В большинстве специализированных информационных источников как в России, так за границей упоминаются иностранные электромеханические шифраторы. В СССР также есть немалые достижения в этой сфере, но в силу определенных причин мы мало знаем об этом. А рассказать есть о чем, тем более что шифраторами дело не ограничивалось.

Как и многие другие предвоенные теоретические наработки руководства Красной Армии, система правительственной связи в боевых условиях показала себя не с лучшей стороны. В частности, воздушные линии ВЧ-связи располагались вблизи железнодорожных и шоссейных дорог, которые были одними из приоритетных целей противника. Массированный артиллерийский удар или авианалет уничтожал как дорогу, так и линии засекреченной связи.

ЕИС-3 (Егоров-Ильинский-Старицын) – аппарат, ставший серийным в 1937 году, предназначался для шифрования радиотелефонов. Устройство относилось к «маскирующему» типу, основанному на простой инверсии передаваемого сигнала. Дополнительно в канал связи подавался мешающий тон высокого тембра. Прослушать такие переговоры было возможно только со специальным оборудованием, а вот «любительские» перехваты с последующей дешифровкой были невозможны. 

Первые наработки в СССР в деле криптозащиты информации датируются началом 20-х годов. Нацелены они были на шифрование речевого сигнала. Базировались разработки на принципах однополосной модуляции электрических звуковых сигналов, гетеродинного преобразования частоты, регистрации речевых сигналов на магнитный носитель, к примеру, проволоку, и другие подобные изобретения.

Видя неустойчивость вновь сформированных частей, разбегающихся при появлении лишь разъездов противника, а также стремительное продвижение корпуса Мамонтова вглубь фронта, командующий Особой группой приказывает начать переброску в район Сампур - Обловка 56-й стрелковой дивизии - которой следовало наступать с линии железной дороги в северо-западном направлении. Собранной в районе д. Протасьево (и оправившейся после поражения) кавалерийской бригаде 36-й стрелковой дивизии было приказано 16-го августа ударить от Протасьево - в тыл противника.

Конные корпуса и вершина эволюции кавалерии Красной армии — 1-я Конная армия – стали оргвыводом на те уроки, которые были даны красным белой стратегической конницей – 4-м Донским конным корпусом ВСЮР под командованием генерал-лейтенанта К. К. Мамонтова, совершившим в августе – сентябре 1919 г. свой знаменитый рейд по тылам Южного фронта.

Перейдя к обороне, итальянцы оставили на фронте две дивизии. 1-ю волонтерскую - в районе Бриуэга, Паласио де Ибарра и дивизию «Литторио» - на направлении Французского шоссе. 2-я и 3-я волонтерские дивизии были выведены в резерв.

Республиканцы решили перейти в контрнаступление 18-го марта – закончив сосредоточение всех необходимых сил и средств.

Свидетельствует В. Г. Смагин;

«В Москве, в 6-й клинике на Щукинской, нас поместили сначала на четвертом, а потом на шестом этаже. Более тяжелых, пожарных и эксплуатационников — на восьмом. Среди них пожарные: Ващук, Игнатенко, Правик, Кибенок, Титенок, Тищура; операторы: Акимов, Топтунов, Перевозченко, Бражник, Проскуряков, Кудрявцев, Перчук, Вершинин, Кургуз, Новик...
 

— Да... Так показывали имевшиеся тогда приборы... Кроме того, было шоковое состояние... Помимо воли голова сама проигрывала происшедшее, увязывала это с благополучным прошлым и с полным теперь отсутствием будущего... Я по-настоящему пришел в себя только после приезда Щербины. Хотелось верить, что еще хоть что-то можно поправить...

6 мая 1986 года

Пресс-конференция Б. Е. Щербины. В его выступлении занижен радиационный фон вокруг аварийного блока и в Припяти. Зачем?

Председатель Госкомитета по использованию атомной энергии СССР А. М. Петросьянц произнес чудовищные слова, оправдывая Чернобыльскую катастрофу:
 

Утром 27 апреля прибыли по его вызову первые два вертолета Ми-6, пилотируемые опытными летчиками Б. Нестеровым и А. Серебряковым. Гром моторов вертолетов, приземлившихся на площади перед горкомом КПСС, разбудил всех членов Правительственной комиссии, которые только в четыре утра прилегли на пару часов вздремнуть.

Первая группа пострадавших, как мы уже знаем, была доставлена в медсанчасть через тридцать-сорок минут после взрыва. При этом следует отметить всю особенность и тяжесть ситуации в условиях ядерной катастрофы в Чернобыле, когда воздействие излучений на организмы людей оказалось комплексным: мощное внешнее и внутреннее облучение, осложненное термическими ожогами и увлажнением кожных покровов. Картина реальных поражений и доз не могла быть оперативно установлена из-за отсутствия у врачей данных службы радиационной безопасности атомной станции об истинных радиационных полях.

А реактор тем временем горел. Горел графит, изрыгая в небо миллионы кюри радиоактивности. Но это горел не просто реактор, прорвало давний скрытый нарыв нашей общественной жизни, нарыв самоуспокоенности и самообольщения, мздоимства и протекционизма, круговой поруки и местничества, смердил радиацией труп уходящей эпохи, эпохи лжи и гнойного расплавления истинных духовных ценностей…

Значительно позже, днем 26 апреля, новые пожарные расчеты, прибывшие в Припять, будут откачивать воду с топливом из кабельных полуэтажей АЭС и перекачивать ее в пруд-охладитель, в котором активность воды на всей площади в двадцать два квадратных километра достигнет шестой степени кюри на литр, то есть будет равна активности воды основного контура во время работы атомного реактора…

Свидетельство жены заведующего сектором атомной энергетики ЦК КПСС Альфы Федоровны Мартыновой:
«26 апреля 1986 года в 3 часа ночи раздался у нас дома междугородный телефонный звонок. Из Чернобыля звонил Марьину Брюханов. Закончив разговор, Марьин сказал мне:
– На Чернобыле страшная авария! Но реактор цел…
Он быстро оделся и вызвал машину. Перед уходом позвонил высшему руководству ЦК партии по инстанции. Прежде всего Фролышеву. Тот – Долгих. Долгих – Горбачеву и членам Политбюро. После чего уехал в ЦК. В восемь утра позвонил домой и попросил меня собрать его в дорогу: мыло, зубной порошок, щетку, полотенце и т. д.»