Небольшое фэнтези, навеянное дискуссией об учебнике истории, 40-градусными морозами, истерикой американцев по нарушению договоров и другими событиями.
Энергично откинув полог, интендант 120-й бригады кавалерии Джон Абрахам вошел в командирскую палатку и, вытянувшись в струнку, отчеканил:
— У меня важная информация, сэр, разрешите доложить?
Клубы густого пара, ворвавшиеся с 40-градусного мороза в теплую палатку, еще не рассеялись, но сквозь них Абрахам услышал голос командира:
— Какого черта, Джон, я же запретил перемещения по палаткам без приказа, почему не воспользовались общей связью?
Продолжая изображать телеграфный столб, Абрахам четкими, отрывистыми фразами выпалил как очередь из крупнокалиберного пулемета:
— Не хочу, сэр, чтобы информация стала доступна. С момента последнего транспорта, сэр, прошло 3 недели, запасов топлива на обогрев палаток осталось максимум на двое суток, это при условии, что кухню удастся перевести на дрова По вашему приказу, сэр, из всех машин топливо слито, пайки снова уменьшены вдвое, тем не менее топливо на исходе, если такая температура продержится еще несколько дней — нам конец. На складе остались только запчасти, оружие и боеприпасы, даже запасы одежды я распорядился выдать солдатам. Дороги заметены, передвижение в нашем районе невозможно.
— Не говорите ерунды, Джон, мы солдаты и должны выполнить приказ при любой погоде. К тому же это все и так знают.
— Это не все плохие новости, сэр.
— Что еще?
— Продовольствия хватит на 2 дня, уменьшать паек ниже 2000 килокалорий в нашем положении — самоубийство. В лазарете уже 56 человек обмороженных, после караулов люди прямиком попадают в лазарет. 26 человек умерли от переохлаждения. Температура в палатках 46 градусов (+8 C), солдаты не снимали одежды уже три недели.
— Что вы собираетесь предпринять, Джон?
— Я выдал со склада резервный бензогенератор, сварочный аппарат и отправил пятерых бойцов к нефтяным качалкам попытаться запустить одну из них и добыть нефть для отопления, заодно они должны срезать бронелисты с подбитого русского БТР и попытаться сварить печь для кухни. Еще 10 человек в данный момент рубят дрова для костра.
— Какого костра? Какая сварка? Джон, вы с ума сошли!! Вы что, не знаете, что мы остались без авиаподдержки и русские творят в небе что хотят, слава богу, что у них осталось не так много самолетов. БТР русских сварен из алюминия, у вас что, есть аргоновая сварка? Верните всех немедленно!!
— Сэр, это наш единственный шанс!
— Вы лично ответите в случае чего. Свободны!!
Абрахам шарахнулся к выходу.
— Нет, вернитесь! Что говорят эти бездельники в штабе? Уверен, там в Бугульме, у них тепло, горячая вода, чистые простыни.
— Не знаю, сэр, но они говорят, что по такому снегу транспорт к нам не пройдет, что почти вся снегоуборочная техника уничтожена русскими, оставшиеся работают на обеспечении наступления на Сарапул. Там жуткая мясорубка.
— Вы свободны!
— Да, сэр!
После двух месяцев непрерывных боев под Уфой бригада полковника Райта, будучи сильно потрепанной, особенно после танковой атаки русских под Нефтекамском, окончательно утратила мобильность, потеряла 80% личного состава и почти всю технику, была отправлена на охрану нефтеносного района в слияния реки Белой и Камы с центром в поселке Арлан. До прибытия подкрепления и переформирования в полноценную бригаду Райт получил приказ охранять пустынные земли с торчащими тут и там качалками. Местом дислокации была выбрана территория сгоревшей базы нефтепродуктов. Сам Арлан и Нефтекамск были разрушены настолько, что даже вороны не залетали туда.
Полковник сел за стол, достал сигару, раскурил ее, вынул из кармана гарнитуру связи и набрал позывной штаба. Ответили ему не сразу, прошло не меньше 2-х минут, как в наушнике послышался голос младшего офицера связи:
— Слушаю вас, сэр.
— Соедини меня, сынок, с генералом Холлифельдом, это полковник Райт.
— Не могу, сэр, генерал спит, он трое суток на ногах, нам строго запретили его беспокоить.
— Что у вас происходит, почему нас оставили без снабжения? Мы протянем не более двух дней, после этого охрану нефтеносного района в Арлане обеспечить будет нечем, вся моя бригада вымрет от холода и голода!
— Сэр, у нас тоже нет снабжения три недели, наша группа понесла колоссальные потери при штурме Сарапула, город до сих пор находится в наших руках частично и нельзя сказать, что мы его взяли. Основные силы русских закрепились на северной окраине и с высот обстреливают наши позиции, в городе действуют штурмовые отряды, с которыми никак не удается справиться, каждое утро зачистки начинаются снова и снова. По плану мы должны были взять Сарапул еще месяц назад, здесь у русских крупный склад госрезерва, но они, похоже, его успели вывести, сейчас их главные силы сосредоточены на высоте в районе заброшенной 100 лет назад воинской части, подобраться к ним не удается, а высота расположена так, что они контролируют дорогу на Ижевск, вторая дорога в северном направлении на Воткинск тоже блокирована русскими — в районе тюрьмы. Генеральный план наступления на оружейные кузницы Воткинска и Ижевска на грани провала, генерал Холлифельд уже получил предупреждение от комитета командующих штабов о недопустимости срыва сроков наступления.
— А что с авиаподдержкой? Когда мы дождемся ее? Почему не летают вертолеты?
— Не знаю, сэр. Вертолеты приказом командования оставлены на земле, они перебазированы под Менделеевск, в такую погоду они летать не смогут, после 16 инцидентов с потерей машин из-за низкой температуры — приказ: не взлетать. Все аэродромы в занятой нами части страны разрушены, восстановить их по такой погоде невозможно, синоптики обещают еще как минимум две недели холодов, после чего снова начнутся снегопады.
— Куда еще снега, и так уже 1,5 метра!!
— Это Россия, сэр, здесь это нормально.
— Что со снегоуборщиками, неужели нет никакой возможности пробить дорогу?
— Снегоуборщиков, сэр, осталось 4 штуки, они поддерживают дорогу от войск к базам снабжения, на правом берегу Камы. Мы не успеваем вывозить раненых и подвозить боеприпасы и пополнение.
— Понятно, а куда делись еще 12 машин?
— 7 штук разбомбили русские штурмовики, 4 взорвали диверсанты, один промахнулся мимо дороги и утонул в болоте, до весны его не достать.
— Эти русские знают, что важнее всего! Сообщите мне, когда генерал сможет поговорить со мной.
Полковник протянул руку к планшету, открыл карту. Можары, Новонагаево, Новый Актанышбаш, Новоуразаево, Шушнур — все поселки были разрушены до основания, он сам видел, что осталось от них после ноябрьского наступления. Из близлежащих поселков оставалось только Енактаево, был шанс на то, что там остались местные жители.
— Сержанта Либовски ко мне! — скомандовал полковник и, как ему показалось, сержант вырос из-под земли перед ним еще до окончания фразы. — Либовски, вы проходили арктическую подготовку?
— Да, сэр.
— Сможете сделать 10 пар снегоступов до 15-00?
— Да, сэр. Мне понадобится помощь.
— Возьмите тех обалдуев, которые сейчас рубят лес.
— Да, сэр!
Либовски исчез так же стремительно, как и появился.
Надев гарнитуру, полковник вызвал к себе интенданта.
— Извините меня за утренний разговор, Джон, но нам нельзя поддаваться панике. Отберите 8 человек, наиболее подготовленных и сообразительных, обеспечьте их полноценным пайком и походным обмундированием. Я собираюсь в Енактаево за продовольствием и топливом.
Абрахам попятился, выпучив глаза:
— Сэр, но это же грубейшее нарушение устава! Мы не имеем права покидать район ответственности и, тем более, не имеем права получать продовольствие от жителей оккупированных территорий!!
— Я не хуже вас знаю устав, Джон! И приказы я читал не менее внимательно!! Если вы не можете обеспечить бригаду, мне придется это сделать самому. Кстати, удалось добыть нефть и сварить печь?
— Нет, сэр, вы были правы, качалки все выведены из строя, удалось найти порядка 150 литров дизельного топлива в подбитом русском танке, алюминий в самом деле не варится, но мои парни срезали несколько листов и сейчас пытаются соорудить из них печь. Я распоряжусь подать обед, сэр?
— Да, и скажите, чтобы ваш обед тоже принесли сюда. А как насчет дизтоплива — это разве не нарушение устава?
— Нет, сэр, это трофеи, я оприходую его как трофей и спишу на нужды бригады.
— Вечно вы выкрутитесь, Джон, ладно, пусть подают обед.
Рядовой Рамирес, ежась от холода, долго не мог откинуть полог палатки одной рукой и чуть было не уронил поднос.
Прочитав молитву, полковник взял ложку, отломил галету и медленно начал хлебать бульон.
— Из чего делают эту гадость, Джон?
— Из кукурузы, сэр, и куриного запаха.
— Я поймал себя на мысли, что было бы здорово поджарить толстый, огромный стейк на барбере в моем саду и сожрать его руками без ножа и вилки под калифорнийское красное с зеленью.
— Не травите душу, сэр. Я и так с трудом понимаю, что мы здесь делаем, жить здесь могут только русские, да и воевать с ними последние 500 лет можно было с одним результатом.
— Каким?
— Армии, входившие в Россию, имели выбор из двух вариантов: погибнуть или бежать с позором.
— Кто сказал вам эту глупость, Абрахам, вы понимаете, что говорите?
— Я читал в университете архивные книги, буквально за несколько месяцев перед тем, как они были изъяты и сожжены. Их было запрещено оцифровывать. Там было много написано про русских. Читая эти книги, я твердо уверовал, что с ними воевать нельзя. Это никак не стыковалось с тем, что мы учили в школе, что показывали в кино и чем заполнено киберпространство. Мудрость покинула нашего президента, он считает, что если сжечь книги, которые противоречат его мнению, то всё, что в них написано, исчезнет вместе с бумагой. Где-то я уже слышал, чем кончил правитель, сначала устроивший костры из книг, а потом напавший на Россию.
— Вы говорите о Наполеоне Буонапарте?
— Нет, сэр, он не жег книг, я говорю о Шикльгрубере.
— Джон, если бы не мы, русские не победили бы в той войне, вы говорите как левый пропагандист, вам известно, что с ними стало накануне войны? Их усадили на электрические стулья.
— Всё очень похоже, сэр, но русские победили бы и без нашей помощи, может, на пару лет позднее, но все равно победили бы, а наша помощь — это политика, уж очень все испугались, что русские не успеют затормозить и проскочив всю Европу, остановятся осмотреться где-нибудь в Лондоне, а то и в Рейкьявике.
Вы помните, на какие подлости шла администрация Гонсалеса, чтобы протолкнуть закон о рекламе, после чего все независимые СМИ или обанкротились или стали повторять, как заведенные, что война с Россией неизбежна?
— Да, сегодня я понимаю, почему мой дед говорил, что мода на цветных президентов погубит Америку! А вы опасный человек, Джон, с вашими разговорами можно угодить в полицейские застенки.
— Сэр, я ценю ваше мнение и понимаю, что следовать официальной идеологической доктрине — ваша обязанность, но поверьте, в моем положении можно говорить правду, не опасаясь за последствия. Я уже одной ногой в могиле. Через несколько дней меня застрелят взбунтовавшиеся солдаты, которых нечем будет кормить и негде будет обогреть.
Вся наша техника и электроника несъедобна, а человек остается человеком, он должен есть, пить, спать, иначе он превратится в животное и будет убивать себе подобных.
— Бросьте, Джон, мы и без этого уже третий месяц убиваем себе подобных. Не надо пессимизма. Если мне удастся достучаться до штаба, я переговорю с моим однокашником из Вест-Пойнта генералом Холлифельдом, я постараюсь уговорить его помочь нам.
В 14-58 сержант Либовски доложил о готовности 10 пар снегоступов.
Полковник надел свой полярный комбинезон, проверил оружие, собрал необходимые приборы навигации, очки и вышел на мороз. Первый вздох на 40 градусном морозе перехватил дыхание и полковник с трудом откашлялся. Перед ним стояли 9 бойцов во главе с Либовски.
— Нам предстоит пройти по глубокому снегу минимум 10 километров и проверить на наличие продовольствия и топлива Енактаево. В первую очередь обращать внимание на тракторы, бульдозеры, снегоуборщики, во вторую очередь — на магазины и склады.
Либовски, выход через 20 минут, разработка маршрута и порядка следования за вами, жду с докладом через 15 минут. Зайдя в палатку, полковник с ужасом подумал о том, что ему предстоит провести не менее 10 часов на морозе, на котором он не смог нормально дышать даже 2-х минут.
Либовски появился перед полковником внезапно. Браво козырнув, он сообщил:
— Сэр, маршрут и порядок следования введены в планшеты, осталось их утвердить.
Полковник доверял этому вояке. Либовски не разбирался в тонких материях, но война была его стихией, он воевал с ранней юности, и это ремесло знал как никто другой.
На первом привале после перехода через речку Шаньшу пришлось оставить двух бойцов, которые провалились в полынью, сломали снегоступы и промочили ноги. Дойти у них шанса не было, полковник распорядился выслать за ними с базы команду спасателей. (Судьба этих двоих была незавидной, быстро потеряв от переохлаждения способность нормально воспринимать действительность, они разбрелись по разным направлениям, делая петли и описывая замысловатые круги. Следы одиночного человека довольно быстро заносило поземкой и прибывшие через 3 часа спасатели сделали несколько кругов, не обнаружили солдат, запросив данные со спутника, сумели найти по личным датчикам солдата два замерзших трупа, но к этому времени сами успели вымотаться и начали замерзать на ветру в открытом поле.)
Поредевшая группа остановилась на окраине Енактаево.
Сержант Либовски буквально загнал всех, но это было единственным способом спасти людей от обморожения, уже на первой стоянке взмокшие бойцы всерьез замерзли за 20 минут отдыха, поэтому останавливаться во второй раз было уже нельзя.
15 секунд, на которые хватило зарядки аккумулятора тепловизора, оказалось достаточно опытному взгляду Либовски, чтобы засечь дом, в котором было тепло. Входная дверь продержалась ровно два удара, один рукой, другой плечом. Солдаты кинулись к печи, облепили ее всю, стараясь прижаться к живительному теплу максимальной поверхностью тела. В темноте в углу зашевелилось какое-то уродливое, обросшее бородой и длинными волосами существо, покрытое лоскутным одеялом.
— Бэригиз менэ, икмэк, бэригиз менэ, икмэк! — бормотало чудище и тянуло руку к полковнику.
— Что он говорит, Ховард? — обратился полковник к переводчику.
— Не понимаю, сэр, он говорит на каком-то тюркском диалекте, я могу предположить, что икмэк — это хлеб. Судя по жестам, он просит хлеба.
— Он что, нерусский? Спросите, он понимает по-русски?
— Бэригиз менэ, икмэк, — ответило существо.
— Не надо водить нас за нос, все вы тут русские. Если хочешь жить, отвечай по-русски.
Когда переводчик закончил, существо на какое-то время затихло, а потом на не очень чистом русском языке произнесло:
— Вы говорите, как бритоголовые русские нацики в 2044 году. Хвала Аллаху, что их тогда сами русские сумели урезонить и разогнать, кстати, вас ждет то же самое.
Полковник включил панорамный фонарь и поставил его на стол. В углу на кровати, закутавшись в одеяло, сидел старик лет 80-ти, давно не бритый и не стриженный.
Несмотря на неопрятный вид хозяина, в доме чисто и не было затхлого запаха.
Юсуф в свои 82 года успел покуролесить по жизни, раскаяться, отсидеть в тюрьме, после этого завести семью и прожить до старости благочестивым мусульманином, по 5 раз в день совершая намаз и наставляя на путь истинный молодых татар и башкир, которые искали свое видение мира. Будучи в далеком 2013-м году молодым 17-летним неприкаянным придурком, наслушавшись ваххабитских проповедей и заразившись идеей всемирного халифата, Юсуф рванул сначала на Кавказ, где его определили на горную базу подготовки. Не успел он туда приехать, как был объявлен общий аврал, база в полтора часа снялась и рванула по горным серпантинам в сторону Грузии. Когда последняя машина заворачивала за первый от базы поворот, пустую площадку накрыло залпом. У одного из полевых командиров был родственник в штабе русских, и он продал информацию о времени налета.
Бросив машины, они разделились на группы, несколько дней шли по горам, затем их посадили в самолет и высадили на военном аэродроме на границе Турции и Сирии, под Газиантепом. На базе их обучали взрывному делу, обращению с оружием и тактике партизанского боя.
В первом же бою в Сирии Юсуф получил контузию, множественные ранения рук и ног, был отправлен в Россию, где после лечения в курганской клинике его буквально поставили на ноги, нарастив 15 см кости правой ноги. Выйдя из больницы, Юсуф попал в тюрьму за разные проступки, которыми сопровождалась поездка в Сирию: незаконное хранение, пересечение, участие и т. д. Выйдя из тюрьмы уже зрелым человеком, насмотревшись на всю мерзость отношений между несвободными людьми, разделенными на касты, Юсуф подался в религию, обзавелся семьей и организовал собственное фермерское хозяйство. В первый же день войны Юсуф пришел в военкомат и попросил дать ему несколько грузовиков для отправки на нужды армии всех 2000 овец, которых он содержал. Юсуф понимал, что защитить от мародеров и просто желающих поживиться за чужой счет свое стадо он не сможет, поэтому лучше передать его государству, авось это зачтется и своего внука он сможет откупить от армии через год, когда тому исполнится 18. Овец погрузили, но недосчитались нескольких, которые, увидев толпу людей, сбежали через овраг в летний лагерь, куда автомобильной дороги не было. Позднее Юсуф поймал их и привел домой. За осень он съел три из них, оставались две овцы, у которых родились ягнята. Рука не поднималась резать объягнившихся овец, и Юсуф голодал, питаясь отрубями и яйцами, которые несли чудом уцелевшие две курицы.
— Скажите, офицер, ваша фамилия Райт? — обратился Юсуф к полковнику.
Полковника передернуло. Какая-то мелкая гадина схватила его мертвой хваткой в области солнечного сплетения изнутри.
— Чего ты так трухнул? — спросил полковник сам себя, пытаясь успокоиться, но маленькая тварь в животе верещала в истерике. — Откуда это дремучий старик знает мою фамилию?
— Не вспоминайте, мы с вами не пересекались, ваш дед, полагаю, обучал меня в Турции. Вы настолько похожи, что я подумал: уж не восстал ли старина Райт из могилы.
— Мой дед никогда не был в Турции, он был военным, но дальше Колорадо не уезжал.
— Да и не важно! Дайте немного хлеба.
— Либовски, дайте ему галету и пошлите солдат проверить село.
— Уже ушли, сэр. Село почти полностью брошено, на противоположной окраине есть дом, где топится печь. Все остальные здания разрушены, нежилые, запасы овощей промерзли, животных нет.
— Проверьте этот дом и посмотрите, что здесь в сараях, — распорядился полковник.
Из гаджетов общей связи слышалась ругань солдат, которые передвигались по развалинам домов. Добравшись до второго жилого дома, рядовой Конихито заглянул в дверь и тут же прозвучал выстрел из старой двустволки. Свинцовая пуля 12-го калибра не пробила шлем, но голова Конихито от огромного импульса запрокинулась на спину, потом на грудь, после чего рядовой рухнул на пол и затих, безучастно разглядывая свою спину через плечо. Следовавшие за ним рядовые отпрыгнули в укрытия и открыли ураганный огонь из всех стволов, а после второго ответного выстрела, Либовски скинул со спины гранатомет и разнес дом в щепки. Огонь от взрыва оказался намного мощнее, это взорвались бочки и канистры с бензином, которые хранились в сарае рядом с домом. Всего у Рашиды-Апы было около тонны бензина, солярки и полный погреб овощей, которые она собирала еще осенью по погребам разрушенных и брошенных домов. Если кто-то вернулся бы из леса, Рашида планировала поселить их у себя, но, увидев людей с оружием, она приняла их за бандитов, которые несколько раз пытались ограбить ее, поэтому, не раздумывая выстрелила из оставшейся от мужа двустволки.
— Зря вы убили Апу, мы хоть с ней и не ладили, она была крещеной, у нее было много еды и бензина, — сказал Юсуф, с горечью глядя, как неловко разделывают туши его овец прямо у него в доме.
Осиротевшие ягнята бегали под ногами и звали матерей. Несушки уже варились в печке. Съев куриц, выпив бульон, солдаты разложили мясо по рюкзакам, уложили все, что удалось найти и направились обратно. Рядового Конихито они вынесли из поселка, и подвесили на высоте 2 метра в веревочной люльке с тем, чтобы, вернувшись, забрать его и отправить домой, как предписывал устав. Намного повеселев после трапезы у Юсуфа, солдаты быстро дошли до первого привала у реки, но там их ждал неприятный сюрприз. На подходе они были обстреляны длинной очередью — судя по звуку, из американской винтовки. Стрелявший истеричным голосом выкрикивал проклятья командирам, русским, президенту США, жирным котам с Уолл-Стрит, зиме, холоду и всему, что приходило в голову. Выходец из теплой Мексики, рядовой Рамирес отстал от группы и не смог вынести одиночества в этом холоде и пугающей темноте с завывающим ветром. Рамирес молниеносно перекинул магазин и снова открыл огонь, размахивая винтовкой как шлангом во время праздника обливания водой. После 2-го магазина полковник шепнул лежавшему рядом Либовски:
— Угомони его, а то он наделает дел.
Либовски на секунду приподнялся из сугроба и одним выстрелом прострелил руку Рамиресу. Тот упал в снег и затих. Он умер от страха, от холода, от безысходности и от болевого шока. Пометив на карте место, где они оставили Рамиреса, группа двинулась дальше.
— Отлично, полковник, этого хватит еще на один обед, — сказал интендант, разглядывая худую, постную баранину, — и то если я приготовлю блюдо не по инструкции, — потирая руки, буквально мурлыкал Абрахам.
— Валяйте, Джон, ссылайтесь на меня.
Мертвецки уставший полковник ввалился в палатку и не раздеваясь упал на кровать в попытке отогнать мрачные мысли и уснуть хотя бы на несколько часов.
Именно в этот момент ему позвонили из штаба.
— Ну что же, Генри, я, конечно же, помогу тебе, жди завтра самолет из Гюмри, ближе неоткуда, включишь маяк на частоте терпящих бедствие, тебе сбросят провиант и топливо, кроме этого, там будет пара снегоходов и походный инвентарь. — Генерал пожелал удачи и не став выслушивать благодарности, положил трубку.
Полковник уснул сном младенца и уже ничто не могло омрачить его счастливый сон.
Юсуф снял шкуру с овечьих голов, брошенных в углу, собрал съедобные потроха и поставил варить похлебку в печи. Его желудок радостно булькал, предвкушая трапезу, он почти месяц не ел досыта, если вообще что-то ел. Сам Юсуф был мрачен и сосредоточен. Он понимал, что теперь он обречен на голодную смерть. Написав какие-то ничего не значащие фразы благодарности всем, кого знал, особенно мулле Исе, указав места, где он с Рашидой похоронил жителей поселка и двух русских солдат, запечатал бутылку воском и повесил ее на дереве на заднем дворе. На обратном пути откопал из под снега кучу хвороста, раскидал ее и вытащил ПЗРК, автомат и две гранаты, которые он подобрал во время боев.
В конце осени в районе Нефтекамска прошли серьезные бои. Коалиция должна была оттеснить русских от переправы через Каму в Набережных Челнах на север в Шольинские леса, не дав им переправиться на правый берег Камы. Частично им это удалось, но основная часть войск и населения успела переправиться по мосту в Камбарке, после чего его взорвали. На левом берегу оставались только части, обеспечивавшие прикрытие.
Оборону Нефтекамска подготовить не успевали, остатки 136-го танкового полка, подошедшие из-под Уфы, остановились в Енактаево. Им была поставлена задача ударить во фланг наступающим по дороге из Дюртюли на Нефтекамск. На лысой, как коленка невесты, местности замаскировать танки было невозможно, и танкисты прятались в сараях и хлевах. Их обнаружил беспилотник разведки коалиции, и с базы под Менделеевском вылетело три пары вертолетов. К этому времени недалеко от дома Юсуфа остановился УАЗ, из которого выпрыгнуло двое солдат. Один был длинный и худой, он нес трубу ПЗРК, второй напротив, плотный коротышка, на его спине висел ранец с боекомплектом. УАЗ сразу уехал и завилял по замерзающему полю в сторону лесополосы.
«Соломинка и пузырь, защитнички», — с ехидцей подумал Юсуф.
Забежав в полуразрушенное здание котельной, солдаты быстро зарядили ПЗРК, толстый вглядывался в горизонт через бинокль. Вертушки появились неожиданно из-за спины, они разворачивались на боевой курс для атаки. Худой вскинул трубу и, немного отпустив вертушку, нажал на спуск. Машина ведущего дернулась, закружилась в ритме вальса, после чего, разбросав обломки лопастей, хвоста, комья земли, завертелась, перейдя в нижний брейк, под конец на какое-то мгновение обрубок вертолета замер в стойке на обломке хвоста и упал, загоревшись. С другой стороны деревни сорвалась еще одна ракета и поразила вторую машину. Остальные, выпуская термические гранаты, кинулись в рассыпную, но через минуту они снова построились в боевой порядок и пошли на штурмовку. В их системах управления огня уже были точки пуска ракет ПЗРК, и они имели высший приоритет. В тот момент, когда оператор огня снимал с предохранителя гашетку пуска ракет, по группе снова ударили ПЗРК, но уже не из поселка, а из лесополосы, западнее. Залп из трех ракет разнес в клочья первую машину, в которую попало сразу два снаряда, и повредил шедшую третьей. Оператор огня ведомого в первой паре с трудом нащупал открытую гашетку и доложил: «Позиции ПЗРК, готов!» Ему было не по себе, он очень боялся, что через несколько секунд или минут в кабине запахнет меркаптанами, потому что обделался при атаке русских, он знал, какими посмешищами становятся такие вояки. Обычно они пускали себе пулю в лоб, не выдержав издевательств.
— Огонь! — услышал он в наушнике и судорожно дернул гашетку.
— Не переживай, Пол, — проговорил наушник голосом командира. — Если выберемся из этой заварухи, это останется нашей тайной. Я сам чуть было не обделался!..
В этот момент в машину ударила очередь из пулемета, механизм управления трапецией залязгал, во все стороны полетело масло из систем гидравлики. Неуправляемый вертолет долго выписывал концентрические круги, пока, наконец, не сжег горючее и не приземлился на лед. Белая уже замерзла в рукавах, но толщина льда была совсем небольшая, да и течение создавало неравномерность, отчего у местных жителей коварство льда на Белой имело дурную славу.
«Ну вот и помоемся!» — успел подумать командир вертолета, когда вокруг запрыгали обломки льда. Машина провалилась наполовину и застряла. Пытаясь отстрелить дверцы, оператор огня только усугубил положение, двери не открылись, а лишь снялись с герметичного замка, в кабине было нечем дышать от пороховых газов, к тому же стала поступать вода.
Этот вертолет простоял так до самой весны, внутри кабины были видны два трупа, вмерзшие по пояс в лед.
Костлявый и коротышка, наблюдая побоище, которое устроили они и их товарищи, потеряв бдительность и осторожность, выскочили из котельной и, подпрыгивая как дети, показывали в воздух русский вариант неприличного жеста, ударяя левой рукой по сгибу поднятой вверх правой. Ракета ударила в стену котельной в двух метрах от них.
Посчитав, что шесть вертолетов легко справятся с девятью неприкрытыми танками, командование коалиции не стало усиливать правый фланг противотанковыми подразделениями.
Танкисты, поняв, что они обнаружены, не дожидаясь команды, выкатили машины в боевой порядок и ринулись в атаку. Через три минуты артиллерия коалиции на всякий случай накрыла Енактаево тройным залпом реактивных минометов. Уцелело только два дома и два человека. Танки русских считались уничтоженными.
Атака танкистов была по-русски отчаянной и бесстрашной, на полном ходу они врезались в правый фланг войск коалиции, расстреляли несколько колонн с техникой и солдатами, раздавили передовые подразделения и подбили десяток танков, не успевших развернуться из походных порядков для обороны. Но силы были неравны, израсходовав и без того неполный боекомплект, танкисты гусеницами давили все, что попадалось на пути, а командиры, высунувшись из люка, расстреливали бегущих врагов из автоматов.
В конце концов, подоспевшие БМП с ПТРК и гранатометчики расстреляли безоружные танки в упор. Последний, потеряв гусеницу на краю поля, встал, получил выстрел из гранатомета по касательной в погон башни, отчего башню заклинило. Танкисты, выпрыгнув из люков, пытались убежать в сторону оврага, но плотный огонь пехоты прервал их побег.
Полковник Райт, объезжая позиции своей и без того потрепанной бригады, был мрачен и немногословен. Это была катастрофа. Принимая доклады о потерях в людях и технике, полковник прощался с повышением в звании, наградами, славой удачливого командира, к тому же он отчетливо понимал, что его бригаду теперь отправят на переформирование или поставят на охрану тылов, что в условиях надвигавшейся холодной зимы было не самой радужной перспективой.
Гордость кавалерии — 120-я бригада — всего за четыре недели оказалась растерта в жерновах войны, так и не сумев непосредственно в бою одержать классической победы. Русские, нанеся серьезные потери наступающим, каждый раз успевали отойти и перегруппироваться на новых позициях. Оставленные ими немногочисленные засады терзали войска на марше, срывая все планы компании. Диверсанты лишали сна и покоя.
Юсуф в последний раз зашел в свой дом, неся охапку сена, чтобы поджечь ее.
Чиркнув спичкой, он увидел в слабом свете движение под столом. Беспородная сука по кличке Юлдуз, жившая у Рашиды и принесшая недавно щенков, кормила грудью ягнят. Ягнята периодически бодали Юлдуз в живот и весело крутили хвостами. Пытаясь принять привычную для кормления позу, Юлдуз ложилась на бок, но ягнята не могли так ее сосать, бодро бодая и тыкая ногами, заставляли вставать. Она не возражала.
Ночью, когда Юлдуз вернулась с охоты к дому Рашиды, там осталось тлеющее пепелище. Испуганно скуля, она несколько раз обошла по кругу двор. Никто ей не отвечал. Ее логово было за бочками и канистрами в сарае. Все щенки погибли мгновенно. Не желая верить в это, Юлдуз легла на снег напротив дома и решила, что не уйдет до тех пор, пока ее дети не отзовутся. Через несколько часов ее вымя стало разрывать молоком и она, теряя рассудок от этого, начинала ерзать и вскакивать, но последней каплей, сорвавшей ее с места, стал запах теплой мясной похлебки, налетевший как взрывная волна.
Забежав в открытую дверь, Юлдуз съела овечьи кишки, разбросанные по полу, и уже хотела выбежать поесть снега, как в темноте кто-то мягкий толкнул ее в бок снизу и незамедлительно начал сосать, через мгновение то же самое повторилось с другой стороны. Плохо соображая, что происходит, Юлдуз с невероятным облегчением отдалась своим невидимым налетчикам. Большего блаженства она не испытывала за свою жизнь.
Глядя на ягнят, жадно сосущих молоко, Юсуф удивился, что не смог сдержать слезу, он не проронил ни одной капли, когда они с Рашидой хоронили односельчан, родню и солдат, погибших при обстреле. Поначалу они ругались из-за того, что Рашида крестила усопших, а Юсуф читал мусульманские погребальные молитвы. Он очень переживал, что людей приходилось класть в могилу без тахарат (омовение), без кафан (савана). Большинство погибших опознать было невозможно, поэтому Юсуф и Рашида договорились на этот случай, что сначала она пройдет и перекрестит всех, а потом Юсуф прочтет Джаназу (погребальную молитву). После похорон Юсуф долго просил милости Аллаха за то, что позволил крестить правоверных и читал Такбиры Джаназы не веровавшим в Аллаха при жизни.
Начинало светать, мороз усилился, воздух остыл до –44 С. Юсуф снял с чердака охотничьи лыжи, накинул на плечи ранец с ракетами и остатками еды, трубу ПЗРК, потянулся за автоматом, но понял, что это уже перегруз. Сняв рожок, Юсуф обмотал автомат пленкой и привязал 3х метровой веревкой к поясу за ствол, чтобы тащить волоком.
— Остаешься за хозяйку, — улыбнувшись, сказал он Юлдуз.
Снег громко хрустел под лыжами, и эхо разбегалось и возвращалось, натыкаясь на стену холода. Отойдя несколько сот метров от поселка, Юсуф набрел на люльку, где висело тело рядового Конихито. В наступившей тишине он услышал частое дыхание и шелест снега позади. Стая одичавших собак во главе с соседским полканом по кличке Малай преследовала его. Разворачивать автомат было поздно, бросать гранату — самоубийство. Резким движением Юсуф развязал узел веревки на люльке, и тело скатилось в снег. Отступая боком в поле, Юсуф подтягивал к себе автомат.
— Ты что, Малай, нохой паршивый, харам! Вот я тебе!
Малай на секунду затормозил, но тестостерон вожака и голод толкнули его вперед.
Когда магазин защелкнулся в гнезде, Малай уже трусил обратно к дереву, потому что стая благоразумно решила поживиться тем, что есть, и не связываться с еще живой добычей.
Дойдя по следу группы полковника до реки, Юсуф решил передохнуть и присел на снежный бугорок. К его удивлению, что-то металлическое воткнулось ему в ягодицу. Внимательно разглядывая лицо мертвеца, он не мог понять, был этот солдат у него сегодня ночью или нет. Перевернув тело Рамиреса так, чтобы можно было сесть, Юсуф отковырял последние куски мяса с овечьего черепа, а кость положил обратно в ранец. В боковом кармане ранца торчал уголок брошюрки.
— За столько лет почти ничего не изменилось, — с удивлением подумал Юсуф, укладывая инструкцию обратно. Восходившее солнце начало нагревать воздух, плотный туман постепенно стал отрываться от земли и подниматься в небо, образуя низкую облачность.
Утром полковник Райт проснулся счастливым как никогда. Его не смущал холод и темнота в палатке, его не беспокоило, что, оставшись без офицеров, солдаты, измученные вконец морозами и голодом, перестали соблюдать устав, жгли костры в карауле, не чистили оружие, отключали личные мониторы, дрались и убивали друг друга из-за еды, воровали топливо для обогрева палаток. Его уже не беспокоило, что ночью сгорела кухня от бестолково сооруженной дровяной печи, что синоптики сменили прогноз и сообщили о сильных морозах еще на три недели. Главное, что сегодня этот кошмар должен закончиться, сегодня спасение уже летит к нему на могучих крыльях транспортного самолета. Он отказался от завтрака и, приказав всем боеспособным готовиться к выходу на сбор контейнеров, сел перед своим планшетом и зажал пульт экстренного оповещения.
Когда на карте планшета появилась медленно движущаяся по прямой точка, сердце полковника заколотилось, на носу повисла капелька пота, в висках запульсировала кровь.
До Арлана осталось 10 километров, планшет автоматически увеличил масштаб. Самолет летел на 500 метров севернее базы и когда точка поравнялась с дорогой на Нефтекамск, полковник нажал на кнопку.
— Есть сигнал, сэр, 26 миллисекунд, коды подтверждены, ввожу поправки маршрута на сброс, — отрапортовал второй пилот.
— Механик, готовность к сбросу 8 минут, выравнивать давление, сброс растяжек по команде, уходим на разворот!
Понимая, что полет будет в зоне действия дальнобойной русской ПВО, пилоты сознательно шли на малой высоте. Брея верхний край плотной низкой облачности, они проскочили незамеченными для радаров, но для разворота нужно было набрать еще 250-300 метров высоты. Командир добавил оборотов в двигатели, через несколько минут самолет накренился на левое крыло, потом на правое и стал описывать гигантскую дугу, постепенно снижаясь. В конце виража самолет тряхнуло всем телом, как при наезде на бордюр, правый двигатель с грохотом выплюнул обломки турбин и, постепенно разваливаясь на куски, загорелся, а потом выпустил толстый черный дымовой хвост.
