Такова природа человека. К сожалению! Войны продолжаются всю историю человечества. Люди убивали друг друга с завидным фанатизмом, сражаясь за продукты питания, территорию, женщин, власть и деньги. Но всегда рядом с жадностью и подлостью, в ходе войн, соседствовала доблесть, самопожертвование ради жизни других, жажда свободы и справедливости. Так сложилось исторически, что славяне всегда воевали за свою свободу, а порой, и за своё право жить. Война на Донбассе-это битва за право жить на своей земле по законам справедливости, это битва просто за право жить.
Врут те, кто говорит, что на войне не страшно. Ещё как страшно! На передовой, под свист пуль и снарядов страшно. Но там ты знаешь, что тебе грозит. Ты каждую минуту готов ко всему. Теперь я знаю, что еще страшнее быть на войне, под обстрелами, находясь в безжалостных рамках забора с колючей проволоки колонии для осужденных преступников. Я это прочувствовал на себе.
Война подошла к Торезской исправительной колонии N 28 в июле 2014 года. Начались бои за стратегическую высоту — Савур-могилу. Кто владеет этой высотой, тот владеет стратегической инициативой на огромном пространстве донецких степей. Это понимали и ополченцы Донбасса, героически обороняющие высоту, и вояки украинской армии, с жутким отчаянием, выполняя безумные приказы своего командования, штурмующие Савур-могилу.
За одну ночь из лагеря исчезли все ласточки, гнездившиеся в огромном количестве под козырьками крыш лагерных бараков. Чувствуя беду, они улетели. А мы, заключенные колонии, не имея возможности улететь с ласточками, остались и, как в чудовищной компьютерной игре, из окон своих жилых бараков, наблюдали столбы взрывов, горящие деревни на горизонте, залпы из реактивных установок «Град», стелющийся над степью дым. С пронзительным ревом, где-то рядом, за забором колонии, падали и взрывались сбитые украинские штурмовики, а уцелевшие, делая элегантный вираж в небе, вертикально пикируя, атаковали жилые кварталы маленького рабочего городка Шахтерска, убивая женщин и детей, которые просто не ожидали такой подлости и не пытались спрятаться.
Мы наблюдали это все стиснув зубы от ненависти к палачам, сидящим за штурвалами самолетов и пряча страх в складках своих душ.
Мы не удивились, когда в один из дней услышали грохот, рвущий барабанные перепонки и почувствовали на своих лицах жаркую ударную волну взбесившегося воздуха. Только вечером из новостных сообщений телеканалов мы узнали, что недалеко от нашей колонии рухнул пассажирский «БОИНГ» , а тюремщики рассказали о том, что видели — с неба падают трупы. Как-то обыденно рассказали, вроде речь шла о воскресном пикнике.
В начале августа 2014 года война пришла непосредственно в нашу колонию. Я со своим другом сидели за столиком под ветками старого ясеня и пили чай. Вроде бы обычный спокойный вечер в колонии. Гремели цикады, радуясь приходу тёплой ночи и своим веселым стрекотанием, заглушая звук далекой канонады в степи. На канонаду мы уже не обращали внимания. Привыкли. Вдруг раздался глухой хлопок и сразу пронзительный свист… Мина попала в огромный тополь возле соседнего барака. Погас свет лагерных прожекторов, по стене нашего барака противно застучали осколки. Мы даже испугаться не успели. Где-то в наших генах ещё живет военный опыт отцов и дедов. Он то изаставил нас залечь, а потом броситься под защиту кирпичных стен барака. Хоть и хлипкая, а все же защита. Мины стали ложиться одна за одной. Столбы пыли и дыма, свист мин и осколков, крики людей. Уже в укрытии наконец-то пришёл и страх.
Если положат снарядами из гаубиц-нам конец, мрачно заявил один из наших. Знал, что говорит, за его спиной война в Афгане. Это и нам было понятно. Надо бежать в бомбоубежище. Лагерное начальство восстановило старые, еще советские укрытия. Это все, что они сделали для нас. И на том спасибо!
Дождавшись хрупкого затишья, бросились бежать. Совсем короткое расстояние, метров сто. Мимо развороченного, истерзанного тополя, по обломкам кирпичей и веток. Добежать не успели. Опять начался обстрел. Где-то рядом грохнула мина. Интуитивно падаю на асфальт. Чувствую, как по ногам бьет горячая взрывная волна. Боли не чувствую, знаю-надо бежать. Уже в бомбоубежище увидел кровь на ноге. Это не осколки, просто садануло обломками кирпичей. От осколков ранение было бы гораздо хуже. В подвал забегают испуганные заключенные. Крик, какая-то нервная суета, очень похожая на истерику. Кажется, что люди не верят, что все это происходит в реальности.
Заносят раненного. У него пробита голова. Осколок. Под ним, на грязном матрасе, лежащем на пыльном полу, появляется большая лужа крови.Шансов нет. Он умирает. Чуть позже узнаем, что еще погибла женщина — сотрудница колонии. Мина попала прямо в служебное помещение, где она работала.
С 7 августа 2014 года обитатели колонии, сотрудники и осужденные, уже не выходят из подвалов. Закончились продукты питания. Из запасов осталась лишь перловая крупа. Ее варят без жира, просто на воде. Есть такую кашу очень трудно. Прекратилась подача воды. Где-то разбомбили трубы водовода. Пропало электричество, а из Киева, где находится главное тюремное начальство, звучат грозные призывы никого из осужденных на свободу не выпускать, всех держать под стражей.
Мы понимаем, что вместо того, чтоб обеспечить нам безопасность, как того требует закон, эвакуировать осужденных из зоны боевых действий, киевские высшие тюремные начальники обрекли всех нас на смерть. Или от мин, или от голода. Весело! Но именно этого мы от них и ожидали.
Информация об обстреле Торезской исправительной колонии N 28 с огромной скоростью облетела всю страну. Осужденным звонили со всех концов Украины. Звонили испуганные родственники, друзья, знакомые чиновники. Мне позвонили товарищи из Донецка. Рассказал им все, как было. Узнал от них радостную весть. По запросу Александра Смекалина и группы коммунистов-депутатов Верховного Совета ДНР, парламент мятежной республики принял постановление о моём немедленном освобождении из мест лишения свободы и восстановлении во всех гражданских правах. Был рад, но сразу возникли вопросы, как это сделать?
Администрация колонии с маниакальным упрямством цеплялась за старую спокойную жизнь и подчинялась Главному киевскому управлению пенитенциарной службы Украины. Конечно, им нравилась эта жизнь, когда можно было безнаказанно красть продукты питания предназначенные заключенным и брать с них взятки за свободу. Революционные потрясения им были не нужны. Они не признавали молодую Республику и выпускать меня на свободу по решению ДНР явно не собирались.
А тем временем по колонии поползли слухи, что начальник собирает заявления от осужденных, желающих вступить в ополчение. Люди выходили из бомбоубежища, бежали в свои бараки за бумагой и ручками и писали заявления в добровольцы. Такого энтузиазма я не видел никогда. Наверно, именно так люди стремились на фронт в 1941 году. Осужденные ходили друг за другом, сверяли тексты, чтоб не ошибиться, возбужденно советовались.
Настроение было у всех одинаковое — лучше погибнуть в бою с врагом, чем бесславно быть расстрелянными, словно животные в загоне, под названием "Исправительная колония". Очень быстро выросла пачка заявлений. Её отнесли начальнику колонии, а он сначала удивился, но потом быстро пришёл в ярость. Никаких распоряжений он не давал. Все это оказалось обычной провокацией. А может быть осужденные приняли желаемое за действительное? В этих стенах такое часто случается.
Как снег на голову, в колонию зашли ополченцы. Очень доброжелательные и приветливые, они с оружием на перевес ходили по территории лагеря, разговаривали и шутили с зеками. Вот они-то и объяснили, что никого в ополчение забирать не будут, нет у них таких полномочий. Посоветовали в побег не идти, последствия будут самые тяжелые. Могут и расстрелять по законам военного времени. Осужденные сникли. Значит и дальше сидеть в этом загоне и ждать, когда прилетит мина или снаряд.
Мне вновь позвонил Александр Смекалин и сообщил ещё одну радостную весть, за мной выехали ополченцы, чтоб выполнить решение Верховного Совета ДНР о моём освобождении.
Они беспрепятственно зашли в колонию, как и предыдущие бойцы. Охрана колонии не решалась оказывать сопротивление вооруженным бойцам. Ополченцы сообщили начальнику колонии о приказе немедленно доставить меня в Донецк. Майор Куршин сник. Он только что получил распоряжение киевского начальства не выпускать меня за забор, чтобы не произошло. Но и перечить ополченцам он боялся. Как старый тюремный чинуша, он опять позвонил в Киев и доложил обстановку. На том конце провода ещё раз заявили — Яковенко должен сидеть. А ополченцы посоветовали мне идти и собирать вещи.
Честно скажу, у меня дрожали руки, когда я складывал свои пожитки в сумку, забывая нужные вещи и сбрасывая в кучу какой-то хлам. Мои друзья лезли с вопросами,а я не знал, что и ответить. Мне самому не верилось, что я сейчас выйду за забор колонии, все это было похоже на сон. Прибежал из штаба один из тюремщиков. Меня вызывал начальник. Он сидел молча минут 15. Я понимал его состояние. Рушился его привычный тюремный порядок. Осужденного выпускали на свободу не решением суда или прокурора, все эти персонажи трусливо разбежались, как только началась настоящая война. Он вновь позвонил в Киев. Сказал, что выпустит меня, по-другому поступить не может. Ильтяй, этот могущественный первый заместитель начальника всей пенитенциарной службы, начал Куршину угрожать, что натравит на него Ляшко и его батальон карателей-беспредельщиков, но начальник колонии уже принял решение.
Я с самого начала нашей эпопеи, ещё в 2002 году, знал, что все наше уголовное дело громкое и необычное, что задерживали нас сотрудники СБУ очень оригинально, не так, как всех, со стрельбой и взрывами гранат, и я был уверен, что освободят меня не так, как всех, но даже моё буйное воображение не рисовало такого!
Я вышел из искореженных взрывом ворот колонии в сопровождении трёх бойцов ополченцев, после минометного обстрела и под звуки артиллерийской канонады.
Андрей Яковенко
https://kulikovets.ru/2017/01/...
ВЫСТРЕЛ
(отрывок - К.О.)
— На Сперматозоид мы ходили в прошлом году! Он ничей был! – возмущался Овал, тыкая пальцем в снимок на столе. – А Крокодил был полностью наш! Полностью! А теперь?! Сперматозоид укропы совсем заняли и половину Крокодила отжали! Офигеть можно! Минские, бл@ь, договорённости!
Игорь, приподнявшись на носках, через спину Сома, посмотрел на стол, пытаясь понять, что за пресмыкающееся осеменяет здешние поля войны? Сперматозоид не узнать было невозможно, и как только умудрились его таким насыпать?! А вот ящер требовал уточнения.
— Шо такое Крокодил? –спросил он.
— Вот этот длинный террикон. – Двойка заскорузлым ногтем провёл по спутниковому снимку, — Вот южнее, прямо под ним карьер. А севернее, видишь, другой террикон, Подвал называется. Он выше Крокодила. А между ними длинное ущелье. А вот Черепаха. Сегодня день тратим на знакомство, изучение местности. Вы согласны, товарищ майор?
— Согласен. Ты тут лучше меня всё знаешь, поэтому сам решай. Я буду пока присматриваться. – Ронин по причине своего совсем небольшого, всего лишь двухнедельного пребывания на Донбассе, всецело доверял Двойке, воевавшему с первого дня войны.
— Тогда так…. Снайпер, Али и Док — Двойка ткнул указательным пальцем в Игоря, в спину Али, заваривающему себе чай и в продолговатый горбик из плащ-палатки, под которым дрых Док, — идут на Подвал. Кто-нибудь, разбудите Дока. Сом, Муля и Рус на Крокодил. А… ещё Грек на Подвал. Присмотри пару позиций для АГСа.
Однако с рекогносцировкой в один день не уложились. Три дня ходили, перебегали пригнувшись простреливаемые участки, ползали, часами лежали, прячась среди серых камней, рассматривая в оптику какой-то дикий, словно инопланетный, ландшафт. Крокодил в профиль и в самом деле походил на огромного, километров семь длиной, ящера, уснувшего в окрестностях Докуча. Эти отвалы доломита* на его гребне образовали рай для снайперов. Кучи, кучи, кучи серых камней разных размеров, от здоровенных, в два человеческих роста, до небольших, величиной с кулак. Эти кучи, эти пирамидки, были насыпаны густо-густо, одна возле одной. Да ещё поросли кустарником, а на стороне, занимаемой укропами даже лесочком.
Крокодил пересекала глубокая расщелина. Она и разделяла наши позиции и укроповские. И хотя Подвал, состоящий из мелкого щебня, отсева, как его здесь называют, возвышался над Крокодилом, особого преимущества это не давало. Высмотреть врага, если он соблюдал хотя бы элементарные правила предосторожности, в этом месиве камней, кустов и деревьев было практически невозможно. Зато наш боец, приподнимись он хотя бы немного над гребнем, сразу высвечивался на фоне неба и становился мишенью. Как позиция, Подвал Игорю не понравился.
Зато на четвёртый день…..
«Урал», разбрызгивая жидкую грязь по стенам, впритирку прошёл в сводчатом туннеле, пробившем высокую железнодорожную насыпь, немного попетлял вместе с асфальтированной дорогой, перемахнул через ржавые рельсы переезда и остановился, не желая ехать дальше по грунтовке, там, где асфальт кончался. Боцман, выкурив сигарету вместе с выгрузившимися бойцами, укатил обратно. Дальше предстояло двигаться пешком. Вчера они уже были здесь с Двойкой, тогда им на Крокодил проводника дали. А сегодня Ронин просто быстро сходил в вагончик, стоящий в стороне, метрах в пятидесяти и согласовал там с местными выход, что бы ненароком свои не обстреляли.
-Ну чё, воины, покурили?- он окинул взглядом бойцов. – Выступаем. Идём боевым порядком. Первым Рус. Следующий Муля, потом я, за мной Сом. Следующий Док и Одесса замыкающим. Дистанция три метра. Вперёд!
Все быстро закинули за плечи эрдэшки, повесили оружие и пошли. На месте, как в фильмах о разведчиках, никто не прыгал. Грунтовая дорога шла вверх, сначала полого, потом круче. Под ногами тихо хрустела мокрая, тёмно-серая, почти чёрная отсыпка. Игорь, трогаясь последним, быстро передёрнул затвор, загнав патрон в патронник, и уже на ходу достал из кармана ещё патрон и снарядил им магазин. Теперь его "плёточка" (слэнговое название снайперской винтовки Драгунова "СВД" из-за хлёсткого звука выстрела. - К.О.) заряжена не десятью, а одиннадцатью патронами, какая ни какая, а фора.
Обязанностью замыкающего было контролировать тыл, поэтому Игорю приходилось вертеть шеей как суслику у норки, иногда даже делать несколько шагов спиной вперёд. Здесь хотя и тыл, но расслабляться не стоило – донецкая природа на любом свободном клочке земли гнала заросли кустов и деревьев такой дикой густоты, что они могли бы потягаться с вьетнамскими джунглями. Неплохие укрытия для ДРГ.
Посматривая же на ребят, он вдруг подумал: «Вот идут бойцы. Русский татарин Рус, с Хабаровска. Муля местный. Ронин бурят. Классический бурят из Бурятии. Сом местный, Док тоже. Док и Леон, вообще отец и сын. Я из Одессы, но тоже местный. Идём на войну, где стреляют и запросто могут убить. И где мы тоже будем стрелять и убивать.
Шо нас здесь всех собрало? За четыре месяца, шо я в этом батальоне, я не слышал какой-то особой пропаганды, пафоса какого-нибудь или надрыва. Та и зачем добровольцам пропаганда?! Как будто само собой разумеющуюся работу делаем. Даже когда парились в бане и пили самогонку, когда разговоры расслабленно текли самотёком, эта тема почему-то не всплывала». Говорили о войне, об оружии и экипировке, о разных разностях, а о причинах своего здесь нахождения не говорили. Игорь попытался вспомнить, что каждый из ребят говорил о своих мотивах. С улыбкой вспомнил, как на это ответил Леон. Тоже в бане дело было, когда Игорь его спросил об этом. Голый, с рюмкой в одной руке и куском колбасы в другой, через слово вставляющий «ты» или «ты бля», он вдруг запнулся, удивлённо разведя руками, даже слегка присев от такой бестолковости собеседника: «Ты бля, Одесса! Так ведь, бля, фашисты пришли!»
Дорога впереди раздваивалась. Одна уходила вправо и круто вверх. Это их путь на Крокодил. Другая огибала подъём и уходила тоже вправо, но не подымалась, шла низом между Крокодилом и карьером, в сторону укропских позиций. Слева, высоко на терриконе, встали в полный рост, разглядывая их группу, две фигурки. «Наши глаза. На Черепахе, кажется» — машинально отметил про себя Игорь. Головняк уже втянулся в поворот, как вдруг по группе, от передних к задним, словно огонёк по огнепроводному шнуру, пробежал сигнал. Разведчики вскидывали вверх сжатую в кулак правую руку и приседали, беря под прицел каждый свой сектор.
Игорь, крутнувшись на носках берц, развернулся назад, мигом уткнул правое колено, защищённое наколенником в грунт, а на левое поставил локоть руки, подперев ею цевьё винтовки. Что там, впереди, произошло, он не знал, его задача – держать тыл и эти джунгли сзади, вплотную подступившие к дороге. Большим пальцем правой руки Игорь опустил флажок предохранителя, а указательный положил поверх скобы спускового крючка. Скосив взглядом, выбрал поблизости подходящую ямку, в которую падать, если что. Сзади что-то хрустело, приближаясь. Игорь, бросив через плечо короткий взгляд, даже удивиться не смог от ненормальности происходящего! Из-за поворота выехал накатиком, с выключенным двигателем, рабочий автобус. «ПАЗик», экономя на спуске топливо, тихо хрустел истёртыми шинами в полутора метрах от ощетинившихся стволами ополченцев. Рабочие за стёклами автобуса, удивлённо рассматривали сверху вниз бойцов.
«Блин! Вот они, реалии этой войны, — не знал то ли смеяться, то ли ругаться, Игорь.- Получается, комбинат этот, доломитный, работает, не смотря на войну. И этот «ПАЗик» с рабочими минут десять или даже пять назад, был у укропов. Офигеть! Поле непаханое для шпионов!»
Бинты, которыми ещё зимой снайпер обмотал своё оружие, белоснежные, идеально маскирующие винтовку на снегу, за два месяца затёрлись, истрепались и жутко посерели. Игорь хотел их срезать ещё на полигоне, когда снег сошёл, но они были одного цвета с прошлогодней сухой травой и он их оставил. А вчера, когда они здесь, на гребне Крокодила, знакомились с обстановкой, он отметил, что цвет бинтов идеально совпадает с цветом здешних отвалов. Настолько идеально, что придя в расположение, он выпросил у Леона две упаковки, хорошенько выпачкал их в придорожной грязи и повязал кусочками на разгрузку и шапочку.
Шапочка у него была фирменная. Могла служить как шапкой, так и балаклавой. А после того, как он нашил на неё кусок жёлто-зелёной рыболовной сетки, к которой удобно привязывать всякие маскировочные лоскутки и которая, откинутая, скрывала светлое пятно лица, а за ненадобностью скатывалась и убиралась, эта шапочка стала маленькой «кикиморой» (маскировочная накидка с множеством лоскутов - К.О.). А ещё он обмотал этим серым бинтом трубу разведчика. Очень удобная штука. Игорь, познакомившись с ней поближе, буквально влюбился в неё. Простая как палка, она давала очень чёткое изображение, не требовала подстройки резкости и, самое главное, позволяла вести наблюдения из укрытия, не высовываясь и не подставляя себя ни под взгляд, ни под выстрел. Вот и здесь, на месте, с помощью резинки прикрепив к перископу пучок сухой травы, он, плавно, без резких движений, так бросающихся в глаза, выставил его над гребнем высокой каменной кучи. И наблюдал за украми.
Хорошую позицию вчера подобрали. Камни сюда возили, похоже, огромными самосвалами, «Белазами», и сваливали кучи густо, одна возле одной. Кучи были высокими, выше человеческого роста. За ними было удобно прятаться и скрытно передвигаться между ними тоже было удобно. А уж как комфортно лежалось среди камней при перестрелках, которые здесь вдруг, ни с того ни с сего, возникали по нескольку раз в сутки! Удобно пристроив зад на плоском камне, то ли лёжа, то ли сидя, уперев локти, прикрытые налокотниками, в грунт, он рассматривал укров.
До них было пятьсот метров. Точнее четыреста семьдесят. Вчера он изловчился измерить точное расстояние лазерным дальномером, наведя его на большой, плоский камень, торчком стоящий у самой траншеи. Камень этот был словно из сказки, только надпись на нём сделать «Направо пойдёшь… Налево пойдёшь…». Укропы вырыли свою траншею прямо у подножия этого камня, установили в углу пулемёт. А чуть впереди росло дерево с рыжей, прошлогодней листвой. Оно служило хорошим ориентиром. Светосильная оптика перископа съедала расстояние и давала удивительную чёткость. Вот у пулемёта беседуют о чём-то, повернувшись друг к другу лицами, а к нам боком, два дежурных бойца. Над бруствером видны только плечи и головы в касках. Мимики с такого расстояния не различить, но хорошо видно все их движения, серый камуфляж, тактические очки поверх шлемов, светлые пятна лиц. Можно даже определить, что лица упитанные. Вот справа из лесочка вынырнули две фигурки в чёрном, у каждой по белому мешку на плечах, наверняка хлеб и продукты притащили. Быстро прошмыгнули, пригнувшись, пятнадцать метров открытого пространства от зарослей до траншеи и спрыгнули вниз, к беседующим. О чём-то весело говорят, это было видно по движениям.
«Шо рассказывают? – подумал Игорь, достав свободной рукой из пакетика, засунутого в карман разгрузки несколько семечек и закинув их в рот. — Наверняка какие то местные новости. Или приколы, только им и понятные. Такие же солдаты, как и мы. Такие же Володьки, Серёжки или Мишки. И юмор такой же. И ждут их где-нибудь в Полтаве или Черновцах, и молятся за них. А поди ж ты – враги!» Он давно и старательно гнал от себя мысли, что придётся стрелять в человека. Всё понимал. Что мы их сюда не звали. Что война. Что не мы её начали. Что у неё свои жестокие правила. А всё равно, не по себе было от мысли, что вот сделает он выстрел, правильный, выверенный, как учили на полигоне, и где-то далеко завоет над гробом женщина! Бр-р-р… Аж мурашки по коже!
Пришедшие поболтали минуты три и пошли по траншее влево, скрылись не понятно где. Игорь вёл за ними взглядом, разворачивая трубу влево. Один из дежурных повернулся и приложил к глазам бинокль. Это немного напрягло. Умом Игорь понимал, что увидеть его невозможно, над каменной пирамидкой торчит всего лишь часть перископа, хорошо замаскированная под пучок травы. Да к тому же сзади, на соседней куче, рос густой куст, он своим фоном хорошо его скрывал. Но всё равно…. Казалось укроп уставился сквозь бинокль прямо в него. Чёрные мешочники вынырнули на границе поля зрения его трубы. Игорь, плюнув на любопытного дежурного у пулемёта, отвёл от него объектив и сосредоточился на бегущей парочке. Те отбежали уже далеко влево и намного дальше, чем пятьсот метров.
«Оппа! Да у них здесь блиндаж, — глядя, как фигурки нырнули в едва-едва видимое отверстие в глинистой насыпи, Игорь удивился, что ни он, ни кто либо из его группы, не заметил этих блиндажей раньше.
— Одесса, ответь Овалу, — голос раздался в правом ухе, в которое был вставлен маленький наушник гарнитуры. – Как обстановка?
Овал находился на Подвале, он с высоты координировал сегодня действия всех подгрупп. Где-то там, рядом были и агээсники с Греком во главе. Двойке же с пятёркой ребят сегодня предстояла самая сложная и опасная часть работы. Они сейчас где-то внизу, в ущелье между Крокодилом и Подвалом, скрытно, на тихой лапе, двигаются как можно ближе к украм. У них задача – взять языка. Идеально, если скрадут такую же укропскую группу, шарящую на свою беду в ущелье. Ну а снайпер, пулемётчик, да и остальные, отсюда, с Крокодила, должны прикрыть огнём, если что.
Игорь уже прижал кнопку на ларингофоне для ответа, что всё тихо, как вдруг впереди, но не с этих, наблюдаемых позиций, а скрытых за леском, раздалась пулемётная очередь. С Подвала ответила такая же. Из-за спины, с наших позиций, оставленных метрах в ста пятидесяти сзади, тоже затарахтел короткими очередями пулемёт. Это подключился Стас, друг Игоря по старой службе. И понеслось! Пулемётные, автоматные выстрелы затарахтели сзади, спереди, справа. К ним добавились бабахи подствольников. Несколько раз где-то рядом в воздухе щёлкнули, пролетая, пули. Сквозь трескотню было слышно, как далеко впереди, у укропов, гахнуло один за одним два выхода. Похоже миномёты. Через секунду чуть справа в вышине прошуршало и ещё через мгновение взорвалось два раза то ли в районе Подвала, то ли, вообще, в Докуче.
— Овал Одессе,- Игорь сполз от греха подальше вниз. – Было тихо, пока ты не спросил. Как принял?
— Принял, — Овал по-донецки тянул гласные, голос его был спокоен.- Двойка Овалу.
— На связи,- чуть замедлив тихо, почти шёпотом, отозвался Двойка. – Что происходит?
— Та просто постреляшки вспыхнули, — ответил Овал.
Игорь спустился к подножию каменной кучи и откинулся спиной на камни, сплёвывая семечковую лузгу на россыпь пулемётных гильз.
— У ?- протянул Ронину жменю семечек.
— Угу, — Ронин также принялся лускать плоды подсолнечника, устроившись поудобнее
Справа, метрах в двадцати, курили Сом с Доком. Встретившись глазами, они как по команде, оскалились в улыбке. На левом фланге задымили Рус и Муля. И тоже лыбились во весь рот. Игорь положил трубу разведчика на плоский камень, в который миллионами лет был впаян белый купол какой-то окаменелости, то ли кусок огромной раковины, то ли свод чьего-то черепа. Окаменелостей тут было очень и очень много. Не сходя со своего места, Игорь мог видеть с полдюжины.
Когда-то давно это было дном доисторического океана. Миллионы лет на это дно падали ракушки, рыбы, плавающие ящеры. Всё это покрывалось илом, уплотнялось, каменело. Потом океан ушёл, дно поднялось, стало сушей. На неё наползали с севера ледники и опять уходили. По ней бродили мамонты и саблезубые тигры, с ними бились каменными орудиями первобытные в лохматых шкурах. Потом и они пропали. Топтали копытами своих коней эту степь скифы и сарматы, древние русичи и половцы, татары и казаки. Святослав и Олег ходили этими местами на неразумных хазар, Пётр Первый водил свои азовские походы, гонялись друг за другом тачанки Пархоменко и батьки Махно, танки Манштейна жестоко прокатились с запада на восток в сорок первом, наматывая на гусеницы эту землю, но у же в сорок третьем убегали от Красной Армии на запад, злобно огрызаясь. И вот в третьем месяце шестнадцатого года двадцать первого века, на второй год войны, которая ещё и названия своего не получила, опять здесь кипят страсти и льётся кровь.
Перестрелка, потарахтев минут двадцать, затихла сама собой. Док, в одну затяжку докурив и засунув бычок под камень, осторожно приподнялся, приложил бинокль к глазам. Плавно поводя из стороны в сторону, так же плавно присел. Отняв бинокль от глаз, посмотрел в сторону командира. Ронин и Игорь одновременно и не сговариваясь, вопросительно дёрнули подбородками. «Всё спокойно», — махнул он рукой. Игорь, кряхтя, полез на свою лёжку.
На вражеских позициях ничего не изменилось. Дежурные у пулемёта опять болтали, дерево-ориентир всё так же мотало под ветерком своими рыжими листьями.
— Одесса Двойке, — раздался в ухе тихий шёпот.
— Одесса на связи
— Работать можешь
— Могу, — у Игоря участился пульс, и он не заметил, как тоже почему-то перешёл на шёпот
— Работай, – Двойка всё так же тихо шептал.- Надо, что бы они засели и не высовывались
— Принял, — шепнул, проглотив комок, Игорь, и плавно переместившись к винтовке, лежащей рядом, чуть ниже вершины каменной кучи, протянул Ронину трубу, — Приказ работать.
Игорь, стараясь успокаить дыхание, приложился к винтовке, снял её с предохранителя. В прицел всё смотрелось чуточку по-другому, чем в перископ, всё-таки и кратность меньше и по высоте на полметра ниже, но разница была небольшой. Болтуны в окопе всё также сплетничали, на прямой линии с ними в поле зрения попало несколько колышущихся на ветру травинок. Это плохо, пуля, чиркнув об травинку, могла едва заметно отклониться. Зато они показывали направление ветра, который тут крутил завихрениями.
«Так, шо мы имеем с этот гусь? – Игорь никак не мог угомонить свой пульс, поэтому старался отключить осознание того факта, что сейчас он целится не в мишень, а в человека,- Ветер слева, косой, два-три метра в секунду. И, блин, порывами! 0,28 умножаем на три и делим на два. Получаем ноль сорок две тысячных. Блин, а если я сейчас убью не какого-то укропа майданутого, а нормального мужика?! Какой нафик нормальный?! Нормальные мужики в украинскую армию не идут! Возьми себя в руки, Игорь! Работай!»
Он посмотрел на своих соратников. Ронин на соседней куче старательно вдавливал себе в глазницу окуляр трубы. Справа Док, приподнявшись, так же внимательно рассматривал врагов в бинокль, а Сом, сидя рядом с ним с пулемётом на коленях, вертел головой то на него, то на Игоря. Слева, полулёжа на камнях, Муля и Рус тоже в ожидании неотрывно уставились в четыре требовательных глаза на снайпера. Игорь опять приник к прицелу.
«Итак… Поправка 0,42 влево. Добавим деривацию 0.1 и тоже влево. Итого пол тысячной влево, — пока калькулятор в голове сыпал цифрами, Игорь несколько раз глубоко вздохнул-выдохнул, вентилируя лёгкие, каждый последующий вдох делал слабее предыдущего, постепенно успокаиваясь и переходя к ровному, тихому дыханию, — Но ветер же, сволочь, порывистый. Вынесу прицел на пол тысячной влево, а он, возьми и не подуй. Промахнусь»
Игорь поиграл пальцами правой руки, разминая их.
«Тогда делаем так… — он подвёл вершинку уголка на сетке прицела под ухо левого бойца, — Не подует – пуля левому достанется, подует – в правого. Или в одного, или в другого попаду наверняка». Задержал дыхание и с мыслью: «Господи, прости грех мой и направь пулю по воле твоей»- плавно нажал на спуск.
Выстрел грохнул как обычно громко и хлёстко, гильза, звякнув, улеглась в россыпи точно таких же, которые были насыпаны тут раньше каким-то пулемётчиком. Пренебрегая правилами, которые советовали снайперам не любопытствовать после выстрела, Игорь всё таки опять приник к окуляру прицела. Вдоль бруствера метушливо бегала одна голова в каске. Подбежав в угол, где был пулемёт, укроп вдруг развернулся и побежал обратно. Помня, что приказ Двойки был заставить врагов засесть и не высовываться, Игорь быстро, на глаз, сделал упреждение и выстрелил. Мимо! Каска развернулась и снова метнулась в угол. Игорь перенёс точку прицеливания вправо и снова быстро выстрелил. Опять мимо! Укроп опять побежал влево. Выстрел! Снова мимо!
«Чёрт бы тебя побрал! И чего в траншее не засесть?! Наверняка паника у человека! – Игорь, помня, что магазин заряжен бронебойно-зажигательными патронами, плюнул на мечущегося в траншее укропа и всадил один за другим три пули в камень, — Бэзешки* при попадании в камень дают вспышку и секут осколками, может хоть это заставит придурка засесть в траншее!»
Слева раздалась автоматная очередь. Это Ронин, не выдержав, в азарте, высаживал в сторону укропов один магазин, потом ещё один. Справа к нему присоединился Док. Он с сигаретой в зубах, щурясь от дыма, короткими очередями разряжал автомат. Его солидно сменил Сом. Затарахтели попеременно и Муля с Русом. Снайперу больше делать тут было нечего и он сполз вниз. Укропы, как ни странно, не отвечали ни единым выстрелом.
«Ну вот, кажется, ты и открыл свой счёт, снайпер Одесса, — Игорь грыз семечки, глядя, как его друзья резвятся, — Это им за Одессу, за Дом профсоюзов, за Вадика Негатурова! (одесский поэт, погибший в Одесской Хатыни - К.О.)»
