Не знаю, как в гражданском, а в военном флоте принято делиться всем, кроме зубной щётки и жены потому, что гигиена, знаете ли. А так – вполне можно отдолжить чашку, ложку, сигарету, деньги, ботинки, куртку или пилотку с обязательным обещанием вернуть в ближайшее же время, вот буквально после суточного развода на вахту (строевого смотра, похода в штаб, окончания погрузки, прекращения нужды). При этом, возвращать-то вовсе и не обязательно, надо - так хозяин и сам напомнит, но вот пообещать вернуть надо непременно.
И некоторые особенно хитрожопые личности, я думаю, пробирались на флот с единственной целью – пользоваться налево и направо широтой души окружающих их моряков.
Служил у нас такой офицер в группе командования: назовём его, условно, Алексей Васильевич и была у этого самого не условного, но условно названного, Алексея Васильевича привычка никогда не покупать себе сигарет. Ну и что, можете подумать себе вы, что тут такого – многие люди не покупают себе сигарет и никто в их окружении не находит в этом ничего особенного. Оно-то так, да, но сколько из них, при этом, любят курить и делают это с необходимой для их организма регулярностью? Вот то-то и оно.
- Угостите сигареткой! – весело утверждал Алексей Васильевич и при этом обязательно протягивал руку ладонью вверх таким трогательным жестом, что, невольно, кто-нибудь, да сигарету ему выдавал. День так говорил, два, триста шестьдесят пять, четыреста восемьдесят девять…причём просил у всех, даже у матросов.
- У него вообще сигареты есть свои когда-нибудь? – спросил как-то механик, глядя с мостика как Алексей Васильевич бежит по пирсу, - начнётся же сейчас плач Ярославны про никотиновый голод в конечностях!
- А это науке неизвестно! – доложил Борисыч, - ни эмпирическим, ни теоретическим путём установить сиё не удаётся!
Мы с Борисычем только прибыли на службу из сопок и механик нас инструктировал на мостике, пока мы остывали, – нам с Борисычем в то время принадлежал рекорд восемнадцатой дивизии по времени преодоления сильно пересечённого по вертикали и горизонтали расстояния «Заозёрск – Нерпичья»: двадцать минут, если не купаться и двадцать пять с перекупом, при среднем времени в дивизии сорок минут. Но, если и рекордов не устанавливать, то из сопок всё равно выходишь мокрым: голова, спина и штаны по колено. И вот представьте, - стоишь ты такой мокрый, ноги приятно гудят, впереди спокойствие вахты, вкусный чай, уютная сауна с душем имени товарища Шарко и философические беседы на ходовом мостике, а к тебе подходит член группы «К» с протянутой рукой, улыбкой и дежурной фразой «Угостите сигареткой!» и фразу ты эту уже пятьсот раз слышал (только в этом году) и член этот на новеньком Ровере ездит, никого не подвозя потому, что «подвеска у этих Роверов – говно»; «ой, такая обивка на сидениях тонкая!»; «совсем бензина нет – боюсь и один не дотяну!»; «да тебе долго со мной будет, я ещё в дивизию, потом ещё там по делам…» и никто уже и не спрашивает за подвезти до дома потому, что привыкли, что нет – условный рефлекс называется. А, ну сейчас-то Ровером, да особенно на Большой Земле никого и не удивишь, а тогда, чтоб вы понимали, такой автомобиль был один на весь городок, а может быть и на всю область. Сигаретный кризис, к тому же, уже окончился и хоть денег тогда платили мало и крайне редко, но в продаже были такие абсолютно дешёвые китайские фильтрованные сигареты с козлом на пачке и ещё какие-то, которые было сложно, но вполне возможно курить. И вот всё это сложив в голове, начинаешь внутренне протестовать против такого несправедливого распределения благ, несмотря на широту души, а, скорее даже, вопреки ей.
- Угостите сигареткой! – как бы поздоровался с нами троими Алексей Васильевич.
- Нету, - сказал я, - бросаю курить и курю последнюю, по этой причине.
- Ты же уже бросал курить неделю назад? И две недели назад?
- То тренировочное бросание было и зачётное, а сейчас – фактическое!
- Борисыч? – и рука ладонью вверх разворачивается к Борисычу.
- Сам стрельнул. Пуст, как претензии Северной Кореи на мировое господство!
- На, - и мех протянул сигарету, не в силах наблюдать больше этого унижения старшего офицера. Так-то он добрый был, даже матросам сигареты раздавал, впрочем, как и все остальные, за исключением сами понимаете кого.
Покурили. Алексей Васильевич убежал по срочным делам вниз, а мы ещё остались постоять.
- Как он заебал уже! – не выдержал механик, - Борисыч, сделайте уже с этим что-нибудь! Командир же будущий растёт, кому, если не механикам, научить его правилам корабельных приличий!
Ох уж эта команда «Сделайте уже с этим что-нибудь!»! По своей универсальности и всеобъемлющему смыслу она уступает, разве что, команде «Ну Вы же офицер!» и зачастую используется с ней в дуэте, делая абсолютно невозможным даже малейшие сомнения в том, что с этим надо что-то делать. Владея одной только этой командой, можно некоторое время вполне спокойно управлять кораблём.
«- Падают обороты турбин!
- Механики! Сделайте уже с этим что-нибудь!»
«- Процентное содержание кислорода в пятнадцатом ниже 18 процентов!
- Химики! Сделайте уже с этим что-нибудь!»
«- Слышу ритмичный металлический стук на кормовой надстройке!
- Минёр! Ты, сука, лючок не задраил? Сделай уже с этим что-нибудь!
- Так мы же в подводном положении!
- Да хоть в глубоком космосе! Тишина важнее ещё одного до*боёба на борту!»
Ну вы поняли алгоритм. Тут главное вовремя остановится и не зацикливаться, а то моряки вас быстренько раскусят, - нижние чины команду «сделайте уже с этим что-нибудь!» понимают хорошо, но не любят когда им её командуют случайные люди – так что если придётся случайно управлять кораблём, то помните об этом.
И вот захожу вечером того же дня я к Борисычу в каюту, а он сидит и иголочкой аккуратненько так потрошит папироску.
- Да ладно? – спрашиваю я Борисыча, правильно ли понимаю, что здесь такое происходит.
- Дурак чтоли? – отвечает мне Борисыч, что неправильно, - приказание механика выполняю. Ногти есть?
- Нет! – на всякий случай отвечаю я и прячу обе руки за спиной.
Борисыч – строгий, хотя зачем его вопросы моей гигиены интересуют не совсем ясно.
- Показывай! – не отступает Борисыч.
Показываю.
- Ну вот тут можно срезать, что тебе жалко чтоли?
Нет, конечно, чего мне жалко-то? А на бумажке у Борисыча уже лежали миленькими стопочками какие-то волосики (я не стал спрашивать откуда); кучка пыли («из реакторного отсека» - гордо сказал Борисыч); щепотка наверное заварки; какие-то подозрительные семена (а любые семена на подводной лодке подозрительны), тараканьи лапки и серый порошок, который оказался молотым перцем.
Высыпав из папиросы табак, Борисыч, аккуратно смешал все стопочки в одну, тщательно перемешал всё спичками и с помощью самодельного шомпола, начал забивать обратно в папиросу.
- Ты чё пришёл-то? – спросил Борисыч.
- Ногти тебе принёс же!
- А изначально?
- Точно не помню уже, но теперь точно не уйду, пока не узнаю, чем всё это закончится!
- Конечно же не уйдёшь! Ты же часть плана, а как часть плана может уйти от создателя плана?
- Метафизика?
- Суровая действительность! Готово!
Борисыч покатал папироску с адской смесью в пальцах, придавая ей вид заводского изделия, и, оглядев получившийся результат, довольно буркнул «Эх, прокачу!» себе в усы.
Кого он собрался катать на папиросе, а? Блядь, неужели всё врут по безопасность реакторов на подводных лодках и вон оно как, в итоге, заканчивается?
- Алексей Василич на борту?
- Ну. Ночует тут сегодня.
- Значит так. Слушай внимательно: сейчас идёшь по палубе вдоль его каюты и кричишь мне на вторую «Борисыыыч! Пошли покурим!» призывным голосом. Понял?
- Понял.
- Давай порепетируем, только кричи шёпотом, чтоб пациент раньше времени не услышал.
Репетировали минут десять: не знаю там за требования в театре к призывному голосу в спектаклях, но Борисыч был придирчив даже чересчур и совсем не с первого раза получилось у меня добавить необходимый уровень призывности в голос, - то я переигрывал, то был вял, то вообще, как Буратино, не понимал, что делаю. Но, как говаривал наш механик, отсутствие гениальности компенсируется частотой повторений и, в итоге, у меня вышло призывно крикнуть так, что Борисыч выставил оценку «Верю!». Как и перед любым сколь-нибудь значимым мероприятием на флоте, мы сначала выпили чаю и Борисыч объявил время «Ч».
Надев куртку и пилотку, я тихонько поднялся в девятнадцатый отсек, оттуда громко спустился обратно в восьмой и прошёлся по верхней палубе с криком «Борисыыыч! Пошли покурим!». А Борисыч в то время регулярно привозил из отпуска папиросы «Запорожцi» и то ли и правда они были так хороши, то ли по сравнению с китайскими, а может и от общей атмосферы суровости и романтизма, но казалось, что табак в те папиросы набивают, если и не боги собственноручно, то уж точно какие-то специальные архангелы по их прямому указанию.
Сами представьте: стоишь такой на мостике, напившись чаю или кофе до бульканья внутри, ночь – сверху чернота блестит звёздами, снизу чернота плещется морем, швартовые поскрипывают, верхние вахтенные потопывают, шелестят крыльями чайки и остальные животные, может ещё ветерок на флагштоках посвистывает, а вы только из сауны, распаренные, как младенцы и Борисыч достаёт из кармана коробку папирос, раскрывает её широким жестом и молча протягивает, а ты так же молча её берёшь, сминаешь мундштук двумя заломами и у Борисыча же от бензиновой зажигалки прикуриваешь. Не знаю, как вам, а мне вот уже вкусно стало от одних воспоминаний. Понятно, что курить вредно, кто бы спорил, но иногда делать это просто необходимо.
- Ты же бросал курить? – выскакивает тут же из каюты Алексей Василич.
- Ну бросал.
- Не вышло?
- Да откуда я знаю? Это же процесс и я его только начал.
А выскакивает он из каюты уже тоже в куртке, то есть автоматически, как бы, считается, что я и его курить позвал. Снизу топает Борисыч и мы дружным ручейком семеним на мостик. Ночь наверху немного моросит и поэтому остаёмся курить внутри – Борисыч угощает. Прикуриваем.
- Крепкая! – щурится от вонючего дыма Алексей Василич.
Ну ясен-красен! Там же пыль из реакторного отсека и молотый перец! Там же из неё вон ногти торчат и волосы с шипением плавятся! Конечно крепкая – как первая любовь умноженная на число «пи»!
При этом Алексей Василич начинает нам рассказывать какую-то историю, которая кажется ему увлекательной и, поэтому, он широко жестикулирует и тычет в нашу сторону этой адской папиросой, а нам же надо слёзы в глазах удержать, мы пятимся от него, а он за нами, а там места-то с гулькин *уй – уже антикоррозийные накладки в спины упираются, спасибо меня вахтенный верхний выручил, крикнул в «Лиственницу» «На пирсе командир!». С неимоверным облегчением отдаю свою папироску Борисычу подержать и бегу от этой вони, что есть сил на свежий воздух.
- Чего ты дышишь-то как рыба? – спрашивает командир, выслушав доклад.
- К Вам спешил же!
- Соскучился?
- А то!
- А чем тут так воняет-то? – это командир уже по трапу топает из «Прилива» (так по-научному называется утолщение в основании рубки.)
- Да…не могу знать!
- Как это ты не можешь знать? У тебя, такое ощущение, что лодка подводная горит, а ты знать не можешь? Аж глаза щиплет же, ну! Поднимаемся до мостика.
- Надо тревогу аварийную объявлять, я тебе говорю! Не знаю, пахнет ли апокалипсис, но, если пахнет, то вот именно так! Как ты можешь оставаться таким спокойным?
- Здравия желаем, тащ командир!
- А вот ещё двое подозрительно спокойных офицеров. Курим?
- Так точно!
- А что воняет-то так?
- Не знаем! – бодро отвечает Борисыч.
- Да папиросы эти! – одновременно с ним Алексей Василич.
- Папиросы? – уточняет командир.
- Ага, вот! – и Алексей Василич тычет в сторону командира своей локальной атомной бомбой.
Командир смотрит на папиросу, на Борисыча, потом думает пару секунд.
- Папиросы, значит, да? Ну хорошо, жду Вас в центральном, Эдуард Анатольевич, посту!
По имени-отчеству назвал. Ну пиздец, приплыли. Докуриваю, потому, что, вполне может быть, что и в последний раз.
- Ну, - командир уже снял шинель, подписал журналы и сидит в своём кресле, я топчусь подальше от него, за планшетом БИП, на всякий случай, - рассказывай!
- За время вашего отсутствия на борту никаких происшествий не случилось! – включаю я дурака.
- Это я уже слышал и, обычно, такую простую информацию я усваиваю с первого раза. Рассказывай.
- Проведена отработка смены по борьбе…
- В папиросе что?!
Командир заслоняет ладонью глаза:
- Только пожалуйста не надо вот эти честные глаза мне делать, ладно? Убрал?
- Так точно!
Убирает ладонь:
- Ну?
- Сан Сеич! Да откуда я знаю, что в папиросе-то? Теоретически там табак должен быть, а так – ну кто его знает, что там в неё напихали на табачной фабрике, правильно?
В центральный осторожно заходит Борисыч.
- Стань рядом с ним, - тычет командир пальцем в мою сторону. Сам откидывается на спинку кресла, складывает руки на животе и горестно склоняет голову вбок. Смотрит на нас молча минуту, может две.
- Механики, лучший управленец восемнадцатой дивизии, лучший киповец восемнадцатой дивизии, краса и гордость, можно сказать и туда же!
Почтительно молчим.
- Спросите меня куда же.
- Куда же, тащ командир?
- Туда же! Что я, не по русски говорю? Туда. Же. В детство! Глубокое, незамутнённое разумом и половым влечение детство. Вот отчего вы сейчас не краснеете? Вам же должно быть стыдно сейчас по самые гланды.
- Так за что стыдно-то? – дерзит Борисыч.
- Даже меня он уже зае*ал тем, что постоянно стреляет у всех сигареты, хоть я и не курю, но даже меня, но, вот так вот поступить со старшим офицером? Он что, так ничего и не заподозрил?
- Никак нет!
- А если бы он отравился, ну или там асфиксия верхних дыхательных путей? Преждевременные роды? Аппендицит или почечные колики? Что молчите, млекопитающие? Чтоб последний раз!
- Есть!
- Что есть?
- Есть последний раз!
- Так-то! И никому ни слова!
Не, ну механику-то мы рассказали потом, само-собой: надо же было доложить о выполнении приказания, это же военно-морской флот, на секундочку – единоначалие и всё вот это вот, он доволен остался, а Алексей Василич так ничего и не заподозрил, но, видимо, какой-то условный рефлекс мы у него всё-таки включили, - сигареты у механиков с того случая стрелял только в случае крайней необходимости, то есть редко.
И вот не жалко же поделиться с человеком сигаретой или там ложкой сахара, например, да что там – можно и пол котлеты отдать, но не на регулярной же основе, согласитесь? Потому, как заметил я, что есть такие млекопитающие, которые всегда что-то просят, даже если и не нуждаются: то ли это заболевание какое-то, то ли увлечение, вроде филателии, но скорее, всё-таки, заболевание. Не опасное для окружающих, но рано или поздно приводящее их в такую степень раздражения, после которой уже хочется сделать с этим что-нибудь не смертельное, но крайне вонючее. Или я не прав? Что, в принципе, меня тоже устраивает потому, что тогда я, значит, получаюсь лев.
Источник: http://legal-alien.ru
