К началу июля 1839-го года постройка Головинского форта была закончена. И 6-го июля войска начали посадку на корабли эскадры, чтобы продолжить экспедицию. В составе войск был и Данзас со своим батальоном «тенгинцев».
Интересный факт. К генералу Раевскому прямо перед самой посадкой войск пришли представители черкесов и без затей спросили его, где в следующий раз высадится десант. Николай Николаевич, то ли рыцарствуя, то ли принимая, несмотря на ситуацию, черкесов как граждан Российской империи и, чтобы продемонстрировать это, не только назвал новое место десанта, но даже предложил черкесам взглянуть на схему будущего укрепления.
План Головинского форта
7-го июля в 8 часов утра эскадра бросила якорь рядом с устьем реки Псезуапсе (микрорайон Сочи, Лазаревское). На этот раз Константин Карлович Данзас первым высадился на берег со своими «тенгинцами», также он первым пересёк устье реки, заняв место будущего укрепления. По сути, сценарий высадки у Субаши повторился. Артиллерийская подготовка, тяжёлый штыковой бой, оттеснение противника в горы и захват необходимого плацдарма. Однако после потянулись ожесточённые дни возведения форта, когда фуражировка становилась боем, а заготовка древесины была опасна засадой и пленом.
При этом часто черкесы использовали приём обстрела как самого лагеря, так и небольших отрядов с гор, применяя фальконеты или небольшие орудия, которые не без труда, но можно было доставить на господствующие высоты. Тем более на это были способны черкесы, знающие каждую горную тропу. Чтобы предотвращать подобные обстрелы часто организовывались вылазки, обычно оканчивающиеся коротким, но ожесточённым боем.
Саму лагерную жизнь отчасти с бравадой, отчасти с иронией описал военный инженер Михаил Фёдорович Фёдоров, произведённый за недавние десантные бои в прапорщики, позже он станет автором целой книги записок-воспоминаний.
Лагерная жизнь шла обычным порядком: хорошо ели, пили, кутили, играли в карты. Вместо газет и журналов читали приказы и приказания.
Собственно, и Данзас после боёв любил отвлечься и приободрить молодых офицеров остротами, обожал хороший стол и дружеские посиделки. Таким его многие и запомнили: «…лежащим на ковре, играющим в карты и отпускающим каламбуры».
Современники характеризовали его как «замечательного человека, хотя и большого оригинала». В офицерской среде ходила забавная байка, как Данзас однажды довёл начальство до гомерического смеха. Как-то раз Константин Карлович, ещё будучи поручиком, был откомандирован из Москвы в Бендеры, где стоял его батальон, перед отъездом он пришёл к генерал-губернатору Дмитрию Владимировичу Голицыну и заявил, что едет в Бендеры через Петербург, видимо, желая повидать друзей, и просит его сиятельство одобрить это решение. Когда удивлённый Голицын ответил, что напрямую удобнее, Данзас принялся серьёзно доказывать обратное, чем знатно насмешил Голицына.
Впрочем, причуды многих офицеров того времени показались бы сейчас несколько странными. К примеру, Лев Сергеевич Пушкин, младший брат Александра, был одним из таких офицеров. По воспоминаниям современников, пил Пушкин только вино, презирая воду до крайности, и никогда не пьянел, а в пище не терпел супов, употребляя сыры, рыбу, мясо и любые острые и солёные закуски. Был необычайно вынослив и, несмотря на вкусовые пристрастия, непривередлив. Всю «свою» Кавказскую войну он провёл в компании одной кожаной подушки, старой шинели и шашки, которую никогда не снимал.
Орудие, найденное на месте форта Лазарева
При этом с Данзасом у Льва Сергеевича установились тесные дружеские отношения, несмотря на необычайную скорбь о трагической гибели брата и все пересуды богемы по этому поводу. Нередко можно было встретить Константина и Льва вместе в одной палатке за шумной и азартной «баталией» за картами. А играть Пушкин любил, просаживая в игре и кутеже все деньги. Кавказ вообще как-то по-особому сближал и также странно разобщал людей.
Несмотря на, казалось бы, несколько праздное времяпрепровождение Данзаса, уже тогда в полку и в среде офицеров ходили самые удивительные легенды о боевой жизни подполковника. Солдатская молва да и офицеры твердили, что во время Русско-турецкой войны под одной из крепостей генерал Паскевич пожелал узнать ширину крепостного рва. Едва командующий молвил это, как Константин Карлович принялся в буквальном смысле исполнять приказание. Он спустился в ров под градом неприятельских пуль и деловито тщательно пошагово измерил ров. В итоге восхищение храбростью были приправлены отборными обвинениями в безумии.
А форт продолжал строиться, под постоянными обстрелами, чередующимися очередным штурмом доминирующих над местностью высот. Современники утверждали, что возведение укрепления проходило в спешке. Лето стремительно катилось к концу.
Итак, 31 августа, оставив в форте Лазарева одну роту Тенгинского полка, сотню казаков под командованием капитана Марченко (позже к великому сожалению этот малограмотный, но в высшей степени самонадеянный офицер сыграет роковую роль во время осады Лазаревского укрепления), генерал Раевский, погрузив остальные войска на корабли, отбыл в Анапу. Однако это было отнюдь не концом экспедиции.
Часть крепостной стены уже отстроенного Лазаревского форта, сохранившаяся по сей день
В сентябре уже из Анапы отряд, возглавляемый Раевским, выдвинулся к реке Маскага (Мескага), где планировали заложить ещё один форт – промежуточный между Анапой и Новороссийским укреплением. Это я подробнее описал в материале «В поисках форта Раевского». Поэтому опишу лишь некоторые условия того времени, в которых в числе многих оказался и Данзас.
Отряд прибыл к берегу Мескаги, ныне эта местность находится восточнее станицы Раевской, уже в сентябре, когда зарядили проливные дожди. Сырые дрова, сырая одежда и постоянное бдение, всматриваясь в осеннюю серость и темноту, где притаился неприятель. Этот поход был совсем не похож на десантные операции на Черноморском побережье. Несмотря на ожесточённые бои и растущее количество раненых, в лагере в мирные минуты всегда было весело и вдоволь провизии и вина, благодаря стоявшим рядом с берегом на якоре кораблям и, соответственно, корабельным погребам с провизией.
На суше, за горными перевалами, на окраине Анапской долины всего этого не было. Но даже в осенней сырости и мраке, Данзас не унывал (позже это будет ярко контрастировать с его старческой неизбывной тоской). Вот как уже упомянутый мною ранее Николай Лорер писал о тех днях:
И октябрь месяц не заставил себя долго ждать. Мы зябли и дрожали от холода, а форт Раевский (это имя дано ему в честь строителя) рос и рос себе понемногу. Какая-то унылость, апатия всех нас обуяла, и мы жаждали хоть бы перестрелки, а то и ее не было. Не слышно в лагере ни музыки, ни песельников; не видно картежной игры и попоек. И только Данзас, вечно веселый, иногда вас рассмешит.
Крепостной ров (обозначен чёрной линией) — всё, что осталось от форта Раевского
Строительство форта в тяжёлых условиях завершили практически к самому концу октября 1839 года, а церемония освящения состоялась 18-го октября. Гарнизон составил всего одну роту. Так закончилась экспедиция 39-го для Данзаса.
Дружба Данзаса и Пушкина для многих не секрет, а вот то, что судьба свела Константина Карловича ещё с одним великим русским поэтом, остаётся если не загадкой, то малоизвестным фактом точно. В феврале 1840-го года молодой Михаил Юрьевич Лермонтов на балу у графини Лаваль поссорился с сыном французского посла Эрнестом Барантом. В итоге состоялась дуэль. После того как у Михаила сломался клинок, поединок решили закончить на пистолетах. Барант стрелял первым, но промахнулся. Лермонтов оказался снисходителен и намеренно выстрелил в воздух. Дуэль быстро стала известна властям. По старой «мудрой» начальственной привычке француза даже не стали привлекать к ответственности, а нашего великого соотечественника Михаила Юрьевича, несмотря на мирное завершение поединка, предали суду и сослали на Кавказ.
Данзас к тому времени уже был близким помощником Раевского и пользовался, если так можно выразиться, его доверием. Когда Михаил Лермонтов появился на Кавказе, Константин Карлович лично составил ходатайство, чтобы зачислить поэта непременно в его батальон. Ходатайство было удовлетворено, тем более что слава «тенгинцев» шла по всему Кавказу.
Однако близко сдружиться Данзасу и Лермонтову было не суждено. И дело не в антипатии — им просто не хватило времени. Кипучая натура Лермонтова не могла позволить ему ждать очередной экспедиции. Едва прибыв в полк, Михаил Юрьевич прознал, что готовится поход в Чечню. Поэтому после недолгого пребывания в батальоне Лермонтов добился его перевода в «чеченский» отряд. А Данзаса ждал тяжёлый поход против убыхов, в долину Мзымты и Мацесты и так далее.
Продолжение следует…
