Последние дни выдались довольно богатыми на события, центральным из которых стало официальное выдвижение российского лидера в кандидаты на президентский пост. Неожиданности тут по понятным причинам не было, вопрос стоял только в выборе конкретной даты.
Однако перед этой датой мы могли с наблюдать несколько весьма интересных эпизодов международной политики. В частности, довольно скоротечные, зато медийно яркие визиты В. Путина в Абу-Даби, затем в Эр-Рияд, а затем практически день в день длительную пятичасовую встречу с президентом Ирана Э. Раиси.
Картинка для СМИ во время визитов на Ближний Восток, надо признать, получилась исключительная.
Во-первых, В. Путина сопровождал до места назначения эскорт из истребителей Су-35С. Когда истребительная авиация с подвешенным вооружением сопровождает первый борт над своей территорией или нейтральной зоной, то это норма, но сопровождение до посадки в иной суверенной юрисдикции без отношений военно-политического союза — вещь удивительная.
Во-вторых, приём в обоих случаях был оказан не ниже королевского регламента, причём, что называется, «с плюсом и от души». Флаги, всадники, залпы пушек, небо в цветах российского флага. Всё это выглядело весьма впечатляюще.
Однако сами встречи хоть и проходили в весьма дружеской атмосфере, но были очень коротки. Этот контраст был сильным, а ещё интересен и состав российской делегации: помимо пресс-секретаря и функционеров МИД это были: глава Чечни Р. Кадыров, глава ЦБ РФ Э. Набиуллина, Минпромторг Д. Мантуров, вице-премьер А. Белоусов (экономика, нацпроекты, транспорт, экспорт), помощник президента М. Орешкин (экономика), вице-премьер А. Новак (энергетика), К. Дмитриев (Фонд прямых инвестиций)
О результатах встреч мы не знаем практически ничего, кроме общих тезисов об укреплении сотрудничества, вопросов Израиля и Палестины. Однако Э. Набиуллина и палестинский вопрос всё-таки стыкуются с некоторым трудом, поэтому отметим высказывание в Абу-Даби о достижении «наивысшей точки» и посмотрим глубже.
Несмотря на скупость информации, есть вполне веские причины думать, что мы видим отражение весьма серьёзных процессов, рассматривать которые придётся аналитически. И в этом нам может помочь то, что называется «контекст событий».
Визит А. Лукашенко в Пекин тоже вне контекста выглядит просто очередными переговорами, а в контексте становится понятно, что речь идёт аж о геополитических векторах. Выступление В. Путина на форуме «Один пояс и один путь» тоже выглядит «общим», а в деталях и в том же контексте — ни много ни мало, а геополитической программой.
Что может означать краткость визита? С самой высокой степенью вероятности то, что им завершается некая большая предварительная работа по одному или нескольким конкретным вопросам. При этом вопросы вписаны в рамки большой повестки, но таким образом, что большая повестка определена пока в общих чертах. А вот конкретные вопросы «стоят» довольно дорого, раз потребовались такие встречи, а ещё из этой конкретики явно должно родиться нечто большее.
В данном случае аналитически можно предположить, что путём очень сложных согласований удалось решить вопрос вопросов: расчётов в треугольнике Россия-Индия-ОАЭ. Причём итогом этого процесса является перевод средств в инвестиционные потоки с расширением участия ОАЭ и Саудовской Аравии в том числе за счёт собственных средств. То, что визиты проходят с таким составом и таким регламентом, означает, что найдены и клиринговые механизмы, а подготовка в целом завершена.
Визуальный ряд, которым сопровождались встречи, становится понятен, если вспомнить небольшой, но интересный эпизод накануне визитов. Обращаясь к новым послам во время вручения верительных грамот, он европейским послам прилично попенял насчёт русофобии, зато именно новому послу Великобритании Н. Кейси сказал, что рассчитывает, что ситуация в отношениях будет меняться к лучшему.
У нас почему-то обозреватели акцент сделали на том, что российский лидер держал «санитарный кордон», чем задел британское самолюбие. Но дело в том, что кордон был общий для всех, и там были представители стран, русофобией явно не страдающие. Так же и в апреле всё проходило по аналогичной схеме, с кордонами. А вот сами британцы в СМИ до сих пор стараются понять, что после всех выпадов и событий последних лет имел в виду российский президент.
Ясно, что сколь бы сложным технически и даже объёмным по финансам ни был бы сырьевой вопрос, но он всё-таки сам по себе является частным, а встречи подобного рода показывают, что он из частности вполне может перерасти в серьёзный экономический и внешнеполитический фактор.
То есть если данная аналитическая интерпретация верна, то перед нами фактически некий базис, где две из трёх основных стран-поставщиков нефти (Россия и Саудовская Аравия) потенциально готовы к такому уровню координации, чтобы уравновесить США и их поставщиков, ОАЭ выступает для России расчётно-инвестиционным центром, а Индия — торговым хабом. В скором времени мы, очевидно, услышим и о неких цифровых или квазицифровых инструментах, которые эти процессы обеспечивают.
В Пекине российский лидер высказал позицию, что вместо Востока и Запада Москва намерена двигаться на Юг. Если всё происходящее не есть элементы этого движения, то что тогда ими является?
Отметим, что в этой же логике проходил визит наследного принца Омана в Москву, который вообще резко высказывался в антизападном ключе. И именно в этом ключе вполне логично то, что среди всех новых европейских послов российский лидер менее всего «отчитал» представителя как раз Великобритании. Просто этот пазл у британских обозревателей пока не сложился в головах.
Следующий визит был уже куда как более долгим по времени — с президентом Ирана беседа длилась пять часов. И понять это можно, если учесть, что при всём тесном сотрудничестве и политическом взаимодействии у нас до сих пор не финализированы: соглашение о зоне свободной торговли между Ираном и ЕАЭС и соглашение о сотрудничестве с ЕАЭС.
Дело в том, что до сих пор у нас действует временное соглашение о зоне свободной торговли от 2018 г., которое рассматривалось как быстрый промежуточный вариант, перед переходом к полноценной форме.
Но в России (в определённых кругах) настолько сильно противодействие российско-иранскому сотрудничеству, что финализации постоянно что-то мешало. Всё время: «скоро», «почти», «ещё немного». Официально про соглашения по итогам встречи не говорили, однако не зря на следующий день появилась уже конкретная дата подписания — 25.12.2023 г. на заседании Высшего экономического совета ЕАЭС.
Когда в одной из прошлых статей автор сравнивал торговые обороты в разных макроэкономических кластерах, то он поставил прогноз по обороту с Ираном на 2023 г. ±4 млрд долл., что вообще-то в нынешних условиях показатель очень и очень скромный. Однако, судя по аналитике в самом Иране, и он не будет достигнут, перейти бы и отметку в 3 млрд долл.
А ведь только по одним сельскохозяйственным товарам у нас потенциал от 5 млрд долл. и выше. Иран очень плотно работает с сопредельными регионами, а за Ирак так и вовсе Россия и Иран могут не просто побороться, но и выиграть этот рынок. И такая динамика, да ещё за 2022-2023 гг. выглядит на фоне теперь уже «разворота на Юг» откровенно странно. Работать с югом, если уж понимать под этим Индию и Ближний Восток, без Ирана просто технически невозможно.
Соответственно, понятно и время, которое занял визит президента Ирана, поскольку эти заборы, барьеры и тормозные колодки необходимо наконец-то убрать, взаимную торговлю расширить, но ещё иранскому президенту надо было понять ту модель оси «Север-Юг», на которой Россия, по всей видимости, рассчитывает развесить чаши Востока и Запада.
И это не такой уж простой вопрос с учётом того, что долгое время формировалась своего рода ось «Россия-Иран-Китай». Китай идёт с концепцией «Сообщество единой судьбы человечества», мы заявили о своей собственной «Большая Евразия» и та самая «северо-южная» ось. А ведь это серьёзнейшие изменения в будущей политике.
Не зря и А. Лукашенко, сразу после визита в Пекин, где подтвердил как раз приверженность китайской концепции, направился именно в Абу-Даби, и визит этот занял по времени куда как больше, чем у российской делегации. И это тоже понятно — всё происходящее надо осознать и оценить.
— сказал на встрече с белорусским коллегой Си Цзиньпин.
Вообще, если положить всё это в виде блок-схем на бумагу, то сама по себе идея «северо-южной оси» выглядит интересно и здраво. Многие обозреватели после переговоров США и Китая зациклились на слове «диктатор», дескать, раз Си у Байдена диктатор, то и переговоры ни к чему не привели. Но ведь это огромное упрощение — на самом деле стороны в Сан-Франциско вполне себе обменялись мнениями о «пяти принципах» и «пяти опорах» того, что в будущем может перерасти в игру «мир на два».
Ну и вполне логично, что в эту игру не хочет играть Индия, хотят как-то своим путём пройти аравийцы, да и Москве как-то идеи «на два» априори не близки. Также всегда здраво между двумя путями выбирать третий, поскольку именно третий побеждает в схватке двоих, если уж США и Китай дальше обсуждения принципов «на двоих» не пойдут и в итоге встанут к барьеру.
Вот в виде цветовых блок-схем всё это выглядит и логично, и понятно. Но все хорошие и не очень нематериальные сущности, как это обычно бывает, скрываются в нюансах и деталях. В данном случае — в тех векторах, формирования стоимости которых имеются у вполне конкретных стран.
У стран Центральной Азии только 1/5 внешней торговли это Россия, остальное пополам это Европа и Китай. У Ирана из 100 млрд долл. внешней торговли доля России около 3 % и торговый вектор — Китай. Пакистан, если брать его в рамках «оси» — вектора Китай и Европа. Индия — внутренний рынок и Европа.
У нас даже Белоруссия хоть и хорошо встроена в совместную с нами торговлю, но инвестиционные и технологические ресурсы она берёт в Китае, да собственно свой восточный (китайский) вектор Минск и не скрывает. Экономическая модель Индии, как рассматривалось в одной из прошлых статей, такова, что если и поддаётся интеграции, то с колоссальным трудом.
Единство экономического поля обеспечивается центростремительными связями, а не центробежными. И политика далеко не всегда тут является производным от экономики. Практика показывает, что такая последовательность не является сегодня объективной закономерностью.
Примеров тут масса, да и далеко ходить не надо: можно посмотреть на ту скорость, с которой мы сами же идём в китайскую стоимостную зону. Какая у нас политическая линия с Ираном и какие торговые обороты. Или взять Вьетнам и Японию, какая политика и где они формируют стоимость. Япония строит корабли, от китайской угрозы закупает уже Томагавки, а торговля на 50 % Китай и ЮВА.
Конечно, интересно наблюдать, как США годами выстраивали идею «индо-аравийского третьего полюса», и как в результате кризиса в Палестине (а он при сложившейся политической модели Вашингтона весьма сложно решаем) этот полюс аравийцы и русские прибирают к себе. Даже на уровне концепции. Однако следует отметить, что хоть американцы и хотели при его создании опереться на аравийские суверенные фонды, но всё-таки базой тут выступали высокие технологии и доступ к американским и европейским рынкам.
Где взять эти технологии, если ни у Индии, ни у России, скажем прямо, нет даже достаточной промышленной базы прошлого уклада, чтобы замещать импорт хотя бы промтоваров, сказать сложно. Аравийцы же сами поставили цель за следующее десятилетие именно высокие технологии сделать одной из опор экономики помимо чёрного золота.
В плюс здесь, несомненно, работает бездонный инвестиционный потенциал аравийских фондов, который близок к какой-то космической отметке в 2,3 трлн долл. То есть избыток «бумаги» огромен, и у любого здравого управленца будет желание побыстрее и понадёжнее конвертировать это в реальные активы.
Но ведь кто-то должен в нынешней системе выступить в роли такого «конвертора» и открыть тропы для перетока технологий. Неужели и правда речь идёт о части элит британского Сити? В конце концов, не исключён принцип: если США не могут сделать этот самый третий полюс-балансир, пристыкуем туда Россию и сделаем его сами.
В пользу этого может говорить и то, что совокупный потенциал по нефти у этого пула игроков уверенно балансирует ресурсы, доступные США. Правда, с условием, что они де-факто контролируют запасы Венесуэлы, а если нет или плохо контролируют? Также это в будущем может помочь в реализации идей о «справедливой капитализации энергетики», о которых говорят в Москве и в Эр-Рияде. Для наследного принца Саудовской Аравии это вообще одна из базовых программных установок.
Ещё раз повторим, что с точки зрения общих идей всё это выглядит интересным и озадачит тех, кто рассматривает как базовый сценарий «игру на двоих». Но озадачит это и всю Центральную Азию, Иран, Пакистан и т. д.
Здесь бы и опереться на ставшее уже одиозным «импортозамещение» или те программы и декларации, с которыми мы выступали годами относительно интеграции на постсоветском пространстве. Но что есть, то есть.
В общем, год завершается далеко не скучно. Но пока эти идеи в чём-то напоминают ковчег с ресурсами, который пытается двигаться между двух экономических водоворотов, при этом часть ресурсов постоянно отдаёт то в один, то в другой. Борта у ковчега трещат от центробежных сил и вправо, и влево, но не отдавать ресурсы водоворотам ковчег не может, движение и отдача и обеспечивают его относительную целостность.
Насколько реалистична эта конструкция, мы увидим довольно скоро. Сейчас все процессы идут быстро, у нас фактически в политике и экономике идёт год за три, а может, и больше. В крайнем случае уже весьма неплохо то, что вырабатываются механизмы по конвертации нефти в инвестиции и привлекаются аравийские средства.
