестованных офицеров. Книга эта — уникальный источник информации об антибольшевистском подполье в стране и любопытные заметки о жизни советской столицы в первый год ее существования.
Капитан же после разгрома СЗРиС нашел Савинкова и стал его помощником в Польше, работая над возрождённым Народным СЗРиС. Он всю жизнь интересовался деятельностью Союза, восстанавливал потерянные факты, вел переписку с немногими оставшимися в живых свидетелями. Результатом этой работы стали воспоминания «В большевистской Москве», захватывающее повествование о подпольных буднях русских офицеров, которые не могли себя и представить в террористической борьбе, но были вынуждены вступить в схватку с «ЧэКа».
Клементьев в годы Второй мировой войны активно сотрудничал с немцами, входил в штат «Зондерштаба Р», стал майором РОА. Хорошо знал генерала Хольмстон-Смысловского, который, по всей видимости, имел некогда отношение к Союзу Защиты Родины и Свободы. После войны благополучно перебрался в США, где и умер после 1981 года в городе Баффало, штат Нью-Йорк.
Война и люди. Семнадцать месяцев с дроздовцами
Георгий Венус
«Несмотря на свое происхождение и воспитание в немецкой школе, отец, выросший в традициях русской культуры, не представлял для себя другого пути кроме защиты Отечества… Георгий Венус социально был совершенно чужд русской офицерской касте. Однако время юнкерства и офицерские погоны все же оказали влияние на формирование характера молодого человека, и это влияние сохранилось навсегда…».
После октябрьской революции он жил некоторое время в Петрограде, но голод выгнал его в Харьков, где Венус и застал приход Добровольческой армии. В деникинские войска он пошел добровольно, чего никогда не скрывал. Воевал в рядах 2-го Офицерского генерала Дроздовского полка, с которым прошел боевой путь вплоть до эвакуации из Крыма. Был тяжело ранен. После эвакуации жил в Германии, дружил с поэтом Вадимом Андреевым, который так описывал Венуса:
«Немецкого в нем ничего не было, разве только то, что он говорил по-немецки превосходно. Он был старше меня лет на 6, и война сожгла его молодость. Участвовал он и в белом движении и возненавидел его. Сознание собственной вины было в нем очень глубоко».
Жизнь Венуса в эмиграции не заладилась, хотя в Германии его нашел состоятельный родственник, управляющий завода Сименс. Бывший офицер работал в рекламном агентстве, неплохо зарабатывал, особенно по меркам нищей эмиграции, но уже в 1926 году стал возвращенцем (еще с 1923 года обладая советским паспортом). В том же 1926 году в СССР вышел его автобиографический роман «Война и люди» (рукопись была закончена в эмиграции), в котором он повествует о службе в рядах Дроздовского полка.
«Семнадцать месяцев…» это не столько антибелогвардейская, сколько антивоенная книга. Её автор не смог смириться с гражданской войной, он боялся её, для него семнадцать месяцев на той войне стали, кажется, самыми несчастными в жизни. Воспоминания Венуса честны, он не заискивал перед новой властью, а просто рассказывал о том, что видел своими глазами, не находя оправдания происходящему. Кто-то закрывается от жестокости идеей, кто-то людьми, ради которых он готов переносить ужасы войны. Венус ничего этого за плечами не имел, для Белой армии он был попутчиком, спрыгнувшим в первый же удобный момент. В уста одного из героев книги он вложил свое отношение к Белому делу:
«…Отступающий всегда гибнет. Я погибнуть не хочу. И вот белое движение волочит меня за собой. Идея, способная на вырождение, не есть идея. Над идеей белого движения я ставлю крест. А бессмыслица ползет дальше…».
Книга имела в СССР успех, была отмечена и литературными критиками и писателями, в числе которых оказались Горький и Алексей Толстой. Фактически «Война и люди» стала первым покаянием бывшего белогвардейца, а советские литераторы всячески муссировали эту тему, перемывая кости реакционерам и белогвардейцам из воспоминаний Венуса. Впрочем, такой взгляд кажется нам недалеким.
«Семнадцать месяцев» — абсолютное противопоставление книге Антона Туркула «Дроздовцы в огне». Последняя есть героическая ода Белому делу, пронизанная идеей, в ней нет места обывательским ужасам. «Семнадцать месяцев» — книга, написанная сторонним наблюдателем, по нелепой случайности ставшим участником боевых действий. Озлобленность и жестокость в ней выведены на первый план, смакуются автором. Литературный критик Андрей Арьев очень точно написал, что Венус «мог оказаться по воле случая на любой из сторон», а увиденное им было «страшно далеко от любых идеалов».
Новая Родина встретила Венуса не очень гостеприимно: он, как бывший белогвардеец, находился под постоянным наблюдением. Писательская карьера в СССР оказалась не самой успешной, хотя литератор публиковался и стал членом Союза писателей. Венус был интересен в качестве разоблачителя белогвардейцев, летописца крушения Белой идеи. Отыграв эту тему, он стал не нужен. Несколько раз с начала 1930-х бывший дроздовец подвергался арестам. После очередного задержания он писал Екатерине Пешковой в надежде на помощь:
Опираясь на слова Великого Вождя народов товарища Сталина, сказанные им на Чрезвычайном 13-м Всесоюзном Съезде Советов: «Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы и попы враждебны Советской Власти», — я прошу при пересмотре моего дела учесть факты моей биографии, свидетельствующие о том, что позорное прошлое моей ранней юности, мое пребывание в рядах белой армии, мною, по мере сил моих, искуплено моими последующими поступками, моей дальнейшей жизнью и работой в СССР.
Последнее обвинение литератор не пережил, в тюрьме Венуса сильно били, в начале лета 1939 года он заболел гнойным плевритом, а 8 июля умер в тюремной больнице. Годом ранее был расстрелян его родной брат Александр, участник гражданской войны и военный летчик Р.К.К.А.
Выдержка из книги Венуса:
«Пленные, мобилизованные крестьянские парни, испуганно толпились на одном месте, очевидно не понимая, что от них требуют…уже выделяли офицеров старой службы — для пополнения нашей офицерской роты. Отведенные в сторону, офицеры слюнили химические карандаши и друг другу на гимнастерках выводили погоны и звездочки.
…Где-то, очень далеко, вновь заухало орудие. Со штыков составленных винтовок сползли лучи солнца. На небо с двух сторон ложились тучи.
— Да ей-богу ж!.. — Галицкий перекрестился. — Ей-богу ж, так и заявил!.. Хошь бей, заявил, хошь!..
Поручики Науменко, Скворцов, штабс-капитан Карнаоппулло и некоторые офицеры других рот встали и пошли через поле. Встали и солдаты. Кольцо вокруг пленных быстро росло.
— И не пойду!.. Расстреляйте!.. Не пойду я!.. — кричал в кольце широкоплечий офицер-пленный. — Эй, вы, наемники заграничные!.. Свалка всероссийская!.. А правды ль не хотите?.. Капитан — думаете?.. Думаете — и побегу сразу?.. К вам?.. В гнездо ваше черносо… — Над головой его серой сталью блеснула шашка. Потом еще и еще. Кольцо быстро расступилось, вновь хлынуло вперед и сомкнулось уже над изрубленным офицером».
