Несколько дней подряд, вплоть до 22 марта, несметные неприятельские черкесские отряды совсем не давали о себе знать. Обманчивое спокойствие Вуланской долины порой наполнял только свист ветра и шум дождя под свинцовыми тучами. По ночам гарнизон отчаянно всматривался в покрытые густой теменью горы в ожидании условного сигнала, обещанного лазутчиком. Нервы были на пределе. Никому, конечно, не хотелось верить, что на потрёпанное боями Михайловское укрепление черкесы бросят столь значительные силы, о коих говорил лазутчик. Особенно не хотелось верить в это штабс-капитану Лико, который знал, что это будет последний бой гарнизона.
Ночь с 21-го на 22-ое марта 1840-го года выдалась особенно тёмной. На море бушевал шторм, поэтому надеяться, что случайный корабль Черноморского флота заметит в момент боя трагическое положение форта и сможет оказать помощь артиллерийским огнём, было невозможно.
Наконец, темноту долины разрезало пламя костров. Горец, предупредивший форт о скором нападении, на этот раз сдержал слово. Часовые мигом сообщили об этом командиру. Штабс-капитан Николай Александрович Лико с обречённой сосредоточенностью переоделся в заранее подготовленное чистое бельё и, как и все офицеры, надел самый нарядный свой мундир. Верно, чтобы достойнее встретить костлявую барышню с косой. Солдаты, перекрестившись, начали занимать назначенные места.
3-я рота Черноморского линейного батальона заняла места на фасе укрепления, обращённом в сторону реки Тешебс (в источниках чаще говорится, что эта сторона была обращена в сторону реки Пшада и Джубскому/Джубгскому ущелью). На противоположном фасе, обращённом на реку Вулан, стала 2-ая рота «линейцев». На бруствере северной стороны укрепления, направленном вглубь долины, стали 9-я рота Тенгинского полка и 6-я рота Навагинского полка. «Тенгинцы» стояли с западной стороны, а «навагинцы» с восточной. Также командующий отвёл небольшой резерв в 40 штыков Навагинского полка, который расположился между гауптвахтой, цейхгаузом и пороховым погребом. Все орудия зарядили картечью, и началось напряжённое ожидание рассвета.
Первые отблески зари подтвердили самые трагические ожидания гарнизона. Горы буквально почернели от неприятельского войска. Немногие оставшиеся в живых позже показали, что черкесов было не менее 10-11 тысяч. Как только вся эта армада двинулась в сторону укрепления и подошла на расстояние пушечного выстрела, укрепление ощетинилось орудийными залпами. Сотни горцев упали замертво, словно целый людской слой скосила невидимая коса. Но черкесы словно не заметили потерь и с гиканьем бросились на стены форта.
Картина Франца Рубо "Штурм черкесами Михайловского укрепления"
Одно из орудий артиллеристы повернули так, чтобы держать зону обстрела вдоль рва укрепления. Когда горцы достигли этой зоны обстрела, орудийный огонь за считанные минуты скрыл ров под трупами врага. Но и это не остановило горцев. Неприятель, цепляясь крючьями за бойницы, по лестницам начал взбираться на бруствер восточной стороны укрепления. Именно здесь завязался отчаянный рукопашный бой.
Несколько раз «линейцы» с подоспевшими на место основного удара «тенгинцами» и «навагинцами» опрокидывали горцев с гребня крепостного вала. Но подавляющее численное превосходство противника сразу стало ощутимо. Наконец, увидев бессмысленность своих атак, черкесы решили было отступить.
И тут произошёл примечательный случай. Не секрет, что в современной историографии сплочённость и самоотверженность черкесов порой искусственно гиперболизируют, а их лидеров наделяют качествами, которыми многие из них не обладали в принципе, представляя этих феодалов чуть ли не демократами. Так вот, отступающие пешие горцы, поняв, что такой штурм станет Пирровой победой, и то в лучшем случае, угодили под копыта и шашки… собственной конницы. Изрубив десятки своих «малодушных» собратьев, конница всё же заставила их вернуться к штурму форта.
В итоге на позиции хлынула такая волна неприятеля, что оставшиеся в живых после первой череды попыток штурма бойцы 3-го Черноморского линейного батальона были буквально опрокинуты со своих боевых позиций. Джубская батарея пала. Подпоручик Краумзгольд с криком «не робеть» бросился вернуть потерянные позиции, но неудачно. Офицер был ранен и скончался в плену без медицинской помощи.
Вскоре гарнизон оказался разделён противником на две части. С одной стороны дралась 9-я рота Тенгинского полка, а с другой стороны сражались 6-я рота «навагинцев» и 2-я рота «линейцев». При этом основной бой завязался именно на позициях «навагинцев» и «линейцев», находящихся рядом с пороховым погребом и гауптвахтой. Именно здесь нашим воинам приходилось сдерживать неукротимый натиск черкесских панцирников (тяжёлая конница). Боем с панцирниками руководил сам Николай Константинович Лико. На протяжении нескольких часов израненный командир продолжал отдавать приказы, несмотря на то, что из рваной раны на левой брови кровь застилала глаза, а кость правой ноги чуть выше ступни была раздроблена. Таким и запомнили своего командующего солдаты – Лико в одной руке сжимал кинжал, а передвигался опираясь на шашку.
Панцирники Кавказа
Внезапно из толпы неприятеля вышел ухмыляющийся лазутчик, который недавно предупредил укрепление о той лавине, что на него движется. Лазутчик предложил добровольно сдаться. Штабс-капитан Лико, поражённый таким коварством, прокричал приказ: «Ребята, убейте его! Русские не сдаются!» Двурушника мигом пристрелили, что озлобило бойцов врага.
Уже несколько часов шла неравная битва, и силы наших бойцов стремительно таяли, несмотря на отчаянное сопротивление. Так, рядовой Тенгинского полка Александр Фёдоров, оказавшись в полном одиночестве, вжался в угол бруствера и штыком так долго отбивался от целого десятка горцев, что последние решили, что перед ними сам комендант укрепления. Его удалось взять в плен лишь почти час спустя, когда храбрец оказался вовсе без сил.
Офицеры были перебиты, и командование отошло к нижним чинам, ружья после многочасовой стрельбы было просто невозможно взять в руки – настолько они раскалились. Заполыхали больница, в которой на тот момент находились до ста человек, и казарма 3-ей роты Черноморского батальона. В итоге почти все пациенты больницы были убиты, ведь оборонять её уже было почти некому.
К десяти утра почти вся территория Михайловского укрепления перешла под контроль черкесов. Однако в районе порохового погреба и гауптвахты продолжал идти ожесточённый бой. Более того, горстка «тенгинцев» оставшаяся на крепостном валу в момент, когда форт наводнили противники, оборотила орудия внутрь укрепления и нескольким залпами превратила Михайловское в огромную кровавую могилу. Как ни странно, но подгоняемые, видимо, голодом горцы в массе своей бросились грабить укрепление, банально красть провиант, личные вещи и так далее. Поэтому, когда наши бойцы расстреливали противника, порой возникала сюрреалистическая картина, т.к. последнему, казалось, это было безразлично.
Картина Генриха Гриневского
Однако такая безумная беспечность могла быть объяснена и другим фактором. Уже после битвы лазутчики сообщали полковнику Григорию Филипсону, что множество горцев, атаковавших Михайловское, были… пьяны в дым. За некоторое время до этого эти «бравые» воины, захватившие Лазаревский и Вельяминовский форты, разжились в погребах укреплений спиртом, который, верно, и выпили «для храбрости».
Наступали последние часы боя. Вот как их описывал чудом выживший рядовой Тенгинского полка Сидор Гуртовой:
«В 10 часов человек пятнадцать 9-ой роты Тенгинского пехотного полка с Богатырской батареи примкнули к нам; пороховой погреб был уже окружён густой массой неприятеля, рубили двери, раскрывали крышу и разбивали стены».
По наблюдениям другого участника сражения в Михайловском укреплении, Юзефа (Иосифа) Мирославского, который принял командование одним из разрозненных отрядов внутри форта, только в драке уже в самом укреплении наши воины перебили не менее 3-х тысяч черкесов. Вот как он описывал дикий кровавый бой 22 марта:
«После того как горцы бросились за добычею по крепости… стоявшие на стенах воинские чины начали бить из орудия картечью в крепость… Мы ослабели силою и, по недостатку патронов и снарядов пушечных, бросились наперебой через крепость мимо порохового погреба, где уже находилось горцев несколько человек, где мы их некоторых подняли на штыки, а других прогнали и отбили двери».
Так настал трагичный и торжественный момент Архипа Осипова. В обороняемом редуте Лико осталось несколько десятков человек, поэтому израненный штабс-капитан подозвал Архипа Осипова и сказал, верно, последние свои слова: «Делай своё дело».
Тут следует сделать небольшое уточняющее отступление. На одной из картин Александра Козлова, описывающих подвиг Осипова, можно заметить фигуру монаха, ступающего следом за героем. Часто это считают художественно-драматическим допущением, связанным с влиянием церкви. Но это мнение неверно.
Картина Александра Козлова
В каждом гарнизоне в то время присутствовал священник, чтобы нести духовную службу. Десятки священнослужителей сложили голову во время боевых действий или из-за болезней, пытаясь как-либо утешить оказавшихся оторванными от родных мест бойцов. В Михайловском укреплении службу нёс иеромонах Маркел. Именно он следовал за Осиповым в епитрахили и с крестом, чтобы герой перед своей кончиной получил благословение и по традиции мог поцеловать крест.
Архип Осипов взял в руки гранату, сорвал пластырь и, взяв в другую руку подожжённый фитиль, направился к пороховому погребу, бросив на прощанье: «Пойду, сделаю память». Часть пути Архипу расчистили штыками немногие защитники укрепления. Как только Архип выкрикнул «Пора, братцы! Кто останется жив, помните моё дело!» и скрылся в погребе, отряд бросился в сторону Морской батареи (последний чистый от противника оборонительный пункт). Примерно в 10:30 утра 22 марта грянул чудовищный взрыв, затмивший дневной свет над всей Вуланской долиной на несколько минут.
Увидев жуткую картину разлетающихся обрубков тел, адского пламени и чёрной, как смоль, земли, горцы вдруг ринулись врассыпную. Несколько минут неприятелю потребовалось, чтобы очнуться. Позже большую часть тел так никто обнаружить не смог. Горцы прозвали само место Михайловского укрепления «проклятым». К тому же после битвы ничем поживиться неприятель не смог – склады с провиантом и спиртом были сожжены, цейхгауз, соседствовавший с пороховым погребом, стёрло с лица земли.
Однако мало кому известно, что даже после такого взрыва черкесы вдруг обнаружили, что русские всё ещё в крепости в районе Морского бастиона. И наши воины продолжали отчаянно отстреливаться. Лишь в два часа дня 22 марта последних защитников Михайловского форта удалось взять в плен. На них уже не было живого места. Израненные бойцы были более не способны броситься в штыки, а боеприпасов не было. Так кончилась оборона Михайловского укрепления. По самым скромным цифрам, гарнизон форта, составлявший не более 500 человек, включая больных, унёс жизни от 2 до 3 и более тысяч вражеских воинов.
Продолжение следует…
