О Бестужеве-Марлинском чаще всего судят как о писателе и декабристе и напрочь забывают его долгую и кровопролитную службу на Кавказе. Но стоит ли кого бы то ни было винить за это? В самом деле, Марлинский как писатель-романтик был необычайно популярен в 30-х годах 19 века в России. При этом, как ни странно, его фантастическая популярность позже была раскритикована, а произведения названы поверхностными и пренебрежительными к правде жизни. Но, так как Александр был романтик не только в литературе, но и в жизни, то, как бы автору ни хотелось абстрагироваться от его творческой литературной жизни, сосредоточившись на его службе Отечеству, в полной мере это будет невозможно.
Александр Александрович Бестужев родился 23 октября (по старому стилю) 1797 года в Санкт-Петербурге в необычной семье дворянина Александра Федосеевича Бестужева и Прасковьи Михайловной, которая никаких дворянских корней не имела и была простой девушкой-мещанкой, выходившей Александра Федосеевича после тяжёлого ранения в голову во время Русско-шведской войны 1788-1790 гг.
Немудрено, что Александр Федосеевич, хорошо знавший труды французских просветителей (Вольтер, Дидро и т.д.) и женившийся на абсолютно незнатной девушке, заложил искры вольнодумства и в своих сыновей. Как известно, кроме Александра Александровича, по пути декабристов пойдут и его братья: Николай, Михаил и Пётр. Учитывая такое родство, даже Павла Александровича Бестужева, чья вина в заговоре не будет доказана, на всякий случай сошлют на Кавказ.
Александр Бестужев-Марлинский
Воспитывался Александр Бестужев в Горном кадетском корпусе, где он и проявил интерес к литературе. Не окончив корпус, он вступил юнкером в Лейб-гвардии Драгунский полк. Тогда и появился его псевдоним – Марлинский, т.к. полк стоял близ Петергофа в Марли. В 1820-м году Бестужева произвели в офицеры. Всё это время Александр не только состоял на службе, но и активно занимался литературой, естественно, знакомясь со многими писателями и общественными деятелями своего времени. Таким образом Александр и вошёл в Северное тайное общество.
Далее всё более чем известно. Неудачное восстание на Сенатской площади, следствие и суд. Александр Бестужев-Марлинский не был арестован сразу, но дожидаться ареста не стал. Поэтому на следующий же день 15 декабря 1825-го года сам явился на гауптвахту Зимнего дворца. Сначала Александра приговорили к отсечению головы, но позже приговор заменили ссылкой и каторжными работами.
Сначала Бестужев был определён в Финляндию в крепость Форт-Слава, где книг заключённому не давали, кормили часто тухлятиной, что не могло не сказаться на здоровье, а печь то топили так, что можно было угореть, то мучили холодом. Но в 1827-м Александра Александровича наконец перевели в Якутск, да ещё с освобождением от каторжных работ. В ссылке Бестужеву суждено было провести долгих пять лет.
Наконец у ссыльных декабристов появилась надежда получить свободу, пролив кровь в боях за Россию в далёких от Сибири горах Кавказа. Александр в 1829 году, как только узнал об этом, мигом написал прошение в Генеральный штаб в Петербург о зачислении его рядовым в Отдельный Кавказский корпус с возможностью вернуть офицерское звание достойной и верной службой.
Восстание на Сенатской площади
Вскоре прошение Александра было удовлетворено. И летом того же 29-го года Бестужев отправился на Кавказ. Тогда Александр ещё не знал, что вместе с его переводом на Кавказ отправили письмо с волей государя. В письме на имя командующего Кавказским корпусом графа Ивана Фёдоровича Паскевича было указано, что Александра Бестужева нельзя ни в коем случае представлять к повышению в звании или к наградам, однако непременно доносить в Петербург о любом отличии по службе указанного рядового.
Оказавшись на Кавказе, Бестужев попал из огня да в полымя. Александр окунулся в последнюю кровавую стадию очередной русско-турецкой войны – штурм крепости и города Байбурт. Тот бой хоть и был победоносным для нашей армии, но оказался очень тяжёлым. Войска противника состояли не только из турок, но и из местных лазов, представляющих собой народность колхидской группы картвельской языковой семьи. (По сути, это «отуреченные» грузины, в основном исповедующие ислам, и в Турции их записывают исключительно как турок. Некоторые эксперты полагают, что нынешний глава Турции Эрдоган также является лазом.)
По той битве, которая в основном проходила вне городских стен, Бестужев оставил следующие воспоминания (читателю стоит учитывать, что романтическая натура Александра читалась не только в его художественных произведениях, но во всей его жизни, порой это даже путали с позёрством):
«Завладев высотами, мы кинулись в город, ворвались туда через засеки, прошли его насквозь, преследуя бегущих и, наконец, верст пять далее вступили в дело с лазами, сбили их с горы, и пошла рукопашная. Я был ужасно утомлен усилиями карабкаться по каменистой крутой горе, пересеченной оврагами, в полной амуниции и в шинели… Возвращаясь по полю, усеянному мертвыми телами, разумеется, обнаженными, и видя иных еще дышащими, с запекшеюся кровью на устах и лице, видя всюду грабеж, насилие, пожар — словом, все ужасы, сопровождающие приступ и битву, я удивлялся, не чувствуя в себе содрогания; казалось, как будто я вырос в этом».
Крепость Байбурт сейчас (Турция)
После взятия Байбурта Бестужев объехал часть Армении и Персии и очутился в Тифлисе, где его мечты о ратных подвигах, способных освободить его от наказания, в первый раз дадут трещину. Дело в том, что столь бурно начавшаяся служба Александра вдруг превратится в скучнейшее тихое болото. Однако оставлять Бестужева на одном месте оказалось проблематично для самого начальства. Дело в том, что Александр, излишне романтическая и увлекающаяся натура, мигом наладил себе другое развлечение – общество местных барышень и различные диспуты с офицерами, которые легко принимали Александра как дворянина и декабриста.
Вот какое описание личности Бестужева, отчасти даже несколько критическое, но вполне отражающее реальность, можно встретить:
«Как человек, он отличался благородством души, был слегка тщеславен, в обыкновенном светском разговоре ослеплял беглым огнем острот и каламбуров, при обсуждении же серьезных вопросов путался в софизмах, обладая более блестящим, чем основательным умом. Он был красивый мужчина и нравился женщинам не только как писатель».
В 1830-м году Бестужев стал для начальства настоящей головной болью. Его встречи с офицерами и долгие беседы одобрения не находили, а амурные подвиги и вовсе грозили скандалом. Поэтому всех декабристов, стянувшихся в Тифлис под самыми разными предлогами, а порой незаконно, начали рассылать по самым разным уголкам Кавказа. Таким образом, Александр оказался в полном захолустье империи – в древнем, но пустынном Дербенте, который в то время даже по количеству жителей не шёл ни в какое сравнение с оживлённым многотысячным «столичным» Тифлисом.
Тифлис в середине 19 века
В Дербенте Бестужев был зачислен в состав 1-й роты Дербентского гарнизонного батальона, где он тянул тяжкую и безрадостную солдатскую лямку, буквально грезя о кровавом сраженье. Александр не скрывал своего разочарованья службой: «Истлевая в гарнизоне, могу ли я загладить минувшее? А я полумертвый готов был бы отправиться в поход, так сильно во мне желание заслужить кровью прежний проступок».
Горестное бытие Бестужева в Дербенте было омрачено ещё и крайним недоброжелательством к его персоне не только со стороны начальства, но и со стороны офицеров, чего ранее не бывало. Единственным человеком, в котором Александр нашёл сочувствие и дружескую поддержку, был дербентский комендант Шнитников. Порой, правда, Бестужева навещали братья, что всегда было огромной радостью.
Единственным событием, которое хоть ненадолго взбодрило дербентского «сидельца» Александра, была осада города в 1831 году. В конце августа 31-го года к стенам Дербента подошли войска первого имама Дагестана Кази-Муллы (Гази-Мухаммада). Положение было крайне тяжёлым для города. Силы имама значительно превосходили весь гарнизон, если не всё население города. Тем более что в самом Дербенте находились родственные войскам противника люди, и об их настроениях говорить не стоит. Ежедневно и еженощно отряды Кази-Муллы то стремились отрезать водоснабжение Дербенту, то поджечь городские ворота, но эти действия не только пресекались, а даже чередовались с вылазками наших бойцов за городские стены.
Однако Бестужев ликовал и был полон энергии. Наконец-то настоящее дело замелькало на горизонте. Александр писал о тех днях, словно восторженный мальчишка:
«Мне впервые удалось быть в осажденном городе, и потому я с большим любопытством обегал стены. Картина ночи была великолепна. Огни вражеских биваков, разложенные за холмами, обрисовывали зубчатые гребни их, то черными, то багровыми чертами. Вдали и вблизи ярко пылали солдатские избушки, сараи, запасные дрова. Видно было, как зажигатели перебегали, махая головнями. Стрельба не уставала… Самый город чернелся, глубоко потопленный в тени, за древними стенами; но зато крепость, озаренная пожаром, высоко и грозно вздымала белое чело свое. Казалось, по временам она вспыхивала румянцем гнева».
Дербент
Неизвестно, чем бы закончилась для гарнизона та осада, если бы не отряд генерала Семёна Васильевича Каханова, позже получившего за боевые действия против Кази-Муллы орден Святой Анны. Наши войска опрокинули неприятеля и начали преследование. Бои были столь напряжёнными, что Бестужев вспоминал, как обнаружил, что шинель его прострелена в двух местах, а ещё одним выстрелом горцы изломали шомпол его ружья. В самом бою Александр будет безрассудно храбр, и на первых порах ему даже посулят Георгиевский крест, но в итоге награда обойдёт его стороной всё по тому же приказу свыше, направленному лично Паскевичу из Петербурга.
После снятия осады снова потекли безрадостные солдатские будни. И снова Бестужев всеми силами старался развеять эту ленивую апатию. Выучив бегло несколько местных языков, Александр при каждом удобном случае удирал в горы, где среди дикой природы он без какого-либо страха сходился с местным населением, и порой случались вдалеке от начальства пышные застолья и громкое веселье. В самом Дербенте его знали предельно все жители – от русских солдат и офицеров вплоть до аварцев и лезгин. Иногда он, как артистичная и мечтательная натура, несмотря на жестокость реальности кавказской войны, даже поэтизировал горцев, считая только их достойными бойцами, и уничижительно отзывался о персах и турках, «мигом разбегающихся лишь при слове «русский».
Однако сбежать из города было его мечтой. Одной только судьбе дано знать, как бы Бестужев справился с испытаниями далёкого гарнизона, если бы ему было известно, что провести в нём придётся бесконечно долгих четыре года.
Продолжение следует…
