Жуткими были и боевые условия, которые угнетающе действовали на сражающиеся войска.
Не было ни одной смены, во время которой та или иная рота еще далеко от передовых линий, в многочисленных оврагах, не была бы подвергнута огневому удару. Не было ни одной атаки, во время которой еще в исходном положении не было бы попаданий в ряды штурмующих войск. Не было ни одного участка, где бы не лежали мертвые вперемешку с живыми или же чтобы мертвые при первом же ударе лопаты не появлялись на поверхности.
И ничего удивительного, что генерал фон Эсторфф писал про свою дивизию:
«Было не редкостью, что нервы офицеров, испытанных в тяжелых боях, все же не выдерживали; ведь тяжелые снаряды все время раскапывали с трудом похороненные трупы и бросали куски их тел на живых... Не прекращающаяся днем и ночью опасность для жизни потрясала даже самые крепкие сердца... Отдых в тылу, в мокрых лесных лагерях был весьма недостаточным для частей, которых все время вновь и вновь посылали в ад. Прямо чудо, что войска все это выдержали, однако их доверие к руководству было поколеблено».
Но даже самая лучшая воинская часть за короткий промежуток времени сокрушалась под гнетом моральных переживаний. Про одну из баварских дивизий сказано следующее: «23 марта был ужасным днем для совершенно истощенной вследствие последних боев части, которая находила в воронках лишь весьма ненадежное укрытие. Целые участки окопов были засыпаны, бойцы в них похоронены. Из рот, посылаемых на пополнение в передовую линию, доходили одни лишь остатки. Все то, что пощадил железный град снарядов, застревало в глубокой грязи. Беспрерывно лил дождь и превращал всю сложную систему окопов в сплошной лабиринт грязи, где трупы бесследно исчезали, раненые втаптывались проходящими и умирали, задыхаясь в грязи. Все это производило кошмарное впечатление, прежде всего, на смены, прибывающие темной ночью, и осталось навечно в памяти участников этих боев».
Метод борьбы со стороны французской артиллерии был таков, что не давал покоя атакующему противнику – сосредотачивая огонь на главном нерве тыловых сообщений германцев. Посредством хорошо обдуманной артиллерийской тактики подъездные пути артиллерийских батарей и артиллерийских парков, пути подхода пехоты и тропы для носильщиков превращали передвижения на коммуникациях в игру на жизнь или на смерть. Таким образом, процесс разложения германских частей под Верденом начинался задолго до того, как они достигали передовых линий. О страшном напряжении каждого человека, особенно при переходе знаменитых долин, изрытых гранатами, сообщает капитан фон Зальберн из 78-го резервного полка:
«Встречающиеся группы солдат быстро проходили мимо друг друга без звука, без вопроса: какая часть? откуда? куда? И только лишь с величайшим напряжением прислушивались ко всем прилетавшим гранатам. Все эти люди, которые под Верденом посылались на передовую линию на смену и обратно, казались мне похожими на диких африканских зверей, которые идут беззвучно ночью через степь на водопой и все внимание которых направлено только лишь на угрожающие им опасности».
Встречались батальоны, которые, будучи в резерве и работая при постройке новых окопов или выполняя службу носильщиков, теряли одну треть своего личного состава. Бывали роты, которые были полностью уничтожены, прежде чем они достигали передовых позиций. Доставка боеприпасов, продовольствия и материалов для постройки укреплений через долины, подверженные постоянным обстрелам, была в таких условиях для войск гораздо более тяжелой, чем сражение на передовой линии. 37-й резервный полк, которому пришлось несколько недель подряд выполнять эту службу, сообщал: «Каждую ночь очередной батальон получал наиболее неблагодарное поручение. Люди предпочли бы лежать на позиции. Три штурма — это детская игрушка по сравнению с одним очередным транспортом материалов по верденской глине, в темную ночь, через полосу заградительного огня».
Один учитель средней школы, который начал свою военную карьеру с ношения большой катушки проволоки, получивший при этом свое боевое крещение, заявил: «Хождение под шпицрутенами сквозь строй в старых армиях не могло доставлять такой боли, какую доставляла моей шее катушка при перепрыгивании через воронки и рвы под горой Во».
Два коротких наброска могут рассказать также и о других аналогичных эпизодах. Везде было одно и то же: у «Мертвого человека», в «Вороньем лесу» (названия позиций), при Во или Флери (форты). Превосходные батальоны Альпийского корпуса, украшенные своим цветком-эмблемой бессмертником («Эдельвейс»), брандебуржцы, померанцы, саксонцы и восточные пруссаки — всех их встречало одно и то же:
«День за днем, ночь за ночью прибывали транспорты с тяжелоранеными; почти все были ранены осколками гранат в ужасных боях под Верденом. В таком концентрированном виде ужасы войны еще никогда не вставали перед моими глазами. Здесь требовались наиболее сильные нервы, и если человеком овладевали терзания, тогда одна лишь только мысль поддерживала его, а именно мысль о страданиях тех, которым пришлось сражаться впереди! Однако, когда эти потери ежедневно вставали перед глазами, когда слушаешь рассказы раненых о всем том, что происходило на боевой линии, тогда вновь и вновь приходила в голову одна и та же мысль: как долго все это будет еще продолжаться, как долго можно еще переносить подобного рода вещи? Все время твердили, что французские потери были еще больше. Однако, кто знал это наверняка? Ничто не говорило о развале противника. И так все время напрашивался вопрос: как долго еще можем мы, германцы, приносить эти ужасные жертвы? Не доходим ли мы медленно до грани выносимого? Такие мысли очень грустны, и нельзя их открыто высказывать... Но они беспрерывно приходят в голову и действуют страшно угнетающе» (из дневника доктора Кертэ).
«У форта Дуомон моя рота получает приказ немедленно двинуться вдоль железнодорожной насыпи к Флери, на 1 км южнее от Дуомон. Кто услышал приказ, тот побледнел. «Вы не приведете обратно ни одного бойца», — говорят мне многие офицеры, которые на этом участке сражались уже целыми неделями. Вдоль железнодорожной линии картина сплошного кошмара. Ни одного целого трупа не видно. Оторванные головы вместе со стальным шлемом; валяющиеся руки; сапоги, из которых торчат еще ноги; германские и французские мундиры, наполненные кусками трупов. На трупах миллиарды трупных мух, на всем участке невыносимый смрад (июль месяц). Вследствие невыразимого напряжения нервов нет ни малейшей потребности к принятию пищи» (баварский 6-й пехотный полк).
Как сильно Верден действовал на ядро германской армии, какой глубины достигало моральное истощение войск, показывает то, как это самым трагическим образом отразилось на боеспособности и боевой воле войск к концу боев. В начале февраля 1916 г. мы видим штурмующие крепость полки на вершине их боевой мощи, и уверенность в победе наполняла их сердца. Они были уверены, что под напором их атак одна французская позиция за другой попадут в их руки. Рвение не отличалось от такового в 1914 г. И не только взятие штурмом Дуомона, но такие же бесчисленные отважные боевые предприятия свидетельствовали о прекрасном духе, о безграничной инициативе и о сознании боевой ответственности, которой были преисполнены офицеры и солдаты.
А что произошло через восемь месяцев? Мы видим сначала в октябре, а потом в декабре 1916 г. как широкие участки фронта ломались под первым же ударом, и как французы ежедневно и ежечасно завоевывали обратно все то, что у них было вырвано в тягчайших схватках шаг за шагом на протяжении ряда месяцев. 19000 германцев в эти октябрьские и декабрьские дни сложили оружие. Верденский боец дошел до грани своей сопротивляемости. Правда, потери французов были на несколько десятков тысяч больше. Но в моральном отношении французские войска под Верденом потерпели несравненно меньший урон: вследствие своевременной смены частей они не подвергались высасыванию последних сил, а потому и успех кровавых боев оказался в конечном счете на их стороне.
Стратегия обескровливания стала наиболее страшной стратегией Первой мировой. Эта теория стала смертью для воинской доблести, могилой гения полководца. «Германский солдат, — сказал принц Фридрих-Карл после победы при Ле-Ман, — совершает больше, чем мог бы ожидать от него самый смелый полководец, и во всяком случае больше того, чем можно требовать от солдата теоретически». Это и доказал германский солдат в «Верденском аду».
Но здесь произошло перенапряжение его сил. Тот факт, что германские войска после этих страшных переживаний еще были в состоянии продолжать войну, нанося могучие удары в течение двух лет, не должен вводить в заблуждение. Что-то оборвалось в глубине сознания войск, не говоря уже о том, что к этому прибавились огромные потери в кадровом составе офицеров и солдат. Последнее обстоятельство, роковое для германской армии, уже нельзя было исправить.
