Вершина карьеры
В 1939 году Павел Васильевич стал командующим ВВС 9 армии, которая приняла участие в войне с Финляндией. После этого Рычагов вновь был переброшен на Дальний Восток. Получив в июле звание генерал-лейтенанта авиации, Павел Васильевич занял должность Начальника Главного управления ВВС Красной Армии. На тот момент ему было всего 29 лет. А в марте 1941 года Рычагов стал заместителем Наркома обороны СССР.
Перед Павлом Васильевичем стояла сложная задача – ввести в строй новое поколение самолетов. Поэтому он был частым гостем в частях, которые начали освоение Миг-3, Як-1, ЛаГГ-3, Пе-2 и Ил-2. Рычагов помогал пилотам «приручить» новую технику и советом, и делом. Он боялся провала, поскольку обстановка в стране накалилась до предела. Репрессии продолжались, и никто из командиров не мог чувствовать себя в безопасности. Рычагов прекрасно знал, благодаря чему он сумел занять высокую должность. После расстрела Алксниса на столь высоком посту долго не засиживались. Локтионов продержался с ноября 1937 по ноябрь 1939. Его вместе с Смушкевичем (занял должность после Локтионова) расстреляли 28 октября 1941 года (эта дата станет роковой и для Рычагова с Нестеренко).
Вот что вспоминал Дмитрий Панов: «Последний раз я видел Рычагова у ворот двора Генерального Штаба, куда был вызван после Китая. Подъехал роскошный чёрный лакированный «ЗИС» и из него, через опущенное стекло, заулыбался мне Пашка Рычагов. Все на нем было красное: и ромбы, и почему-то покрасневшее лицо. «Здоров!», - поприветствовал меня Пашка, помахав рукой, а я отдал честь, не без почтения к главкому ВВС, с которым еще недавно шатался по Крещатику. Хорошая струя несла Пашку, но ехал он, поприветствовав меня, прямо к своей гибели. Избави бог от барского гнева и барской любви или как говорят в армии: «Всякая кривая вокруг начальства, короче всякой прямой». Скользким оказалось для Пашки Рычагова руководящее место, еще залитое кровью его предшественника - славного Алксниса».
Павел Васильевич отличался взрывным характером. Он не любил, как говорится, ходить вокруг да около, предпочитая говорить правду в лоб. Причем, эта модель поведения использовалась им и с подчиненными, и даже с «верхами».
Находясь на руководящей должности, Рычагов быстро разобрался в ситуации, касавшейся мастерства летчиков. Он понял, что их квалификацию нужно поднимать, причем сделать это было необходимо еще «вчера». И об этой проблеме Павел Васильевич не стеснялся говорить.
Однажды вместе с другими начальниками Рычагов оказался на совещании у Сталина. Иосиф Виссарионович хотел услышать отчет об освоении новой летной техники. Затем поднялась тема, касавшаяся времени обучения пилотов. И тут Павел Васильевич заявил Сталину: «30 часов хватит разве для того, чтобы летчик разбился. А ему еще воевать нужно уметь. 120 часов требуется как минимум!» На это заявление Иосиф Виссарионович ответил: «120 часов налета… Мальчишеские рассуждения. Мы горючее на ветер не собираемся бросать». Но, несмотря на такую реакцию, слова Рычагова произвели нужный эффект. Дело в том, что спустя некоторое время был подписан приказ об увеличении часов налета для боевых пилотов.
И все равно, несмотря на лояльное отношение власти, Павел Васильевич ходил по краю. По воспоминанию современников, Рычагов никогда не рвался, да и не хотел такой высокой должности и власти. Но и отказаться он не мог. Причем, Рычагов прекрасно понимал всю шаткость своего положения. И однажды сказал: «Из войск пришел, в войска и уйду».
У Павла Васильевича было два серьезных, если так можно выразиться, недостатка. Первый – его характер, а второй – дружба с Якиром. Скорее всего, все это и повлияло на судьбу Рычагова. Но сначала допустил оплошность сам начальник Главного управления ВВС.
Однажды во время очередного совещания у Сталина по проблемам авиации, был поднят вопрос о гибели летчиков. В протоколе появилась запись: «Ежедневно в среднем гибнет при авариях и катастрофах 2—3 самолета, что составляет в год 600—900 самолетов».
Адмирал Иван Степанович Исаков, который тоже присутствовал на том собрании, вспоминал в мемуарах: «Речь шла об аварийности в авиации, аварийность была большая. Сталин по своей привычке курил трубку и ходил вдоль стола. Давались то те, то другие объяснения аварийности, пока очередь не дошла до Рычагова. Он вообще был молод, а уж выглядел совершенным мальчишкой по внешности. И вот, когда до него дошла очередь, он вдруг говорит:
— Аварийность и будет большая, потому что вы заставляете нас летать на гробах!
Это было совершенно неожиданно, он покраснел, сорвался, наступила абсолютно гробовая тишина. Стоял только Рычагов, еще не отошедший после своего выкрика, багровый и взволнованный, и в нескольких шагах от него стоял Сталин. Сталин много усилий отдавал авиации, много ею занимался и разбирался в связанных с ней вопросах.
Несомненно, эта реплика Рычагова в такой форме прозвучала для него личным оскорблением, и это все понимали. Сталин остановился и молчал. Все ждали, что будет. Он постоял, потом пошел мимо стола, в том же направлении, в каком шел. Дошел до конца, повернулся, прошел всю комнату назад в полной тишине, снова повернулся и, вынув трубку изо рта, сказал медленно и тихо, не повышая голоса:
— Вы не должны были так сказать!
И пошел опять. Опять дошел до конца, повернулся снова, прошел всю комнату, опять повернулся и остановился почти на том же самом месте, что и в первый раз, снова сказал тем же низким спокойным голосом:
— Вы не должны были так сказать, — и, сделав крошечную паузу, добавил: — Заседание закрывается.
И первым вышел из комнаты».
Вскоре, а именно 12 апреля 1941 Рычагова сняли с занимаемой должности. Нет, его не арестовали, а направили в Военно-Воздушную академию Генерального штаба на учебу. Наверное, тогда Павел Васильевич подумал, что беда прошла мимо. Он занимался повышением навыков и мечтал вернуться к своей привычной работе.
Но был за ним и еще один провал, который из-за упрямства начальника Главного управления ВВС РККА стоил жизни нескольким летчикам.
Дмитрий Пантелеевич Панов вспоминал в свое книге: «Как известно мне, уж не знаю, правда ли, или наврали на Пашку, но причиной его ареста называется следующая. В 1940 году наша промышленность впервые выпустила партию модернизированных самолётов ДБ-ЗФ, дальних бомбардировщиков, форсированных. Рычагов принял решение направить их на Дальний Восток. Якобы его предупреждали о плохой погоде по маршруту, но он приказал лететь. Если полное обалдение от собственных успехов, все - таки вскружило ему голову, это было немудрено. У нас это случается нередко: только выбьется человек на верхушку, как начинает дурить. Но и не исключается, что из Пашки просто сделали козла отпущения, а приказы отдавал кто-то повыше, скажем сам Тимошенко. Да и возможно ли было предвидеть погоду на многотысячекилометровом сибирском маршруте? Наши отцы - командиры были мастера на всякие провокации. Во всяком случае, новые бомбардировщики ушли по маршруту, а в конечный пункт не прилетели. Они заблудились и, выработав горючее, попадали где-то в сибирской тайге. Уж не знаю, может быть наговаривают на Пашку, а может он вконец сдурел, но рассказывают, что когда ему предложили сообщить о случившемся министру обороны Тимошенко, чтобы организовать масштабные поиски и спасение членов экипажей, он ответил в том смысле, что, мол… с ними, раз не умеют летать. Экипажи погибли. Об этом доложили Сталину, который не любил, когда его любимчики хамили больше его самого. По слухам, Сталин приказал организовать широкомасштабные поиски и самолеты, пусть со значительным опозданием, но были обнаружены. Некоторые летчики вели дневники, в которых указывалось, что они были живы еще почти месяц и умерли с голоду, не дождавшись помощи».
В общем, Павел Васильевич в силу молодости совершил ряд серьезных просчетов. Он постепенно начал терять ощущение реальности, сравнивая всех с собой. Конечно, среди пилотов ему равных не было по таланту и мастерству. А Рычагов перестал это понимать, оказавшись на высокой должности. Зато это хорошо понимали другие люди, готовящие доклады Сталину о заговорах в Красной Армии. И если раньше Павел Васильевич действительно ходил в любимчиках Иосифа Виссарионовича, то после этих провалов он к нему охладел.
Этим и воспользовался Берия, давно присматривавшийся к слишком молодому, слишком своенравному, и слишком талантливому начальнику. Он по определению был опасен.
Здесь на руку Берии и сыграла и дружба с Иона Эммануиловичем Якиром, расстрелянным еще в 1937 году. И хотя прошло несколько лет, скорее всего, и Берия, и сам Сталин никогда не забывали об их дружбе. Ведь Якир был репрессирован как участник «военного заговора». И что мешало Рычагову быть в курсе или даже принимать личное участие?
А раз так… Уже 24 июня 1941 года его арестовали. Следом под стражу заключили и Марию Нестеренко.
Доподлинно известно, что Павла Васильевича избивали и пытали, стараясь выбить из него признание в измене Родине, а заодно и подготовку различного рода диверсий. Но Рычагов оказался крепким орешком, и расколоть его было не просто. Допросы с пристрастием продолжались до осени. После его два десятка арестованных «предателя» (в том числе Нестеренко, Локтинов и Смушкевич) отправились в Куйбышев. В то же время Лаврентий Павлович Берия решил, что пора заканчивать с ними. Поэтому отправил с курьером секретную депешу, в которой говорилось: «Следствие прекратить, суду не предавать, расстрелять немедленно!»
Факты избиения арестованных подтвердили впоследствии показания свидетеля П.П.Семенова: «…В 1941 году, когда Влодзимирский занимал кабинет №742, а я находился в приемной, я был свидетелем избиения Влодзимирским арестованных… Локтионова, Рычагова и других. Избиение носило зверский характер. Арестованные, избиваемые резиновой дубинкой, ревели, стонали и лишались сознания».
Не стал отрицать этого и сам Влодзимирский: «В моем кабинете действительно применялись меры физического воздействия, как я уже об этом показывал, к Рычагову, может быть к Локтионову… Били арестованных резиновой палкой… Я помню, что один раз сильно побили Рычагова, но он не дал никаких показаний, несмотря на избиение».
Еще один свидетель – А.А.Болховитин – сообщил: «… На допросах, которые проводил я, Рычагов виновным себя во вражеской деятельности не признавал и давал показания об отдельных непартийных своих поступках. Влодзимирский всячески домогался от меня получения от Рычагова показаний с признанием им антисоветской деятельности, хотя убедительных и проверенных данных, изобличающих его, не было. По указанию Влодзимирского в начале июля 1941 г. была проведена очная ставка между Смушкевичем и Рычаговым. До этой очной ставки Влодзимирский прислал ко мне в кабинет начальника первого отдела следчасти НКГБ СССР Зименкова и его заместителя Никитина. Никитин, по указанию Влодзимирского, в порядке «подготовки» Рычагова к очной ставке зверски избил Рычагова. Я помню, что Рычагов тут же заявил Никитину, что он теперь не летчик, так как во время этого избиения ему перебили барабанную перепонку уха. После этого привели в мой кабинет Смушкевича и началась очная ставка. Смушкевич, судя по его виду, очевидно, неоднократно избивался. На следствии и на очной ставке давал невнятные показания о принадлежности Рычагова к военному заговору и о его шпионской деятельности. Рычагов же отрицал обвинение в шпионаже».
Аресту Павла Васильевича многие из его сослуживцев не удивились. Они считали, что Рычагов сам в этом виноват. Он занял высокую должность, но оказался к ней совершенно не готов. Так ведь часто бывает, когда человек, совершив головокружительный подъем, начинает резко «терять высоту». Ведь, как известно, чем выше взлетел, тем больнее падать. И 28 октября 1941 года Рычагова вместе с другими арестованными офицерами вывезли в поселок Барбыш, что возле Куйбышева (сейчас – Самара).
Дмитрий Панов вспоминал: «Шум мотора трехтонки, заведенного для заглушения звука выстрелов и криков казнимых, был последний звук, который Пашка слышал в своей короткой, но бурной жизни. Лучше бы не было его головокружительной карьеры и слушал бы лихой пилот Пашка Рычагов, которому непосильной оказалась шапка Мономаха, только рев авиационных двигателей. Сколько пользы еще мог бы принести он в воздушных боях…».
И с этим сложно не согласиться, поскольку Рычагов за время службы совершил более 3000 посадок, из которых порядка 500 – ночных. А налетать успел свыше 170 000 километров. В войне с немцами такой опытный и матерый пилот ой как бы пригодился, но история не терпит сослагательного наклонения…
Тогда же была расстреляна и жена Павла Васильевича. До ареста майор Мария Нестеренко занимала должность командира авиаполка особого назначения. Ее, по факту, обвиняли лишь в одном: «будучи любимой женой Рычагова, не могла не знать об изменнической деятельности своего мужа».
Уже позже, в период массовой реабилитации репрессированных, Генеральный прокурор СССР Роман Андреевич Руденко поставил точку в деле Рычагова: «Несмотря на отсутствие объективных доказательств виновности Рычагова в совершении тяжких государственных преступлений, он, в числе других 25 арестованных, 28 октября 1941 года без суда был расстрелян по преступному предписанию Берия, а враги народа Кобулов и Влодзимирский в 1942 году задним числом сфальсифицировали заключение о расстреле Рычагова, заведомо ложно указав в нем, что предъявленное ему обвинение доказано. Дело Рычагова Павла Васильевича Прокуратурой СССР прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления и он посмертно реабилитирован».
Реабилитировали Павла Васильевича 23 июля 1954 года.
