27 января (8 февраля по новому стилю) 1837 года на окраине Санкт-Петербурга близ Чёрной речки рядом с великим поэтом Александром Пушкиным стоял Константин Данзас. Через секунду выстрел Дантеса (точнее д’Антеса, а после усыновления — Геккерна) разделит историю и всей страны, и Данзаса в частности, на «до» и «после». Когда тяжелораненого Пушкина Данзас поднимет на руки, Константин ещё не будет знать, что любовь народа к поэту для него обернётся стараниями сплетников, ненавистников и пасквилянтов в целый океан мерзости, излитый на его душу, душу боевого израненного офицера-подполковника.
Автор не станет останавливаться на всех аспектах трагедии на Чёрной речке – выделим самого Данзаса и то, как его жаждали оболгать. Даже звание друга Александра Сергеевича старались затереть рядом с фамилией Данзас.
Сначала на Константина посыпались обвинения в том, что он вообще согласился стать секундантом Пушкина. Здесь важен тот факт, что дуэль Александр Сергеевич старался готовить тайно, так как многие друзья поэта (такие как Жуковский, к примеру) хотели его отговорить или же вовсе сорвать поединок. Таким образом, в стремлении восстановить справедливость Пушкин был одинок. Осознав это положение друга по лицейскому братству, Данзас согласился быть его секундантом именно из чувства дружбы и величайшего доверия, которое Константин обмануть не мог. И согласие Данзас дал уж точно не из праздного любопытства, ведь, в зависимости от исхода дуэли, Константина Карловича могли бы вздёрнуть на виселице без затей, а главное полностью в соответствии с законами Российской империи.
Картина Алексея Наумова "Дуэль Пушкина с Дантесом"
Далее Константина начали упрекать в том, что он не попытался отговорить Пушкина. А вот здесь стоило знать характер и репутацию Данзаса – неуживчивый отважный офицер с обострённым чувством справедливости, который ещё будучи лицеистом (его прозвали Медведем) бросался в любую перепалку вплоть до драки за издёвки и уж тем более оскорбления. С таким же пылом он защищал и своих друзей. Конечно, если бы они оставались лицеистами, то Данзас вполне мог броситься в суматошную драку, из которой Дантес выполз бы уже со сломанным носом. Но и Константин, и Александр были уже взрослыми представителями аристократических родов с соответствующими законами чести. Представить, что такой человек стал бы отговаривать друга от защиты собственного достоинства и самой истины, нелепо.
И уж совсем немыслимыми выглядели обвинения в том, что Данзас не донёс о предстоящей дуэли властям. Лицейский друг Пушкина, дворянин, боевой офицер, и вдруг занимается доносительством, прекрасно осознавая, какие кары небесные падут на голову Александра Сергеевича… Это было абсолютно невозможно.
Более того, дав согласие, Данзас, по сути, расписался собственной честью в верности Пушкину. Именно Константин будет долгие часы согласовывать с секундантами Дантеса правила предстоящего поединка, который должен был идти по принципу «до смертельного исхода» (часто до тяжёлого ранения). В итоге условия будут официально прописаны на бумаге и гарантированы, цитирую: «Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий».
В вину Константину вменили и то, что на дуэль не позвали врача и не взяли с собой хоть каких-нибудь медикаментов. Это, конечно, можно считать трагической ошибкой Данзаса, если не брать в расчёт строгих и жестоких правил поединка «до смерти» и безмерную торопливость Александра Сергеевича. А критика по поводу отсутствия врача кажется вообще взятой с потолка. Дело в том, что те же законы, которые могли накинуть верёвку на шею Константина Карловича, большой разницы между секундантом и врачом, присутствующим на дуэли, не видели. К тому же, должен повторить, поединок всеми силами старались сохранить в тайне, а Пушкин уже тогда сожалел, что ему пришлось взвалить такую тяжёлую ношу на плечи старого друга. При любом исходе суда было не избежать. Верно, Александр Сергеевич надеялся, что неоднократно раненому герою многих битв, награждённому золотым оружием, тяжёлый приговор выносить не станут.
После смертельного выстрела Константин привёз обессилевшего Пушкина на набережную Мойки, дом 12, по настоянию самого поэта. Сразу после этого он сообщил о трагедии супруге Наталье Николаевне (как можно осторожнее, так как Александр не желал, чтобы супруга видела его в таком виде). Затем Константин бросился искать врача, что сделать в вечернем Петербурге было очень непросто. В тёмном морозном вечере Данзас буквально вламывался в дом к каждому известному врачу, но всё безрезультатно. В итоге ему удалось буквально притащить к раненому профессора Василия Шольца. Потекли тяжёлые минуты ожидания врачебного приговора.
Картина Дмитрия Белюкина "Смерть Пушкина". Данзас стоит справа, у книжных полок
Всё это время окутанный мрачными чувствами, беспомощностью и болью за товарища Данзас находился подле Пушкина. Именно Данзаса вскоре подозвал сам Пушкин и долго беседовал с ним, диктуя другу все свои неучтённые долги, которые требовалось вернуть, а ни векселей, ни расписок у Александра Сергеевича на них не было. Более того, поэт попросил Константина Карловича сжечь некоторые его бумаги, а какие именно, не разглашать никогда. Данзас клятву сдержал. До сих пор неизвестно, что именно содержали сожжённые материалы.
Уже на излёте этой долгой мучительной трагедии 29 января, на смертном одре Пушкин попросил позвать Константина, который всё это время был в доме, позволяя себе лишь украдкой вздремнуть. Видимо, увидев Данзаса каким-то противоестественно озлобленным и переполненным боли, каким его никто никогда не видел, Александр Сергеевич молил старого друга не мстить Дантесу. А к своему окружению (Пётр Вяземский, Василий Жуковский и жена Наталья Николаевна Гончарова) поэт обратился с мольбой заступиться за друга перед судом: «Просите за Данзаса. Он мне брат». Умирая, Александр Сергеевич снял со своей руки кольцо с бирюзой и подарил его на память Константину. Данзас до последней минуты своей жизни не расставался с этим подарком.
Наталья Николаевна Пушкина (Гончарова)
Проникшись просьбой мужа, верно, единственное, что теперь была способна сделать для него, Наталья Николаевна написала прошение самому Николаю I. Она молила государя не наказывать Данзаса слишком строго и позволить препроводить ему тело друга в Святогорский Успенский монастырь для последнего упокоения. Но Николай I решил, что с Данзаса хватит того, что его не арестовали сразу после дуэли и позволили скрасить последние минуты друга. Посему, едва Пушкин в последний раз закрыл глаза, Константин Карлович был взят под арест.
Позже Софья Николаевна Карамзина, дружившая и с Пушкиным, и с Лермонтовым, как хозяйка популярного петербургского литературного салона, назовёт Данзаса одним из «трёх ангелов-хранителей» Александра Сергеевича. Но в те дни после смерти Пушкина Константин Карлович сидел за решёткой, изолированный от всего мира и одинокий. Он прекрасно знал, что уже в эти минуты его горло либо стягивает верёвка, либо сия участь обходит его стороной.
Софья Николаевна Карамзина
Петербург же заполоняли самые несуразные слухи вплоть до того, что свою пулю получил и сам Данзас, мол, от того у него и с рукой (периодически подвязанной из-за боевого ранения) плохо. И, конечно, виновником смерти Пушкина некоторые назначили Константина.
Обуреваемый воспоминаниями последних страшных дней друга, подполковник Данзас за решёткой, верно, к счастью, ещё не знал, что бывшие друзья-лицеисты отвернулись от него. Иван Пущин, бывший однокурсник Пушкина и декабрист, даже напишет в сердцах: «Если бы я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь». Тогда даже никому и в голову не пришло, что это было физически невозможно, т.к. Константин находился и от Пушкина, и от Дантеса на приличном расстоянии, чтобы встать перед выстрелом. К тому же дуэлянты стреляли не по команде, а по готовности.
Военный суд первой инстанции вынес самый строгий приговор. За то, что подполковник Данзас не донёс о планируемом «злом умысле» и тем самым «допустил совершиться дуэли и убийству», его приговорили к повешенью. Однако, видимо, государь всё же снизошёл до слёзного прошения Натальи Гончаровой, и вторая инстанция суда постановила лишить Константина Карловича золотой полусабли (он был награждён ею «За храбрость») и разжаловать в рядовые. Следующая инстанция ещё более смягчила приговор.
В итоге в заключении в Петропавловской крепости Данзас провёл два месяца. 19 мая 1837 года подполковник вышел на свободу и продолжил службу в Петербурге в инженерных частях. Но долго оставаться в столице Константин не смог. То ли извечная неуживчивость с начальственными чинами помешала ему обвыкнуться в Петербурге, то ли злые языки преследовали подполковника, который с честью исполнил все просьбы своего друга и тем самым рисковал собственной жизнью. Так или иначе, но вскоре Данзас лично потребовал перевода на Кавказ в Тенгинский полк. В это самое время «тенгинцы» были одними из самых закалённых бойцов, их слава шла по всему Кавказу. Именно они строили Черноморскую береговую линию, прокладывая дороги туда, куда нога солдата империи ещё не ступала.
Константин Карлович снова желал оказаться там, где «настоящее дело», где ему не нужно разбираться в тонкостях чувств бомонда и оправдываться перед людьми, которые порой весьма далеки от понятия чести.
Продолжение следует…
