21 июня увольнений в город не производилось. Около полночи объявили боевую тревогу, и все части Либавской ВМБ переводились на полную боевую готовность. Приблизительно в час ночи командир дивизиона В.С.Сорока передал по телефону, что возможны провокации со стороны фашистов. Около четырех часов утра разведчик батареи…:«Шум моторов самолетов в морском секторе курсом на базу». Донесение передали на дивизионный КП. Стоял сплошной туман, видимость плохая, однако дальномерщики и прибористы начали поиск цели. Одновременно мы услышали взрывы бомб в районе аэродрома.
Первым обнаружил цель дальномерщик Скворцов. Затем цель поймали прибористы Гуменюк и Вельбовец. Прошло несколько секунд и батарея открыла огонь, дав три залпа по уходившим самолетам фашистов. Открыли огонь также другие батареи и корабельные зенитки. Скворцов доложил, что один самолет задымил, пошел на снижение в южном направлении. Около шести часов утра вражеская авиация произвела второй налет...»
А.С.Черный: «Летом 1941 года я командовал 202 озад ПВО КБФ. Наши батареи располагались в Эстонии на островах Суур и Вяйке Пакри, прикрывая с воздуха город Палдиски с северного направления… Дивизион состоял из трех артиллерийских батарей 76-мм орудий, прожекторной и пулеметной рот, батареи обслуживания и взвода управления...
19 июня 1941 года по приказанию из штаба флота мы перешли на ОГ №2, а поздно ночью 21 июня — на ОГ №1. 22 июня в 12-10 по радио узнали о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну.»
П.Е.Мельников: «В состав сектора входили 22 и 32 отд.артдивизионы, 37 озад и 41-й отд.пулеметный батальон… Стук в окно в первом часу ночи явился для меня полной неожиданностью. Отперев дверь и выслушав доклад рассыльного, что в штаб поступила срочная телеграмма, я без большой охоты надел китель и фуражку. «Что там стряслось?» — спросила сонным голосом Вера.
— Не знаю, сейчас схожу в штаб, выясню. Какая-то срочная телеграмма.
Крючков уже был на месте. Он протянул мне телеграмму:«Посмотри, что пишут из сектора». А писалось вот что:«ОГ №1. Все немецкие подводные лодки, появляющиеся в секторах батарей, считать неприятельскими и открывать по ним огонь».
«Понимаешь что-нибудь?» — поинтересовался Крючков. «Нет», — чистосердечно признался я. Комдив кивнул головой:«И я тоже. Но, похоже, дело серьезное».
— Но ведь у нас с Германией договор...» Нет ни слова о введении ОГ №2.
С.Г.Кушнерев: «Перед войной я служил в штабе зенитного соединения, прикрывавшего с воздуха Кронштадт с его морскими и береговыми фортами, а также объекты флота от Ораниенбаума до Усть-Луги. В то время этот район считался тыловым участком флота, т.к. основные силы и объекты флота располагались в Эстонии, Латвии, а также на арендованной у Финляндии территории — полуострове Ханко.
В июне на КБФ проходило учение, в котором участвовали корабли и части флота, в том числе и подразделения ПВО. Учение закончилось 21 июня. Была суббота и свободные от дежурства офицеры разъехались по домам...
При вступлении на дежурство, я проверил готовность к бою дежурных зенитных батарей, прожекторов, средств наблюдения за воздухом, исправность всех линий связи, убедился, что в воздухе нет своих самолетов и нет заявок на полеты в нашей зоне. Закончив проверку, я доложил на КП ПВО флота в Таллине. Предполагалось, что дежурство будет спокойным, как это обычно бывало после только что закончившихся учений. В четвертом часу утра 22 июня на КП по телефону поступило донесение от дежурного по батарее №413…:«С северо-запада шум авиационных моторов!»
Может быть это наши «заблудившиеся» самолеты? — подумалось мне. Надо выяснить и я подал команду: «Прожекторам осветить цель!» С КП в Кронштадте доложили:«В лучах прожекторов фашистские самолеты сбрасывают какие-то предметы на парашютах в районе маяка Толбухин». Какие предметы может сбрасывать боевой самолет? Бомбы! Но для этого не нужен парашют. Значит, это могут быть только морские мины. Действия немецких самолетов носят явно враждебный характер. Это ясно, но открывать ли огонь? Да, открывать, — решил я и подал команду:«Дежурным батареям открыть огонь по вражеским самолетам! Всем остальным частям ПВО — боевая тревога…
Подбитый вражеский самолет совершил вынужденную посадку на нашей территории и плененный командир экипажа не мог придумать ничего более оригинального: он заявил, что самолет вылетел на прогулку, но заблудился и был подбит над Кронштадтом. Однако события развивались своим чередом. Начались запросы по телефонам:
— Что за стрельба над Кронштадтом? — запрашивал дежурный 2-го корпуса ПВО.
— Доложите воздушную обстановку над Кронштадтом, — потребовал командующий Северной зоной ПВО генерал-майор Ф.Я.Крюков.
На каш КП прибывали по тревоге офицеры, а когда прибыл военный комиссар участка ПВО полковой комиссар Л.Л.Маргулис, он немедленно отстранил меня от дежурства: «Мы разберемся, что вы натворили и по каким самолетам открыли огонь…»
Я.М.Дмитриев: «11 озад… имел боевую задачу — прикрывать от возможных ударов с воздуха береговые форты… Поэтому позиции батарей были оборудованы как долговременные (стационарные). 3-я батарея, которой я командовал, занимала позицию приблизительно в 4-х км к югу от форта «Краснофлотский»…
19 июня батарея прибыла на форт «Краснофлотский» для выполнения учебной стрельбы в ночное время. Здесь находился наш зенитный полигон. Развернулись в боевой порядок, тщательно подготовились к стрельбе, но к вечеру небо затянули облака и стрельбу отменили. Такая же картина повторилась 20 и 21 июня.
21.6.41 наша зенитная батарея заступила на боевое дежурство. Ночью бодрствовали только вахтенные разведчики, наблюдавшие за воздухом, и часовые. Остальные, расстелив на траве чехлы и брезенты, укрывшись бушлатами, улеглись спать возле орудий. Примерно в 3-40 командир дальномерного отделения И.Пахолков обнаружил группу самолетов, летевших вдоль финского берега в направлении Кронштадта. Различив черные кресты — опознавательные знаки фашистской Германии, — он доложил:«Курсом на Кронштадт летят немецкие самолеты!»
Подбежав к дальномеру, я убедился, что это действительно фашистские самолеты и объявил тревогу. 16–18 самолетов «До-215» летели на высоте 300–400 метров в кильватер на увеличенных интервалах. Подлетая к фарватеру, самолеты сбрасывали на парашютах мины, разворачивались и уходили на запад вдоль берега залива. Один из них, увидев впереди по курсу рыбацкий сейнер, обстрелял его из пулеметов…
Инструкция предписывала командиру дежурной батареи самостоятельно открывать огонь по самолетам в случае их появления над нашей территорией и явно враждебных действий. Такие враждебные действия налицо, и решение может быть только одно — при входе «дорнье» в контролируемую батареей зону открыть огонь. Но как же нам не везло! Самолеты летели настолько низко, что из-за леса, тянувшегося вдоль берега, комендоры орудий их не видели… В 12 часов дня 22 июня 1941 года, уже вернувшись на основную позицию, мы… слушали по радио правительственное сообщение о том, что фашистская Германия… внезапно, без объявления войны напала на нашу Родину…»
С.Ф.Голубев: «Красивыми и впечатлительными были кронштадтские белые ночи в июне 1941 года. Но несмотря на мнимое спокойствие, все части КБФ, в том числе и Кронштадтской ВМБ, находились в ОГ №1, а одна треть зенитной артиллерии, прожекторов и все посты воздушного наблюдения, оповещения и связи — в полной боевой готовности. [Сведения об ОГ №1 не подтверждаются другими воспоминаниями. Речь может идти только о ОГ №2. В ОГ №2 для среднекалиберной артиллерии 1/3 всех батарей находится в боевой готовности №1.]
В восточной части небосвода рождалось утро, когда 22 июня были обнаружены неопознанные самолеты. Они появились на приглушенных моторах из района Териок и над фарватером в Финском заливе что-то сбрасывали в воду. Разведчики зенитных батарей и наблюдательных постов донесли об увиденном на КП. Прозвучал сигнал боевой тревоги во всех частях ПВО базы. Раздались первые залпы батарей 1-го зенап…»
П.П.Ковкин: «Во второй половине мая 1941 года проходило общефлотское учение. В нем участвовал и 309 отд.прожекторный батальон, боевые порядки которого располагались на южном берегу Финского залива в районе фортов. С вечера бойцы занимали свои позиции, а днем уходили на форт «Красная Горка», где находились наши казармы.
Так было и в ночь на 22 июня 1941 года. Примерно в три часа я поднялся на вышку КП и увидел над Кронштадтом разрывы зенитных снарядов. В это время НШ батальона А.Котов по телефону доложил мне, что на Кронштадт произведен налет фашистских самолетов. Я ответил:«Все идет по плану». По замыслу руководителей учения намечалось «воздушное нападение» на «ВМБ Кронштадт», а зенитная артиллерия должна была «отражать налет», т.е. проводить учебные стрельбы. Через небольшой промежуток времени я услышал приближающийся звук самолетов, но не мог обнаружить их в небе. Увидел только тогда, когда самолеты находились совсем близко и хорошо различил опознавательные знаки фашистской авиации.
Два самолета летели курсом с востока на запад. Впереди моего КП стояла третья батарея 11 озад, но она не открывала огня из-за малой высоты цели. Через 1–2 минуты прошли еще три самолета. Они летели по фарватеру и батарея произвела один залп. Тогда я понял, что это не учение, а война с фашистской Германией. Необходимо было немедленно развернуть работу штаба и всего батальона по плану военного времени...»
Е.С.Надеждин (старшина 2-й статьи. служил на ТК в Финском заливе): «Финская война закончилась. Служба в КА снова пошла своим чередом... Как-то летом в июне 1941 года был солнечный день, и мы с ребятами купались в море, вдруг в штаб из Москвы пришла телефонограмма о том, что немцы ночью начали бомбить СССР...»
ЧФ. Н.М.КУЛАКОВ (ЧВС ЧФ): «18 июня учение закончилось, и корабли стали возвращаться в Севастополь. Однако на флоте была сохранена ОГ №2. Разбор маневров планировался на 23 июня…
21 июня начальник РО полковник Д.Б.Намгаладзе принес мне запись… передачи английского радио, где говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается в ночь на 22 июня. Я немедленно позвонил по ВЧ И.В.Рогову [начальник Главного политического управления ВМФ – зам.наркома ВМФ, член ЦК ВКБ(б).], спросил, как это понимать. Он одобрил наши действия по поддержанию боеготовности и сказал, что о сообщении английского радио в Москве известно, необходимые меры принимаются. В тот субботний вечер личному составу кораблей был предоставлен отдых. И хотя корабли оставались затемненными, город сиял яркими огнями… Я поздно вечером уехал к семье… Разбудил звонок служебного телефона.
- Товарищ дивизионный комиссар, — докладывал оперативный дежурный, — получена важная телеграмма наркома. Машина за вами выслана… В штабе флота уже почти все были в сборе. Здесь царила деловая сосредоточенность, все выглядело так, будто продолжалось флотское учение. Вице-адмирал Ф.С.Октябрьский… протянул мне бланк с телеграммой наркома. Это был краткий, состоявший из нескольких слов, приказ всем флотам, кроме Тихоокеанского, о немедленном переходе на ОГ №1. Телеграмма, принятая в начале второго часа ночи, шла из Москвы считанные минуты, но за это время нарком Н.Г.Кузнецов лично передал этот же приказ по телефону (к аппарату подошел контр-адмирал И.Д.Елисеев, остававшийся в штабе с вечера).
Дав мне прочесть телеграмму, командующий спросил:«Как думаешь, Николай Михайлович, это война?» «Похоже, что так», — ответил я – «кажется, англичане не наврали. Не думали все-таки мы с тобой, Филипп Сергеевич, что она начнется так скоро…»
Перевод флота на высшую боевую готовность был у нас хорошо отработан, и все шло по плану. Корабли и части приступили к приемке добавочного боезапаса, топлива, продовольствия. По гарнизону был дан сигнал «Большой сбор», а база и город затемнены. Светили только Херсонесский маяк и Инкерманские створные знаки, и вдруг обнаружилось, что связь с ними нарушена. Туда были посланы мотоциклисты, и скоро маяк и створные знаки потухли. Продолжал светить лишь самый дальний створный знак — Верхний Инкерманский, но один он не мог служить достаточным ориентиром для неприятельской авиации. Как потом выяснилось, нарушение связи явилось результатом диверсии — кто-то вырезал на линиях десятки метров провода…
К половине третьего закончили переход на ОГ №1 все корабельные соединения, береговая оборона, морская авиация. Поступил доклад о том же с Дунайской военной флотилии… Около трех часов ночи с постов наблюдения и связи в районе Евпатории и на мысе Сарыч донесли: слышен шум моторов неизвестных самолетов. Они летели над морем в направлении Севастополя. В 3-07 шум моторов услышали уже с поста на Константиновском равелине. В городе еще до этого проревели сирены воздушной тревоги. Вот-вот зенитчики должны были открыть огонь — приказ об этом начальнику ПВО флота полковнику И.С.Жилину был отдан НШ флота контр-адмиралом И.Д.Елисеевым, как только стало ясно, что неизвестные самолеты приближаются к главной базе… В 3-15 — ударили наземные и корабельные зенитки…»
Н.Г.Кузнецов (нарком ВМФ): «Первым принял удар на себя Севастополь... Город вечером 21 июня еще сверкал огнями. Бульвары и сады переполнила праздничная нарядная публика… Пишет в своих воспоминаниях адмирал И.Д.Елисеев:«В 01-03 поступила телеграмма из Москвы. Через две минуты она уже лежала у меня на столе. Вскоре телеграмма была вручена прибывшему командующему флотом. Это был приказ Наркома ВМФ о переводе флота на ОГ №1… ОГ № 1 была объявлена по флоту в 01:15…»
Постепенно начали гаснуть огни на бульварах и в окнах домов. Городские власти и некоторые командиры звонили в штаб, с недоумением спрашивали:«Зачем потребовалось так спешно затемнять город? Ведь флот только что вернулся с учения. Дали бы людям немного отдохнуть». «Надо затемниться немедленно», — отвечали из штаба. Последовало распоряжение выключить рубильники электростанции. Город мгновенно погрузился в такую густую тьму… В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого рокового часа. На аэродромах раздавались пулеметные очереди — истребители опробовали боевые патроны. Зенитчики снимали предохранительные чеки со своих пушек…
«Примерно к 02-00 22 июня весь флот находился в готовности»,— записано у Н.Т.Рыбалко. Около 3 часов дежурному сообщили, что посты СНИС и ВНОС [СНИС — cлужба наблюдения и связи] слышат шум авиационных моторов. Рыбалко докладывает об этом И.Д.Елисееву. «Открывать ли огонь по неизвестным самолетам?» — звонит начальник ПВО полковник Жилин. «Доложите командующему», — отвечает НШ. Рыбалко докладывает комфлоту… Происходит разговор, который воспроизвожу по записи дежурного.
Ф.С.Октябрьский. Есть ли наши самолеты в воздухе?
Н.Т.Рыбалко. Наших самолетов нет.
Ф.С.Октябрьский. Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, вы завтра будете расстреляны.
Н.Т.Рыбалко. Товарищ командующий, как быть с открытием огня?
Ф.С.Октябрьский. Действуйте по инструкции…
Естественно, такой ответ не мог удовлетворить дежурного Н.Т.Рыбалко, и он обратился к стоявшему рядом с ним НШ флота И.Д.Елисееву:«Что ответить полковнику Жилину?» «Передайте приказание открыть огонь», — решительно сказал И.Д.Елисеев. «Открыть огонь!» — скомандовал Н.Т.Рыбалко начальнику ПВО. Но и полковник Жилин хорошо понимал весь риск, связанный с этим.
— Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание. Я записываю его в ЖБД, — ответил он, вместо того чтобы произнести короткое флотское «Есть!». «Записывайте куда хотите, но открывайте огонь по самолетам!» — уже почти кричит, начиная нервничать, Рыбалко…»
Г.К.Жуков (начальник ГШ): «В 3-07 мне позвонил по ВЧ командующий ЧФ адмирал Ф.С.Октябрьский и сообщил:«Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний». Я спросил адмирала:«Ваше решение?»
— Решение одно: встретить самолеты огнем ПВО флота.
Переговорив с С.К.Тимошенко, я ответил адмиралу Ф.С.Октябрьскому: «Действуйте и доложите своему наркому…»
На ЧФ также боятся попасться на провокацию вопреки Директиве из Москвы. Уточняют у начальника ГШ, как поступать. Трудно сказать: насколько это соответствует действительности...
Н.Е.Басистый (командир крейсера): «…Пятеро суток «Червона Украина» то вместе с эскадрой, то вдалеке от нее бороздила Черное море… Грохотали залпы ее главного калибра, стреляли зенитные пушки… Порядком уставшие, не выспавшиеся, 19 июня мы вернулись в Севастополь... Наступило 21 июня… День большой приборки. По корабельным коридорам и палубам не пройти. Все моется, всюду наводятся чистота и блеск. Вымыв крейсер, как говорится, от клотика до киля, краснофлотцы и старшины занялись своими делами… В моей каюте собрались командиры боевых частей. Подсчитываем, сколько и каких запасов принял крейсер...
Обстановка на Севастопольском рейде, несмотря на повышенную ОГ, не располагала к особой тревоге. Ночью я проснулся от пушечной пальбы и тревожных гудков… Бежал по непривычно темным улицам — повсюду в Севастополе было погашено уличное освещение. Спереди и сзади слышался топот ног — многие моряки по тревоге спешили на свои корабли… Сергиевский взволнованно докладывает:«По большому сбору на корабле объявлена ОГ №1. К зенитным орудиям поданы боеприпасы. Есть распоряжение ВС флота: если над базой появятся чужие самолеты — открывать огонь… Было уже более трех часов ночи, когда лучи прожекторов пронзили небо, крестиком засветился в них самолет. Ударили зенитки…»
С.С.Ворков (командир эсминца «Сообразительный»):«…21 июня 1941 года… Севастополь… жил обычной жизнью большого приморского города. Но спокойствие было внешним. За ним скрывались проводимые на флоте мероприятия, связанные с повышением боевой готовности. В начале второго ночи меня разбудил дежурный и доложил:«По флоту объявлена ОГ №1». Я мигом отдал распоряжение:«Передать по дивизиону — боевая тревога!» Половина третьего... Личному составу выдали противогазы. Готовимся к выходу в море. Дым застилал всю Южную бухту — корабли поднимали пары…
3-15... Лучи прожекторов вырвали из темноты самолет, еще один... Загремели залпы береговых батарей и корабельной артиллерии, вокруг самолетов замигали вспышки разрывов. «Что это, война?..» В это время и над нами слышится гул авиамотора. Приказываю артиллеристам открыть огонь. «Зенитная батарея!.. По самолету... Огонь!» — командует лейтенант Мазуркевич...»
В.М.Гернгросс: «В субботу наш быстроходный тральщик «Щит»… вернулся, как и другие корабли, в Севастополь. Закончились флотские учения, в которых участвовали и войска ОдВО, и теперь мы рассчитывали на заслуженный воскресный отдых… Я получил разрешение командира дивизиона сойти на берег... Среди ночи меня разбудил краснофлотец-оповеститель и сообщил, что в базе объявлена боевая тревога. «Что это — продолжение учений?..» Одеваюсь, выбегаю на улицу. И сразу чувствую: обстановка необычная. Город затемнен. По черному небу бегают голубые лучи прожекторов… Погас Херсонесский маяк. Не горели и Инкерманские створные огни. Между тем по правилам мирного времени, в том числе и международным, их гасить не полагалось. В Стрелецкой бухте, где стоят корабли ОВРа, — ни огонька...
Помощник командира лейтенант Н.М.Сотников докладывает:«Корабль к бою изготовлен. Боевая тревога в базе объявлена в два часа... Причина неизвестна. Оповестители командиров посланы в город...» На борт «Щита» поднимается командир дивизиона капитан-лейтенант А.П.Иванов. Он берет в руки мегафон и приказывает: тральщикам рассредоточиться в Стрелецкой бухте. Корабли занимают заранее определенные места. Но наш тральщик, несущий на мачте брейд-вымпел, остается у причала.
С тревогой посматриваю в небо. Лучи прожекторов береговой обороны по-прежнему лихорадочно пронизывают ночную темень. Но вот они замирают в одной точке. Вскидываю к глазам бинокль. Цель разглядеть трудно, но вокруг нее уже вспыхивают огоньки разрывов. Замечаю, что самолет ложится на курс, ведущий к рейду Севастополя… Через минуту-другую прожектористы ловят в лучи еще два самолета. Огонь береговых батарей и кораблей эскадры усиливается — залпы зениток сливаются в сплошной гул…»
Г.А.Рогачевский:«21 июня в 19-00 я заступил дежурить по второму дивизиону. После успешных учений командующий ЧФ вице-адмирал Ф.С.Октябрьский разрешил увольнение на берег. Как всегда, 30% краснофлотцев убывало в таких случаях в город. Ушли по домам офицеры и сверхсрочники. В бригаде… в 15-минутной готовности в дежурстве находилось звено ТК [торпедных катеров]. Я провел вечернюю поверку личного состава, принял с увольнения людей, произвел отбой… Прошел к дежурному звену ТКА… Командиры и весь личный состав… похрапывали в своей 15-минутной готовности в палатках, разбитых непосредственно возле катеров…
Тут позвонил оперативный дежурный и объявил:«Произвести экстренный вызов живущих на квартирах офицеров и сверхсрочников»… Поднял нужных краснофлотцев, построил, раздал карточки оповещения и выслал по маршрутам. Вскоре начали появляться офицеры и сверхсрочники. Прибыл командир дивизиона. Примерно через час все были в сборе. Последовал сигнал «боевая тревога», и все разбежались по своим катерам. «Все ясно, — подумал я, — командующий флотом после короткого перерыва решил продолжить учение». Сдав дежурство старшине команды, я пошел на свой катер, который, как и прежде, стоял в ячейке, но уже на плаву… В это время к нашему катеру подвезли боезапас… На территории — полное затемнение. Светомаскировка, дело ясное. По радио раздается голос оперативного:«Самолеты противника! Не стрелять!»
И действительно — в районе Херсонесского мыса, Казачей и Камышовой бухт в ночном небе шарят лучи прожекторов. На ученьях — картина обычная. И вдруг по радио раздается крик НШ бригады:«Самолеты противника! Стрелять фактически!» Смотрим: действительно прожекторы поймали самолет, летящий курсом на нас вдоль береговой черты, и ведут его к нам подключившиеся другие прожектора. Показались еще самолеты. И началась такая пальба — кошмар! Вдруг один из самолетов начал резкое снижение. В лучах прожекторов было видно, как он задымил и пошел в сторону моря.
«Видимо, этот волновой самолет – мишень», — говорю приятелю, — здорово его сшибли». Прожекторы продолжали делать свое дело — вели еще несколько самолетов. Вдруг из них начали спускаться парашюты. А пальба продолжается. «Их же расстреляют!» — закричал мой приятель…»
К.Д.Денисов: «62-я авиабригада ЧФ… Вторая половина июня в Крыму надолго запомнилась иссушающей жарой… 14 июня учения флота и связанная с этим повышенная боевая готовность перекрыли нам все пути к пляжам… Прошел день, затем другой... Ни одного вылета, будто и учений никаких нет, словно не готовились к отражению морского десанта. Возрастало ощущение какой-то недоговоренности, неопределенности… Не иначе как затянувшаяся пауза вызвана разработкой командованием какого-то нового варианта дальнейшего хода учений!..
Почему-то казалось, что в субботу 21 июня наконец-то будет дан сигнал об окончании учений, в которых не пришлось сделать ни одного вылета. Но этого не произошло.
Наоборот, кроме ночного дежурства одиночных И-16 было установлено дневное дежурство звеньев истребителей, и тоже с подводом боекомплекта к оружию. Становилось очевидным: назревало что-то серьезное. Но что именно, никто не знал. На всякий случай настроились на такой вариант: с других аэродромов поднимутся в воздух буксировщики мишеней («конусов») и нам, истребителям, взлетев по тревоге, надо будет отыскать и атаковать цели. Можем получить задание и на поражение наземных целей. Оставалось только терпеливо ждать дальнейшего развития событий...
В ночь на 22 июня, сменившись с боевого дежурства, разморенный, выжатый как лимон добрел до палатки и, едва расстегнув комбинезон, свалился на кровать. Казалось, только закрыл глаза, как грозное «Тревога!» подняло меня с постели. Через считанные минуты оказался на самолетной стоянке. Здесь уже были комзск и комиссар эскадрильи…
— Первому и второму звеньям, — приказал Демченко, — во главе со мною, высота две тысячи, третьему и четвертому звеньям во главе со старшим лейтенантом Денисовым, высота три тысячи, следовать в зону №1, имея задачу: не допустить пролета самолетов-нарушителей, предположительно немецких, со стороны моря в глубь Крыма. Взлет — по готовности.
Самолеты в воздухе. Короткая июньская ночь на исходе — на востоке брезжит рассвет. Звенья построились в боевой порядок «клин самолетов», короткими очередями в сторону моря опробовали оружие — все пулеметы работали безотказно. Разворот в наборе высоты, курс — в свои зоны. Только после этого взглянул в сторону Севастополя и увидел секущие небо лучи прожекторов, разрывы зенитных снарядов…»
Достаточно странная ситуация: ОГ №2 на учениях и ни единого вылета...
И.Н.Степаненко (курсант Качинской авиашколы): «22 июня 1941 года так хотелось вволю поспать! Накануне вечером, как обычно по субботам, у нас состоялись гуляния… На рассвете нас разбудили взрывы необычной силы, доносившиеся со стороны Севастополя. В воздухе слышалось незнакомое гудение…»
Е.Н.Бильдер (Севастопольское училище зенитной артиллерии): «С 1.6.41 по 20.6.41 вся флотская эскадра была на учениях в море, город опустел, но в пятницу, 20 июня, корабли стали возвращаться на базу, моряки сошли на берег в увольнительные, на набережной и на танцплощадках играла музыка, духовые оркестры…
В полночь вышли из ресторана... Только вернулись к себе в дома начальствующего состава, легли спать, как прибегает дежурный курсант и кричит — «Тревога! Война!». Я говорю ему — «Ты что орешь! Какая война?». Схватили с товарищем пистолеты и противогазы, прибежали на плац училища. Весь личный состав СУЗА уже стоял в строю. Со стороны Балаклавы появился одиночный самолет. Корабли стали ловить его прожекторами, корабельная зенитная артиллерия открыла огонь...»
Д.М.Полтавец: «Попал я в г.Одессу, где как раз в это время формировался 73-й зенап ЧФ. Попал я в 97 зенитную артиллерийскую батарею 53 зад. Всего в нашем дивизионе было три батареи – 97, 98 и 99. Вооружили нас 76-мм зенитными орудиями обр.1938 года, это были уже современные зенитки на четырехколесных лафетах.
18-19 июня 1941 года на ЧФ было учение, поэтому наши батареи были разбросаны по боевым позициям. Я как радист держал связь, а зенитчики стреляли по рукаву, который тянул в воздухе самолет. Все учения нормально закончились. Мы 21 июня приехали на свои ОП [встречаются два понятия: огневая и основная позиция] на базу и легли спать. Ровно в час ночи объявили боевую тревогу… Я на свой пост в землянке к радиостанции прибежал в одних трусах, а одежду с собой прихватил… Связь сразу же наладилась, и через несколько часов в дивизион передали, что немцы начали войну против Советского Союза. Утром в 73 зенап развернулась полная боеготовность, мы получили боезапас, всем выдавали каски и противогазы.»
М.С.Назаренко: «Наша зенитная артиллерия входила в состав войск ПВО Флота. Мы несли оперативное дежурство, ведь буквально в 40 км от города проходила румынская граница... Подлётное время было примерно 10-15 минут. Так, что готовность средств ПВО была пятиминутная... В Одесской ВМБ был 73 зенап. В нём было два дивизиона 16 и 53. Наша батарея входила в состав 53… Где-то с 10 июня начались ученья. Ну, как обычно на флоте бывают ученья, задействуются авиация и флот и береговая артиллерия и всякие тыловые подразделения. Как я помню, продолжались они, где-то с неделю. Участвовали самолёты, они перелетали с одного аэродрома на другой, мы по ним тренировались. Использовали так сказать живую цель.
17-18 числа учения отменили. Подвели итоги, но готовность оставалась. В это время я был разведчиком, и поскольку оперативное дежурство продолжалось, сидел я в землянке на батарейном, КП...
21 июня командование решило отпустить личный состав в увольнение, оставив оперативных дежурных... Как-то так получилось, что распустили нас и в увольнение мы в тот день не пошли... Примерно в 18 часов сыграли тревогу. Ну, по местам, стоим по местам, ждём никто, ничего не говорит, все молчат... О войне никто ничего не думал.
Часов в 12 я заступил на вахту. Сижу на КП у телефона. Через каждые полчаса звоню, докладываю, что ничего не произошло, никаких событий нет. Примерно в час, начале второго звонят из дивизиона и говорят:«Принимайте сигнал». Я спрашиваю: «Какой Сигнал?» Они отвечают: «Галс по морю». Я открываю кодированную таблицу, а там написано:«Начало военных действий». Со мной был командир первого взвода, я ему говорю, что вот такой сигнал получил. Он мне говорит:«Да ты что-то перепутал, ерунду, какую-то говоришь. Не может этого быть». Сам посмотрел таблицу, видит да, действительно, точно.
Он опять звонит в штаб дивизиона, говорит, что получили сигнал вот такой... А из штаба ему:«Не рассуждать. Выполняйте»... В четыре часа с чем-то появились самолёты со стороны Румынии. Три самолёта «Ю-88»... Мы их обстреляли и они, не доходя до порта, сбросили бомбы, свернули и ушли в сторону моря...»
Я.К.Жуков (Дунайская военная флотилия): «Вспоминаю… последнюю мирную субботу. На кораблях все блестит… Стираное белье сушится, поднятое на линях. После обеда командиры подводили итоги боевой и политической подготовки за неделю, а потом краснофлотцы и старшины стали готовиться к увольнению на берег: гладили брюки и белые форменки, чистили ботинки…
Моряки, вернувшись на корабли, спят спокойным, здоровым сном. Не спит лишь дежурная служба. Зорко всматриваются в темень ночи вахтенные. Гитлеровцы вели себя настолько нагло, что 12 июня попытались добыть на нашей стороне «языка». Об этом в те дни рассказывал мне начальник погранкомендатуры в Килии майор И.Н.Бурмистров...
Меня разбудил громкий стук в окно. Рассыльный передал приказ: немедленно явиться в штаб. Застегнув на бегу ремень с пистолетом ТТ, я выскочил из дому… Дежурный сообщил, что в гарнизоне объявлена боевая тревога. В здании штаба собирались командиры и политработники… «Пройдите в кабинет командующего», — объявил дежурный штаба флотилии…
— Гитлеровские генералы, — сказал командующий, — придвинули войска к самой границе; есть данные, что они вот-вот нарушат ее. На провокации врага не поддаваться, но в случае нападения давать сокрушительный отпор. На огонь отвечать огнем!..
Мотоциклист Купоросов довез меня до 463 зенитной батареи. Это одна из трех батарей 76-мм орудий, прикрывавших главную базу флотилии. Личный состав уже находился на ОП…»
Захватить языка на нашей территории! Может быть это расценено как провокация? Вполне. Могут быть более крупные провокации?..
А.М.Колесников: «В ночь на 22 июня 1941 года отряд старшего лейтенанта Рыбакова участвовал в совместных с пограничниками учениях по высадке десанта в районе Скадовска. Высадив условно десант, отряд прибыл 21 июня в 23-40 минут в Очаков. В час ночи все ТК были подняты в эллинг и команды сошли на берег и поднялись в казармы на отдых... В два часа утра 22 июня бригада была поднята по тревоге, после чего поступила команда получать боевые торпеды, оружие и противогазы… К 4-30 все ТК были укомплектованы и заняли исходные районы в Днепро-Бугском лимане...»
Нет ни одного упоминания об ожидании начала войны 22 июня. Командиры высшего ранга (кроме командующего СФ) уходят от ответственности за открытие огня по самолетам противника. Инициативу приходится проявлять командирам среднего звена и отдельным лицам должностью повыше.
Светлая память морякам, погибшим на водных просторах и на фронтах войны, а также погибшим от ран и умершим в послевоенное время!
