Два дня в декабре и четыре минуты в апреле (окончание)

Юсуф не слышал взрыва. После выхода ракеты из трубы ПЗРК невидимая сила толкнула его. Поскользнувшись, он упал головой между лыж, сильно ударившись ухом об край лыжи. Не спавший всю ночь, устав от ходьбы, Юсуф по-стариковски задремал, сидя на трупе Рамиреса. Он не слышал приближавшегося самолета, но в момент включения форсажа Юсуфа что-то ущипнуло изнутри. Он потратил много времени, чтобы привести в боевое положение трубу. Самолет, описав дугу, уже приближался и вот-вот должен был попасть в мертвую зону. Никак не удавалось его разглядеть и захватить в систему наведения. Юсуф нажал на спуск практически одновременно с зуммером захвата цели.

— Аллаху Акбар, — повторял он шепотом, стоя на коленях и пытаясь стереть с лица тающий снег и льдинки, застрявшие в бороде.


Самолет развернуло на 180 градусов и, плюхнувшись в глубокий сугроб, он заскользил хвостом вперед, подняв тонны снега на высоту 10-этажного дома. Работающий левый двигатель продолжал разворачивать самолет уже в снегу до тех пор, пока ударившись об одиночное дерево, крыло не отвалилось и не отправилось в короткий самостоятельный полет, выписывая воронки как семечко клена. 

Однокрылая махина затихла в пятистах метрах от Юсуфа. Получив за секунду до взрыва команду на открытие, задний трап медленно опускался вниз, гидравлика натужно визжала, не в силах продавить снег до полного открытия. 

Переступив через растерзанное грузом тело механика, Юсуф прошел в кабину пилотов. Очки командира были заполнены кровью изнутри, язык его торчал наружу перекушенный почти полностью, из носа струей текла кровь. При ударе о землю шейные позвонки проломили основание черепа, чудовищным гидроударом выдавило язык и глаза из глазниц. Второй пилот еще был жив, он что то шептал и пытался шевелить сломанной в нескольких местах рукой. Присмотревшись, Юсуф понял, что он пытается креститься. 

— Ступай к своим богам и скажи, чтобы образумили вас, — сказал Юсуф и, взяв руку пилота, перекрестил его православным знамением, даже не понимая какое святотатство с точки зрения католика он допустил.

— Они что, приземлились в поле? — не в состоянии нормально воспринимать неподвижную отметку самолета в пяти километрах от базы, спросил полковник.

—Я полагаю, сэр, они упали, — осторожно сказал офицер связи и моментально кинулся выхватывать пистолет из рук Райта. Он не успел бы спасти полковника, но предохранитель не позволил тому нажать на крючок. 

Полковник сидел, капризно сжав губы, внутри он ощущал себя маленьким мальчиком, которого незаслуженно наказали и лишили любимых игрушек. Ему поставили успокоительное и отнесли на кровать. 

Абрахам вызвал штаб, где подтвердили потерю связи с экипажем и приказали выслать группу для осмотра места падения, эвакуации пилотов и груза. Особо отметили, что аппаратура секретной связи должна быть демонтирована или уничтожена.

— Последнее сообщение было неразборчиво, нам показалось, что говорили на арабском или фарси, — по секрету сообщили штабные связисты, — там до сих пор слышны какие-то звуки.

Абрахам нажал на планшете полковника срочный вызов Либовски. Тот выскочил из гальюна и, застегивая на ходу штаны, влетел в палатку:

— Слушаю, сэр! — обратился он к лежащему полковнику.

— Это я вызвал вас, сержант! — зашипел Абрахам. — Соберите 25 человек, оставьте все лишнее, возьмите 5 винтовок, через 30 минут вам выдадут последнюю еду, которая у нас есть и выдвигайтесь в эту точку. Абрахам ткнул в неподвижную отметку самолета на планшете полковника. Либовски отметил точку на своем планшете, выслушал задание и вышел. 

Спустя час группа выдвинулась. Любовски торопился, через несколько часов должно было стемнеть, а он не хотел оставаться в лесу на сорокаградусном морозе с толпой ненадежных, деморализованных солдат.

Юсуф вытолкал уцелевший снегоход, двое саней, которые сцепил поездом, и погрузил в сани горючее, генератор, печь, арктическую палатку, 4 винтовки, цинк патронов, три зимних комплекта одежды и спальных мешков, походную утварь, металлические короба с пайками. Со словами «Да простит меня Всевышний!» он открутил пробку канистры со спиртом и сделал большой глоток, тут же заев пожар во рту снегом.

Тронуться с места не удалось. Новенький «Поларис» выгреб снег из-под гусениц и повис на подножках. Юсуф отцепил сани, откопал и переставил снегоход. Подцепив одни сани, он выкатил их за холм и, поставив под уклон, вернулся за вторыми. Сцепив весь поезд, не без труда тронулся, набрал скорость и двинулся на восток. Отъехав пару километров, он остановился, скинул фал от саней и, развернувшись по большому кругу, направил снегоход по своему же следу обратно. Не все дела были сделаны. Ночью он пообещал Рашиде, своим детям и внукам, своим односельчанам, коротышке и костлявому, что отмстит за них.

Когда старый мулла Иса болел и не мог вести проповеди, Юсуф замещал его с разрешения старшего муллы в Бугульме, поэтому Юсуф посчитал, что после смерти Исы он его замещает. Отломив ветку, он арабской вязью на снегу написал фетву на джихад, сидя на коленях на сидении снегохода, прочитал молитву.

Вскрыв ящик с гранатами и оторвав жгут проводов, заминировал самолет и подступы растяжками так, что одна граната, взорвавшись, подрывала соседнюю. Что-что, а минировать его очень хорошо научил майор Райт в далеком 2013 году…

Либовски остановился на краю поля, чтобы дождаться людей, шедших без снегоступов.

Измотанные холодом и ходьбой по глубокому снегу, солдаты попадали в сугроб.

Самолет лежал в трех сотнях метров, это четко было видно на планшете, но визуально Либовски не мог его найти. Вглядываясь в направлении места падения, Либовски заметил какое-то движение и еле различимый звук мотора, быстро удалявшегося от лесополосы.

Стекла бинокля оттаивали несколько секунд. Через туман Либовски разглядел силуэт хвостовых рулей, засыпанный снегом. Он доложил на базу: «Самолет обнаружен, пожара нет, фюзеляж цел». В этот момент подтянулись остальные члены группы.

Не осознавая, что совершает непростительную ошибку, Либовски показал направление на самолет рукой и произнес:

— 300 метров за лесополосой.

Солдаты кинулись как обезумевшие, бросая оружие и затаптывая сержанта в снег. Наблюдая эту картину через монитор Либовски, полковник крикнул в микрофон:

— Остановите их, сержант!!

На окрик Либовски и очередь в воздух остановились только 9 человек, остальные продолжали бежать к все более отчетливо видимому самолету. Хромая, сержант подошел к выполнившим его приказ солдатам, велел подобрать оружие и двинулся к лесополосе.

Бежавший первым рядовой О’Нейл умудрился пройти через растяжки к самолету и сорвать чеку уже внутри фюзеляжа. 

Пролежав 40 минут в снегу, Либовски дождался, когда уже ничего больше не взрывалось, и разрешил солдатам подойти ближе, чтобы согреться рядом с гигантским костром, в который превратился самолет. Запах паленого мяса, горелой пластмассы, резины, дерева и черт знает чего еще сдавливал легкие, не давая нормально дышать.

Полковник Райт, еще не до конца пришедший в себя от всех потрясений, тем не менее поправил одежду, застегнул все пуговицы и четким командным голосом, лишенным всяких эмоций и интонаций, спросил у Либовски:

— Сержант, кто из не выполнивших ваш приказ остался в живых?

— Пятеро, сэр, двое из них ранены.

— Приказываю вам расстрелять их.

Все находившие в палатке полковника вскочили и окружили командира.

— Полковник, вы в своем уме? Это нарушение устава и Военного кодекса! Без приговора Трибунала это недопустимо!!

Не обращая внимание на присутствующих, полковник повторил:

— Расстрелять!!

— Без письменного приказа я это сделать не могу, извините, сэр, — после длительной паузы выдавил из себя Либовски.

— Диктуйте фамилии, — ответил полковник и, набрав приказ на планшете, отправил его на планшет Либовски.

— Ховард, — обратился полковник к связисту и переводчику, — потрудитесь разослать приказ и видео исполнения на все мониторы бригады.

— Слушаю, сэр.

Через 10 минут в расположении бригады наступила гробовая тишина, солдаты молились, кто-то тихо плакал, прячась от взглядов товарищей.

До темноты оставалось не более полутора часов. Истопник раздавал первые литры дизтоплива из подбитого русского танка. Сгоревшая кухня была уже не нужна, готовить было не из чего, на большом костре повар кипятил снег и выдавал всем желающим кипяток. Солдаты жгли костры прямо в палатках, чтобы хоть как-то согреться.

— Умереть или бежать, — шепотом повторял мысли вслух полковник. — Умереть или бежать…

— Вы что-то сказали, сэр? — спросил Ховард.

— Да! — Полковник встал по стойке смирно.

— Сержант! 

— Да, сэр, вы настоящий солдат, родина гордится вами.

— Спасибо, сэр, мое сердце и жизнь принадлежат моей стране!

— Либовски, в двух километрах от вас стоит подбитый русский танк, осмотрите его и попробуйте завести мотор. Я вышлю вам в помощь техников со сваркой и канистрой горючего.

— Абрахам, готовьте базу к эвакуации!

— Сэр, это нарушение приказа! Я вынужден сообщить об этом в штаб!

— Готовьте базу к эвакуации, все имущество, кроме оружия, складировать в походный порядок. Надеюсь, больше повторять не надо. Письменный приказ поступит через две минуты. Выполнять! — рявкнул на интенданта полковник.

— Ховард, вам я поручаю возглавить группу из 20 человек. Ваша задача — изготовить волокуши для транспортировки раненых и больных. К утру все должно быть готово!

— Да, сэр!

В пять утра смертельно уставший и измученный Либовски запросил разрешения полковника войти в палатку.

— Сэр, танк завели, гусеницу укоротили на один каток и поставили на место, пушку пришлось срезать, она была повернута на бок и не давала нормально ехать, цепляла столбы и деревья. В Арлане мы нашли взорванный «Комацу» и приварили нож от него к танку. Его придется переварить немного выше, этим сейчас техники занимаются, но у нас кончилось горючее.

— Сынок! — Полковник растрогался. — Как я рад видеть тебя и слышать твои слова.

Полковник обнимал Либовски, который будучи лишенным сентиментальности, стоял, вытянувшись в струнку, и не реагировал на телячьи нежности командира.

— Абрахам! Выдать сержанту Либовски весь запас дизтоплива.

К рассвету, в 9-30 утра, раненые и больные были погружены на огромные 12- метровые волокуши и укрыты палатками. Всем солдатам раздали по несколько метров веревок от палаток, чтобы иметь возможность привязать себя к танку или бревнам. Никто не отдавал команд, все происходило в полной тишине, слышен был только хруст снега, разносившийся эхом в морозном воздухе.

Периодически забирая влево и выравниваясь, зигзагом к базе подъехал танк, толкая ножом перед собой почти метровый слой снега. Солдаты облепили корму, пытаясь обогреться у выхлопной трубы и моторного отсека. Зацепив тросом волокуши, дав 5 минут привязаться оставшимся, танк, дернувшись с места, медленно покатил по едва различимой под метровым слоем снега дороге. Либовски едва не обморозил лицо, выглядывая из люка механика-водителя поверх снежного вала. Пришлось залезть внутрь. Разбитый триплекс примерз, заменить его не было ни времени, ни сил. Из-за разной длины гусениц танк постоянно заворачивал влево, и его постоянно приходилось выравнивать. Положив перед собой тактический планшет, Абрахам, увеличив максимально масштаб, не отрываясь следил за навигационным маркером и давал команды:

— Право, 1,5, прямо, право, 1. — Либовски вел танк вслепую. Никто не обращал внимания на упавших, которых веревка тащила волоком. Снег забивался под одежду, веревка сдавливала грудную клетку. Когда удавленный, задохнувшийся боец переставал агонизировать, на него сверху садились 2-3 солдата и ехали как на санях, не в силах больше передвигать ноги в унисон со скоростью движения танка. Через три часа уже никто не шел своим ходом, живые ехали верхом на мертвых.

Капрал Робертс и рядовой Монелли играли в карты, сидя в БМП, поставленном в дозор на занесенной снегом второстепенной дороге на восточной окраине Бугульмы. Сержант Кройст дремал на командирском кресле. Внутри попахивало выхлопными газами, двигатель ровно урчал, давая достаточно тепла для обогрева кабины.

— Слышь, ты, нигер! Какого черта ты мухлюешь?

— Сам ты жулик, вы, макаронники, рождаетесь жуликами!!

— Что?.. Кто бы говорил, у вас не то что отцовство не установить, никто из вас не знает, какая самка его родила, живете стаями на деревьях, кто только вам хвосты отрезает, или вы их отгрызаете, когда жрать нечего?

Ссора двигалась к драке, как в наушниках противно зажужжал зуммер радара.

— К бою!! — скомандовал еще во сне Кройст и, едва открыв глаза, уткнулся в монитор бортового компьютера. Капрал и рядовой метнулись к своим местам. Радар, выдав скан засеченного подвижного предмета на блок идентификации, затих. Компьютер на какое-то время повис, производя в своем электронном мозгу миллиарды вычислений.

— Что за хрень! — прошептал Кройст, разглядывая медленно приближавшуюся к ним гору снега через прибор ночного видения.

— Правый борт к бою, включить слежение!

Замигали лампочки, справа послышались звуки срабатывания сервоприводов и гидравлики, на экране появился зеленый квадратик «Пуск».

— Что за хрень! — зациклился в нерешительности Кройст и стукнул по корпусу монитора кулаком. Через мгновение на мониторе высветилась необычно длинная строка: «Модернизированный бульдозер неизвестной марки с установленной сверху башней от танка Т-105 с укороченной пушкой неизвестной конструкции, идентичность — 58% , буксируемый объект — древесина».

— Да что это за хрень!! — терял терпение Кройст и запросил тактический центр дать ситуативную карту своего квадрата. Карта засветилась в сумраке кабины сотней отметок солдат коалиции в семистах метрах от БМП, сгруженных как сельди в бочке вокруг и рядом с неопознанным бульдозером, на 58% напоминающий русский Т-105.

Объект остановился и замер, оставаясь невидимым за горой снега, тепловой шлейф от двигателя несколько раз засветил экран тепловизора и исчез. 

— Кончилось топливо, сэр, — доложил Либовски, — позвольте мне дойти пешком, мы на окраине Бугульмы, впереди стоит БМП дозора, как бы они не шарахнули по нам.

— Вольно, сержант, можете сесть. — Генерал Холлифельд присел на край кровати и положил руку на плечо полковника.

— Неважные новости, Генри, твоя бригада расформирована, судя по докладу военной прокуратуры, тебе грозит трибунал. Многое будет зависеть от того, что скажут на допросах твои подчиненные о расстреле пятерых солдат, хотя нарушений приказа и устава хватит лет на 20. Из 280-ти человек, поставленных на охрану района в ноябре, живыми вернулись 106, имущество полностью утрачено, годными в строй признаны трое.

— Кто третий?

— Абрахам.

— Да-а, я всегда знал, что этот старый еврей выкрутится в любой ситуации.

— Допускаю, что до трибунала может не дойти, Генри, судя по всему, нам придется скоро драпать отсюда, заломив рога на спину. Мы разучились воевать без авианосцев, армады самолетов, всех этих электронных штучек, ставших в один миг мусором, а главное — без теплых сортиров. Русские опять обманули нас, одному богу известно, на какой свалке они отрыли эти разнокалиберные реликты ракетной техники и как сумели оснастить их, но вчера ночью в течение трех часов они разнесли в щебень все портовые комплексы от Ньюфаундленда до Панамского канала по обоим побережьям континента. Эти придурки в Госдепе успели обвинить китайцев в помощи русским, а те в ответ закрыли Тихоокеанский бассейн. Сейчас даже те транспорты, которые были в пути, возвращаются в Перл Харбор. В Европе еще веселее. Псковская группировка и Калининградская сборная — матросни, пехоты, тыловиков и ополчения — встречным ударом разогнала как бруклинскую шпану этих геев и лесбиянок из объединенной европейской группировки в Прибалтике. Командующего группировкой генерала Пьемонта псковские диверсанты вообще застали за утехами с адъютантом. Им обоим вставили штандарты НАТО в зад и выбросили с третьего этажа «Велитон Олд Рига Пэласа». Говорят, зрелище было феерическое. Сейчас Евросоюз обвиняет нас: мы, мол, их подставили. Турки отводят войска на юг. Так что скоро все наши части в России окажутся в таком же положении, как и вы в Арлане. И последнее, полковник, я преклоняюсь перед вашим мужеством. Прощайте.

Проводив генерала взглядом, Либовски сел на табурет и придвинулся поближе к полковнику.

— Сэр, мне кажется, я знаю, кто устроил крушение самолета и мясорубку после.

— Ну, говорите же.

— Вот. — Либовски достал из подсумка челюстную кость животного.

— Что это, сержант?

— Это баранья челюсть, сэр, я нашел ее недалеко от самолета привязанной к палке, которая торчала из сугроба, рядом на снегу что-то было написано вязью, в бороздки надуло пепла и выглядело это пугающе.

— Ты хочешь сказать, что мы недооценили этого русского старика?

— Он не русский, сэр.

— Все они русские! И мы их всех недооценили! Прав был чертов Абрахам: нельзя жечь книги!

В начале апреля, объезжая проталины, где это было возможно, в районе Енактаево двигался санный поезд из армейского американского снегохода и двух саней.

Помимо поклажи, в санях сидели женщины, дети и двое пожилых мужчин. За рулем сидел давно не бритый и обросший старик в арктическом комбинезоне. Он остановился неподалеку от лесополосы рядом с большой проталиной, на которой были разбросаны следы сильного пожара. Было видно, что много людей и машин вывозили отсюда металлолом. Рядом с проталиной в снегу торчала палка с куском шпагата, а на самой проталине пеплом была написана фетва.

Старик с трудом перекинул ногу через сиденье, растер армейским арктическим ботинком надпись, смешав ее с талым снегом, прошлогодней листвой и землей.

— Хвала Аллаху! Все закончилось! Все только начинается!

Повернувшись на восток, он сел на колени и стал молиться.

Люди в санях крестились, совершая поклоны после каждого знамения.

На другом краю поля четверо солдат, грязно матерясь, долбили промерзший грунт, чтобы подсунуть крановые чалки под отрезанный ствол танковой пушки, а поодаль крановщик пытался отбить хворостиной молодого водителя от ненормальной сучки, которая вцепилась ему в зад при попытке поймать двух овец-подростелей, щипавших сосновые ветки на краю оврага.